Необоснованная гипотеза

С середины мая 1860 года и до середины июля 1861 года Н. А. Добролюбов пробыл за границей. Маршрут его был таков: Берлин – Дрезден – Прага – Дрезден – Лейпциг – Веймар – Франкфурт-на-Майне – Интерлакен – Берн – Париж – Диепп – Руаи – Париж – Ницца – Генуя – Ницца – Флоренция – Венеция – Милан – Турин – Рим – Неаполь – Палермо – Байи – Мессина – Афины и дальше морем в Одессу – Николаев – Харьков – Москву – Нижний Новгород – Владимир и Петербург; 8 или 9 августа 1861 года Добролюбов возвратился домой.

Исследователей давно занимал вопрос: встречался ли Добролюбов с Герценом за границей? Вопрос этот выходит за пределы узко биографические. Если бы факт такой встреча был доказав, историки русской литературы и русского революционного движения получили бы право на некоторые дополнительные предположения по поводу связей группы «Современника» с группой «Колокола» в период первой революционной ситуации, непосредственно предшествовавший созданию «Земли и воли».

Украинский исследователь Л. Хинкулов сделал недавно попытку доказать факт встречи Добролюбова с Герценом в Борнемуте (в Англии) между 13 (25) – августа – 23 августа (4 сентября) 1860 года. Л. Хинкулов считает свои вывода совершенно бесспорными; по его мнению, собранные им материалы приводят «к безоговорочному утверждению» о такой встрече.

Аргументацию Л. Хинкулова, изложенную в статье «История одной поездки» («Советская Украина», 1960, N 2), нам и предстоит разобрать.

В интересующем нас вопросе есть еще одна сторона, которая придает спору общеметодологическое значение.

Само собой разумеется, что исследователь имеет право на выдвижение той или другой гипотезы: чем она шире, тем большие перспективы открываются для дальнейшего развития нашего литературоведения. Наука не может ограничиваться только интерпретацией известных фактов. Порою по разным причинам фактов недостаточно. Именно так обстоит дело в истории русского революционного движения, когда уничтожение документов, сокрытие фактов, умолчание о них или даже намеренное искажение входило в планы революционной борьбы с самодержавием.

Историк может гипотетически воссоздавать те или другие ситуации и подвергать их дальнейшей проверке всем ходом своего исследования. Только таким образом могут быть построены те или иные концепции, могут быть даны подлинно глубокие обобщения. Но эти обобщения имеют право на существование лишь в том случае, если они вытекают из наличного материала и не противоречат существующим данным. При недостатке источников исследователю

приходится отложить окончательное решение вопроса до обнаружения новых, прямых или косвенных, фактов.

Гипотеза становится достоверным приобретением науки лишь после того, как она пройдет строгую и беспристрастную проверку. Вне этого и до этого она может быть допущением, предположением, прозрением, домыслом и т. д. Мы хорошо представляем себе роль и значение фантазии в научном творчестве, но никакое воображение не может иметь в конечном счете значения для науки, если оно не находит подтверждения в тех или других источниках.

Совершенно недопустимо, когда исследователь предопределяет конечный результат своей работы, априорно формулирует свои выводы, а уже к ним «подгоняет» наличные факты, игнорируя при этом другие, противоречащие его концепции. Если заранее исходить из мысли, что встреча Добролюбова с Герценом имела место, потому что трудно-де допустить, что, живя за границей, Добролюбов не захотел встретиться с Герценом, – никаких серьезных результатов историк достичь не сможет. Такого рода «методология» неизбежно ведет к лакировке истории, «поправке» ее и не имеет ничего общего с научным марксистским исследованием.

Таким образом, анализ работы Л. Хинкулова может быть поучителен и в общеметодологическом отношении.

* * *

Как известно, никакими документальными доказательствами встречи Герцена и Добролюбова за границей мы до сих пор не располагаем. Правда, А. Серно-Соловьевич в памфлете «Наши домашние дела» (1867), обращаясь к Герцену, писал: «А поездка Добролюбова за границу и ваши взаимные отношения во время его пребывания за границей…» (стр. 29 – 30). Но Л. Хинкулов напрасно ссылается на эти слова и безоговорочно толкует их как свидетельство о встрече Добролюбова с Герценом (стр. 156). Серно-Соловьевич ведь не написал «ваши встречи», «ваши свидания», «ваши беседы» и т. д., «взаимные отношения» могут означать, например, переписку.

Исследователю не следует всерьез принимать измышления агента III Отделения Волгина, сообщавшего, что Добролюбов именно от Герцена получил инструкции (I) относительно открытия Шахматного клуба. Еще М. К. Лемке вполне основательно назвал этот донос «нелепейшим» ¹. Достаточно сказать, что Волгин даже издание прокламаций «Великоруса» приписывал Шахматному клубу. Если вспомнить, что в составе этого клуба была представлена вся радикальная интеллигенция, с неменьшим правом можно было бы сказать, что и ряд других прокламаций тех лет тоже вышли из клуба. Само по себе утверждение сыщика столь обще и бессодержательно, что ничего дать нам не может. Современный исследователь Р. Таубин, справедливо отмечая политический смысл клуба, пишет: «Чернышевский, Лавров и ряд членов кружка Чернышевского немало поработали над тем, чтобы найти подходящую форму для сближения с широкими кругами научной, студенческой и писательской общественности, для работы с ней… Это связано с деятельностью Чернышевского по организации «Литературного фонда» и литературно-политического клуба под невинным названием «Шахматного клуба» ².

Вспомним, однако, что в цитируемом Л. Хинкуловым (на стр. 156) доносе агент и не утверждает, что Добролюбов встречался с Герценом, – он пишет лишь о том, что Добролюбов получил соответствующую «инструкцию»»во время своего путешествия за границу», – получить ее можно было письмом, устно, через третьих лиц и т. д. Если можно допускать критическое использование агентурных данных внешнего наблюдения, то уже вовсе непозволительно доверять умозаключениям филера.

При отсутствии документальных доказательств у исследователя остается совершенно естественный и законный путь интерпретации имеющихся в литературе намеков, – ведь очевидно, что встреча, если она в самом деле имела место, была строго законспирирована.

Важным звеном аргументации Л. Хинкулова является утверждение, что в Диепп Добролюбов поехал на несколько дней совсем не для того, чтобы лечиться морскими купаниями, а только для того, чтобы оттуда совершить нелегальную поездку в Борнемут, где, в это время находился Герцен. Доказательству этого тезиса посвящены две страницы его статьи. Л. Хинкулов полагает, что Добролюбов намеренно не сообщал никому своего нового адреса.

Однако аргументация эта не выдерживает критики. Поездка к морю была рекомендована Добролюбову еще в Лейпциге видным авторитетом д-ром Германом Вальтером, В соответствии с установленными тогда методами лечения туберкулезных больных Вальтер советовал ему съездить в Остенде или в иное место на побережье³.

Вместо Остенде Добролюбов выбрал более близкий к Парижу Диепп, славившийся издавна и поныне превосходными морскими купаньями в защищенной от ветров бухте. Диепп вместо Остенде был выбран, в частности, по советам Н. Н. Обручева: он соглашался приехать в то место, в котором будет лечиться Добролюбов, – «чем этот порт будет ближе к Парижу, тем лучше» ⁴.

25 июля (6 августа) 1860 года Обручев писал Добролюбову: «Купанье, действительно, вещь великолепная, и в Диеппе местоположение красивее, чем в Остенде». А в письме Добролюбова к Некрасову от 23 августа (4 сентября) читаем: «Я теперь купаюсь в море: хорошо очень» ⁵.

В Диепп Добролюбов приехал приблизительно 5 (17) августа⁶, а уехал в самом конце месяца, – 1 (13) сентября он был в Руане, 5 (17) сентября датировано письмо к дяде В.

1. См. А. И. Герцен, Полн. собр. соч. и писем, т. 15, Пг. 1920, стр. 324.[↩]
2. Р. А. Таубин, К вопросу о роли Н. Г. Чернышевского в создании «революционной партии» в конце 50-х – начале 60-х годов XIX в., «Исторические записки», т. 39, 1952, стр. 86.[↩]
3. «Материалы для биографии Н. А. Добролюбова…», т. I, М. 1890, стр. 565; ср. «Книга и революция», 1921, N 2 (14), стр. 71.[↩]
4. Письмо от 14 (26) июня 1860 года, «Заветы», 1913, N 2, стр. 88.[↩]
5. Там же, стр. 90; «Книга и революция», 1921, N 2 (14), стр. 73.[↩]
6. См. «Материалы…», стр. 579, 580, 583. Пользуюсь случаем ввести эту дату, к сожалению, отсутствующую в «Летописи жизни и деятельности Н. А. Добролюбова» (М. 1953). Л. Хинкулов по неизвестным мне причинам утверждает, будто бы я указываю «около 23 августа» (стр. 158), – такой даты в «Летописи» нет.[↩]