№5, 1993/Заметки. Реплики. Отклики

Непотребность такого разбора

Книги стихов сейчас издаются не часто, пишут о поэзии и того реже: времена настали суровые – не до нее. Да, сейчас вроде бы не до возвышенных истин, не до жиру – быть бы живу, а следовательно… Впрочем, вот же в третьем выпуске «Вопросов литературы» за 1992 год возьми да и появись статья поэта Константина Ваншенкина «Потребность в разборе». И эту свою потребность в разборе (или в «разборке»?) автор удовлетворяет, в полной мере и от всей души, в основном на построчном цитировании и комментариях широкоизвестных стихотворений Давида Самойлова, наставнически водя пальцем перед носом читателя с первой же фразы: «Совершенно очевидно, что в искусстве можно высказывать любые оценки, обнаруживать собственные пристрастия, но недопустимо их бездоказательное навязывание». Сказано так, словно «доказательное» навязывание в искусстве вроде бы как уже и допустимо. Ну, да ладно, не станем так-то уж мелочиться, а перейдем сразу к той части статьи, где автор «готов это доказать и показать – детально и подробно». Кстати, это вот «детально и подробно» отличнейше укладывается в качестве примера в наш разговор о точном месте слова в любой строке и о вредности тавтологии как таковой. Но к делу, к делу!

Сороковые, роковые…

Настойчиво, постоянно, чуть ли не из абзаца в абзац автор «Потребности в разборе» пеняет критике: и куда-де она смотрит; и отчего тут, в стихотворении, только сороковые, а не тридцатые или еще какие-либо; и почему, наконец, эта благосклонная к поэту (к Давиду-то Самойлову!) критика не подучила его тому, как слова подбирать и в каком порядке расставлять, чтобы все в стихах было по правилам. По гулаговскому принципу: шаг в сторону считается побегом, прыжок на месте – провокация. Ну, а то, что если «по правилам» – это уже вовсе и не поэзия, это уже и не «езда в незнаемое», К. Ваншенкина, похоже, нимало не заботит. Действительно, чего там мудрствовать лукаво, когда ясно же как Божий день: тысячам и тысячам читателей легла на душу строка Давида Самойлова «Сороковые, роковые…» лишь потому, что поэт исхитрился поставить рядом каламбурно сочетающиеся слова «сороковые, роковые…». Но как тогда быть с тем, что, во-первых, такого рода «исхитрение» и есть, по сути, сотворение художественного произведения, есть совокупное проявление таланта и мастерства, а во-вторых, благодаря тому же «исхитрению» никто почему-то не слышит тут в слове «сороковые» ни слова «сорок», ни слова «сорока», ни, наконец, слова «выя», то бишь «шея». Мне даже неловко как-то вслед за К. Ваншенкиным играть классическую роль бесчувственного мальчишки, который раздирает пойманную синицу, чтобы выяснить: что же там у нее внутри и почему она до этого летела? Мне, право же, не по себе, а К. Ваншенкину – хоть бы хны.

Военные и фронтовые.

Приведя вторую строку стихотворения (хрустнув вторым крылышком бедной пичуги), автор статьи комментирует: «Ну вот – что это значит? Тавтология, конечно. А еще? Можете ответить? И никто не сможет. Потому что это ничего не значит. Это типичное самойловское наборматывание».

Ох, да что же это такое, да по какой таинственной причине достается Давиду-то Самойлову, да побойтесь-то вы хоть Бога, Константин Яковлевич! Зачем же так-то уж? Я, например, могу ответить, потому что на своей детской шкуре в «сороковые, роковые» испытал, что и в то лихолетье выходило извечное:

Цитировать

Савельев, В. Непотребность такого разбора / В. Савельев // Вопросы литературы. - 1993 - №5. - C. 339-342
Копировать