Неоконченный роман Георга Веерта

Среди произведений Георга Веерта, впервые опубликованных в 1956 – 1957 годах в ГДР, привлекает внимание неоконченный роман, над которым автор работал в 1843 – 1847 годах. Известный немецкий литературовед, подготовивший первое Полное собрание сочинений Г. Веерта, Бруно Кайзер опубликовал этот роман по рукописи Международного института социальной истории в Амстердаме. Название романа неизвестно, и в собрании сочинений публикация озаглавлена: «Фрагмент одного романа» ¹.

Наряду с «Набросками из социальной и политической жизни британцев» двумя другими крупными произведениями художественной прозы Веерта – повестью «Юмористические наброски из немецкой торговой жизни» и романом «Жизнь и приключения рыцаря Шнапганского» – вновь открытый роман заслуженно займет большое место в наследии замечательного немецкого писателя, который впервые в истории не только национальной, но и мировой литературы выступил как художник революционного пролетариата. Чтобы в полной мере оценить значение как неоконченного романа Веерта, так и его художественной прозы в целом, надо кратко остановиться на истории становления темы рабочего класса в немецкой литературе в период создания этих произведений Веерта.

* * *

Как известно, осенью 1824 года Генрих Гейне побывал в горах Гарца. В первой части «Путевых картин» он рассказал о своих впечатлениях, и среди них нельзя не вспомнить об одном – о посещении рудников в Клаустале. Штейгер, сопровождавший поэта, показал ему как особую достопримечательность штольню, где обедал посетивший рудники герцог Кембриджский и где все еще стоит обеденный стол и высокий стул из руды, на котором сидел герцог. «Этот стул останется здесь навеки, как память», – пояснил честный рудокоп и с жаром поведал мне, какие торжества были тогда устроены… и сколько рудокопов, а особенно сам рассказчик, готовы отдать жизнь за милого толстого герцога и за весь Ганноверский дом». Легко понять, что этот разговор дает Гейне повод для сатирического комментария: «Пусть другие народы половчее, и поостроумнее, и позанятнее, но нет народа вернее немцев».

Эпизод, рассказанный Гейне, отражает существенные черты общественной психологии того времени. И хотя еще в конце XVIII века в Германии имели, место стихийные выступления немецких рабочих (например, в Силезии в 1793 году), тем не менее широкие трудовые массы в Германии в первые десятилетия XIX века не проявляли заметной политической активности. Национально-освободительное движение 1806 – 1813 годов не только не переросло в большой социальный конфликт, но, как известно, завершилось победой прусско-австрийской реакции. Прусские власти, обе христианские церкви, школы, университеты и официальная пресса настойчиво утверждали дух покорности, повиновения, верноподданничества, и пример, приведенный Гейне, показывает, что до поры до времени это реакции удавалось.

Нельзя забывать, что Германия оставалась феодально-раздробленной страной, печать средневековой отсталости лежала на всех ее политических институтах, а немецкая буржуазия только с начала 40-х годов стала обнаруживать известную активность и добиваться для себя экономических привилегий и политических прав.

«Рабочий класс Германии в своем социальном и политическом развитии в такой же мере отстал от рабочего класса Англии и Франции, в какой немецкая буржуазия отстала от буржуазии этих стран», – писал Ф. Энгельс в работе «Революция и контрреволюция в Германии» ². В Германии большинство наемных рабочих получало работу не от крупных капиталистов-промышленников, а от ремесленников; в системе производства еще сильны были пережитки средневековья. Ф. Энгельс далее указывает, что отсутствие развитых форм промышленного производства мешало развитию передовых идей среди рабочих. Этим объясняется, почему значительная часть немецких рабочих даже в начале революции требовала еще восстановления средневековых цехов и ремесленных корпораций.

Но при всей сложности и противоречивости в развитии новых общественных отношений 40-е годы XIX века отмечены в Германии «бурным подъемом демократического движения. В начале нового десятилетия в общественных настроениях в стране произошел перелом. Антифеодальное движение постепенно охватило все основные слои немецкого общества.

В июне 1844 года восстали в Силезии ткачи. Тем самым обозначился новый этап в революционной борьбе народа. На арену выступил новый класс-пролетариат, который энергично заявил о своих правах.

Противоречия между трудом и капиталом, все более обнажающиеся в немецкой действительности, судьбы пролетариев фабрик, заводов и полуремесленных мануфактур начинают привлекать внимание немецких писателей.

В немецкой литературе возникает новая большая тема – тема рабочего класса. Раньше всего она находит отражение в лирике. Особенно много появилось поэтических откликов на силезское восстание. Стихи и песни о ткачах печатались во многих газетах, журналах, сборниках. Рассмотрение их составило бы содержание отдельной работы.

Особый интерес представляет изображение жизни рабочих в немецкой повествовательной прозе. Еще до силезского восстания эта тема привлекала внимание ряда авторов. Среди них можно назвать и представителей «истинного социализма», которые обычно предпочитали сентиментальные истории о бедных людях, страдающих от нужды и голода. Ф. Энгельс дал резкую оценку поэзии и прозе «истинных социалистов», показав их полную беспомощность в изображении современных общественных отношений и полную несостоятельность претензий на то, чтобы их считали социалистами.

Несколько заслуживающих внимания художественных произведений, в которых показана жизнь немецких пролетариев, написано писателями – буржуазными демократами, весьма далекими от рабочего движения и тем более от передовых социалистических идей, развивающихся в это время. Авторы этих произведений, однако, внимательно присматриваются к новым явлениям в немецкой действительности: развитию промышленности, концентрации на новых фабриках и заводах сотен и тысяч пролетариев, подвергающихся жестокой эксплуатации. Их не может не поразить все более усиливающийся контраст между побеждающей силой денег, накоплением огромных богатств и ужасающей нищетой рабочих масс. Назовем романы Эрнста Вилькомма «Железо, золото и дух» (1843), «Белые рабы, или Страдания народа» (1845), Луизы Отто «Замок и фабрика» (1846) и Роберта Пруца «Ангелочек» (1851).

Между этими разными по содержанию романами много общего. В каждом из них есть страницы, посвященные изображению тяжелого жребия рабочих, страшной нужды, полуголодного существования. В некоторых романах («Железо, золото и дух» Вилькомма и «Ангелочек» Пруца) проступает недоверие к машине, стремление именно машину представить как источник зла, как непосредственную причину разорения рабочих. Во всех названных романах резко отталкивающими представлены хозяева предприятий (Зюслих и Адриан в романах Вилькомма, Фельхнер в романе Отто, Вольстон в романе Пруца). Все они жадны, эгоистичны, жестоки, совершенно глухи к страданиям тех, кто на них работает.

В этом, несомненно, нашли отражение типичные явления современности. Для немецкого автора было проявлением большой проницательности так обнаженно вскрывать суть буржуазной свободы, как это сделано в романе «Белые рабы»:

«У нас нет больше крепостных, – восклицает один из главных героев романа, простой и мудрый человек Генрих-кротолов, – народ свободен подобно господам, он имеет теперь полную свободу выбрать любое: утопиться, повеситься, застрелиться или добровольно умереть с голоду». Генрих называет эту свободу «свободой голода».

Но, вскрывая типичные черты в поведении новых хозяев жизни, все три автора все же акцентируют внимание на личных качествах каждого из них, создавая у читателя впечатление, что речь идет об отдельных весьма жестоких и бесчеловечных представителях промышленного мира. Из такой их характеристики, естественно, следует вывод, что рабочие являются жертвой жестокости негуманных хозяев. Тем самым ослабляется острота критики буржуазного строя. Идейная слабость этих романов особенно сказывается в финале, когда, как правило, злодеи погибают самым ужасным образом, и на их место во главе производства становятся хорошие, гуманные люди, под началом которых рабочим живется значительно лучше.

В романе «Белые рабы» один из героев предлагает новому владельцу не только удвоить заработную плату, но и обеспечить рабочим долю в доходе. В романе Пруца «Ангелочек» гибель преступного хозяина влечет за собой еще более существенные перемены. Новый владелец фабрики Рейнгольд восстанавливает прежнее цеховое ткацкое ремесло, то есть заменяет машинный труд ручным. Нечто аналогичное происходит и в финале романа «Железо, золото и дух». Подобные экономические бессмыслицы в сочетании с проповедью гуманного обращения с рабочими составляют нехитрую социальную программу Вилькомма и Пруца. Луиза Отто к этому добавляет какие-то туманные сведения о таинственной организации изуитов, вмешивающейся в борьбу рабочих. Ни один из названных авторов не сумел выразить своего ясного отношения к борьбе рабочего класса. И все они были бесконечно далеки от понимания исторической миссии пролетариата.

При этом узость и ограниченность самого немецкого общественного опыта были непреодолимым препятствием для писателя, который брался за разрешение этой острой и трудной темы на основе наблюдения над окружающей действительностью.

Важно отметить, что Георг Веерт, который пришел в литературу в те же годы, когда выступали Э. Вилькомм и Л. Отто, опирался на иной жизненный и исторический опыт.

Это были годы становления марксизма. Как известно, марксизм не мог бы возникнуть, если бы его основоположники исходили только из немецкой социальной и политической практики. Точно так же для возникновения передового социалистического искусства недостаточно субъективного стремления писателя служить делу рабочего класса. Нужен был широкий общественный и политический кругозор, знакомство с жизнью развитой капиталистической страны, умение увидеть не только текущие нужды рабочих, но и те возможности, которые заложены в рабочем классе и которые особенно ярко раскрываются в ходе освободительной борьбы, когда создается революционный коллектив и мощь этого коллектива позволяет наглядно ощутить историческую миссию пролетариата.

К середине 40-х годов Георг Веерт проделал большой путь развития. В июле 1845 года в письме к матери он уже объявляет себя коммунистом и в числе лучших умов всех наций, вступающих в коммунистическое движение, называет Фридриха Энгельса, с которым он познакомился и подружился во время пребывания в Бредфорде и Манчестере. Как отмечает первый биограф поэта Карл Веерт, именно Ф. Энгельс оказал большое влияние на его представления о социальной жизни. «Мировоззрение Ф. Энгельса, – пишет исследователь, – хорошо отвечало всему духу и внутренней потребности молодого поэта прежде всего потому, что оно было активным, а не созерцательным³.

Веерт энергично преодолевает созерцательность, свойственную поэзии «истинного социализма» и частично отразившуюся в его ранней лирике. «Наброски из социальной и политической жизни британцев» обнаруживают хорошее знание жизни, умение разобраться в сложном комплексе английской действительности и стремление выделить наиболее активную силу в обществе. Такой силой выступают рабочие-чартисты. До сих пор еще в полной мере не оценена замечательная новелла Веерта⁴.Праздник цветов у английских рабочих», которую исследовательница Веерта Марианна Ланге справедливо называет самым замечательным образцом прозы Веерта. Именно здесь наиболее ярко выражено убеждение поэта в том, что рабочему классу принадлежит будущее. Веерт был первым в немецкой литературе, кто увидел в самом обездоленном и несчастном классе неисчерпаемые творческие силы.

Неоконченный роман Веерта создавался в те же годы, что и «Наброски из социальной и политической жизни британцев», я представляет собой – как бы попытку разобраться в немецких делах с учетом уже приобретенного им в Англии общественного опыта.

Тематически этот роман примыкает к двум известным произведениям Веерта, созданным несколько позднее: повести «Юмористические наброски из немецкой торговой жизни» и роману «Жизнь и приключения рыцаря Шнапганского». Образ немецкого капиталиста, который носит здесь ту же фамилию Прейса, связывает неоконченный роман с названной повестью. История разорившегося барона д’Эинкура, в целом совершенно отличная от истории Шнапганского, вместе с тем подтверждает серьезный интерес автора к теме упадка и разложения немецкого дворянства.

В романе Веерта намечены три сюжетные линии, связанные с изображением трех семей: дворянской, буржуазной и рабочей.

Читателя, знакомого с другими произведениями Веерта, прежде всего поражает необычное для писателя начало романа – традиционный усадебный пейзаж, сразу вызывающий в памяти произведения немецких романтиков начала XIX века.

Перед нами – дворянский замок в долине Рейна. «Старинное чудесное здание с маленькими окнами и огромным фронтоном, наполовину закрытым плющом и виноградом, которые застилают его до самой крыши, откуда вьющиеся ветви ниспадают по сторонам густой, непроницаемой стеной… Перед фасадом вплоть до узкой тропинки, ведущей к ближайшей деревне, тянется обширный сад, и с первого взгляда видно, как мало здесь заботятся о поддержании его прежнего вида, позволяя хаотически разрастаться кустарникам. Только под самыми окнами замка чувствуется чья-то заботливая рука, вырастившая эти буйно цветущие розы и маргаритки» (стр. 147).

Но это описание только внешне напоминает романтиков. В изображении старинной усадьбы у Веерта нет ни грусти, ни любования.

1. Fragment eines Romans. Georg Weerth, Samtliche Werke, Aufbau-Verlag. Bd. 2, 1956. В дальнейшем все ссылки – на это издание.[↩]
2. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 8, стр. 11.[↩]
3. Karl Weerth, О. Weerth – der Dichter des Proletariats, Lpz. 1930, S. 23.[↩]
4. M. Lange, O. Weerth, Berlin, 1957, S. 32.[↩]