№6, 1975/Обзоры и рецензии

Необходимые коррективы

«Проблемы английской литературы XIX и XX вв.». Под редакцией В. В. Ивашевой, Изд. МГУ, 1974, 246 стр.

Никто не станет оспаривать общеизвестных литературных истин: не бывает писателей, «свободных» от своего времени и общества, и каждое новое поколение по-своему воспринимает произведения классической литературы. Между тем порой возникают парадоксальнейшие «ножницы»: бытующие в литературоведении оценки того или иного явления, писателя или произведения не соответствуют их истинному значению и признанию. Иногда факт не желает укладываться в историю литературы. Тогда он либо переосмысливается таким образом, чтобы его можно было вставить в историю. Либо он вообще из истории выпадает, как случилось, например, с классиком английской литературы Джейн Остен (в принятой у нас в последние годы неверной транскрипции – Остин), которую академическая «История английской литературы» упоминает лишь в небольшом абзаце подстрочных примечаний. В подобных случаях и возникает необходимость корректив, переоценки, нового взгляда на литературные факты. Рецензируемый сборник показывает, что в отношении английской литературы подобная необходимость в советской критике уже назрела.

Тематика сборника определена его заглавием: «Проблемы английской литературы XIX и XX вв.». Авторы, выступающие на его страницах, рассматривают те или иные явления литературного процесса в Великобритании за последние два столетия; исключение представляет статья С. Соколовой, которая полемизирует с англо-американской буржуазной критикой, искажающей творческую биографию и поэтическое наследие А. Блока.

Статьи молодых исследователей, включенные в сборник, посвящены одной национальной литературе, но разным, не связанным между собой, ее проблемам, Однако всех авторов объединяет установка на объективный научный поиск, стремление исходить из фактов, а не подходить к ним с уже готовыми формулами. Авторы хорошо знают, чтó писалось по теме их работ в советском и зарубежном литературоведении, и не боятся спорить с устоявшимися, но неверными, с их точки зрения, истолкованиями, когда материал этого требует. А это в свою очередь наталкивает на постановку новых вопросов.

Стремление к обновлению нашего восприятия классики и современного литературного процесса, к новому прочтению давно известных и, казалось бы, «устоявшихся» в критике произведений вообще характерно для нынешнего состояния советской науки о литературе. Данный сборник свидетельствует о том, что его авторы работают в русле этой общей тенденции.

Статья М. Чечетко по существу – вторая1 серьезная работа об Остен в советском литературоведении и первая, в которой сделана попытка определить специфику метода писательницы. Исследование эстетических воззрений Остен – сложная проблема, поскольку критику приходится довольствоваться лишь суждениями, оброненными Остен в небогатой дошедшей до нас частной переписке, да самими романами. Но исследование этих скупых данных позволяет М. Чечетко назвать творческий метод Остен реалистическим, опирающимся на принципы типизации («отбора», пользуясь терминологией писательницы) и логику характеров в их развитии.

Своеобразие метода Остен – всепроникающая ирония. «Она является характерным проявлением мироощущения писательницы и типом ее эстетического отношения к действительности»; «…nature, то есть реалистическое изображение действительности, связывалось писательницей с fun – ее иронически-сатирической или иронически-комедийной оценкой», – пишет М. Чечетко.

В ходе анализа, проделанного М. Чечетко, читатель может убедиться, что два наиболее распространенных в литературоведении взгляда на Остен: как на милую и безобидную хроникершу современных ей нравов (автор напоминает о том, что Остен была последовательницей Свифта и предтечей Теккерея в критике британского снобизма) и на якобы «нежный», камерный, реализм ее книг, – по сути, несостоятельны. Последняя точка зрения особенно устойчива: в том же сборнике, через несколько страниц, другой автор, Ю. Андреева, к слову поминает «камерные, но глубоко психологические романы Джейн Остен». «Следует оговорить, что суженный диапазон изображения действительности в ее романах был результатом ее критического отношения к своим пределам и возможностям и связанного с этим самоограничения, а не узости ее кругозора и представления о задачах художественного творчества», – утверждает М. Нечетко.

Доказав на примере Остен, что сознательное ограничение рамок повествования не тождественно «камерности», М. Чечетко определяет наследие писательницы как часть английской реалистической классики, воплотившую переход от просветительского реализма к реализму критическому. Здесь автор ставит точку, и, думается, преждевременно. Но, «вписывая» Остен в литературный контекст ее времени, мы с удивлением убеждаемся, что она не укладывается в принятую у нас схему литературного процесса в Англии конца XVIII – XIX века, сводящуюся к последовательной смене направлений: просветительство-романтизм2 – критический реализм. Действительно, «Сентиментальное путешествие» Стерна появилось за восемь лет до рождения Остен, а ее литературная деятельность приходится на годы расцвета так называемого «готического» романа, выступлений Колриджа, Вордсворта и Саути, появления байроновского «Чайльд-Гарольда» и первых романов Вальтера Скотта. Творчество Остен прочертило прямую линию от просветителей к Скотту и критическим реалистам. Возникает вопрос: так ли уж последовательно на смену английскому просветительству пришел романтизм, уступивший затем место критическому реализму? Может быть, реалистическая традиция в Англии никогда и не прерывалась? Может быть, зарождение и становление критического реализма в этой стране шло параллельно и одновременно со становлением и развитием романтизма? Все это требует дальнейших исследований.

На размышления, выходящие за пределы частной проблемы, наталкивает и статья Н. Пальцева о концепции романа в эстетических работах Д.-Г. Лоуренса.

Н. Пальцев рассматривает наследие и эстетику Лоуренса во всей их противоречивости, ибо «обе стороны его творческой личности – художник-литератор и философ – тесно связаны в его произведениях». В эстетических взглядах Лоуренса все, что идет от реалистической традиции, связанной с английским (Дж. Элиот, Т. Гарди) и – шире – европейским, в частности с русским, романом, отделяется автором от постулатов, опирающихся на вульгарно-биологическую несостоятельную философию писателя. Выясняется, что если перевести метафорические формулировки Лоуренса на язык академического литературоведения, мы убедимся: реалистическое начало зримо превалирует в его эстетике, как, впрочем, и в творчестве. Помимо литературных источников, начало это на всем протяжении творческой биографии Лоуренса питали еще и такие мощные факторы, как врожденный демократизм писателя и его яростная антибуржуазность.

Разбор лоуренсовской теории романа, предложенный Н. Пальцевым, убеждает в необходимости серьезного разговора о подлинном значении художественного наследия писателя. «Неосознанная Лоуренсом творческая трагедия заключалась в том, что временами… он подчинял свое яркое и своеобразное дарование задачам, принципиально лежащим вне пределов художественной литературы». Очевидно, будущему исследователю предстоит раскрыть, как в этих случаях видоизменялся метод Лоуренса, как художественное освоение жизни уступало место иллюстративности и добротное реалистическое повествование переходило в банальный, хотя и помпезный местами, натурализм. Такой анализ, думается, покажет Лоуренса во всей его силе и слабостях и, не преуменьшая глубоких противоречий, заложенных в его книгах, позволит определить наконец его подлинное место в истории английской литературы 10 – 20-х годов нашего века.

Освоение творческого наследия Дж. Джойса не менее серьезная задача, стоящая перед критиками. Статья Е. Гениевой посвящена последнему, самому «темному», формально изощренному произведению писателя – «Поминкам по Финнегану», которое лишь условно можно назвать романом. Исследователь рассматривает специфику метода Джойса-модерниста, опиравшегося при работе над «Поминками» на абсолютизацию одной из ступеней в художественном познании мира, а именно – слова. Анализ раскрывает механику перерождения самой ткани художественной прозы под воздействием такой установки, извращение функции слова, которое начинает скрывать, поглощать смысл, вместо того чтобы выявлять его. Статья Е. Гениевой – о тупике, о попытке мастера создать универсальное произведение искусства, завершившейся разрушением самого искусства.

Материал статьи о последнем романе Джойса как бы отсылает читателя к предшествующим его книгам: реалистическим «Дублинцам» и «Портрету художника в юности», но прежде всего к «Улиссу», книге, в которой художественные открытия Джойса, ставшие, по справедливому замечанию Е. Гениевой, «чем-то вроде канонов современного письма», причудливо соединились с теми элементами формального модернистского эксперимента, что привели затем к грандиозной катастрофе «Поминок».

Тезису западного литературоведения о «трех китах» – Прусте, Кафке и Джойсе, – на которых зиждется современная литература, советская литературная наука успешно противопоставила свою концепцию: эти действительно большие мастера не проложили новых путей художественного познания мира, но в своем творчестве исчерпали и довели до логического конца пути, ими избранные. Выработке такой концепции способствовали достижения советских исследователей творчества Пруста, изучение которого было начато Луначарским, и основательный анализ наследия Ф. Кафки в работах Б. Сучкова, Д. Затонского, Е. Книпович и других, а также издание произведений Пруста и Кафки на русском языке. Аналогичных работ о Джойсе у нас нет, как нет фактически3 и переводов его книг. Небольшая статья Е. Гениевой лишний раз убеждает в настоятельной необходимости тех и других.

Много лучше у нас обстоит дело с двумя другими классиками английской литературы – Джорж Элиот и Ивлином Во, хотя и здесь есть свои проблемы.

Джорж Элиот еще при жизни обрела в России вторую родину. Статья Ю. Андреевой как раз и посвящена историографии переводов ее книг на русский язык. Помимо богатого фактического материала, эта работа привлекает тем, что судьбы русских переводов Элиот автор связывает с перипетиями литературной борьбы в России тех лет между революционно-демократической, либеральной и реакционной критикой. Читая статью, однако, ловишь себя на мысли, что в обзорах и историях литературы советского времени Элиот хотя и фигурировала, но места ей уделялось непропорционально мало, сравнительно с ее значением в литературном процессе XIX века, причем акцент делался преимущественно на натуралистических, а не на реалистических аспектах ее творчества.

Отдавая должное «блестящей плеяде» мастеров английского критического реализма середины XIX века, мы до сих пор склонны недооценивать творчество их младших современников и ближайших последователей. Инерция формулировки, согласно которой вся английская реалистическая проза второй половины XIX века – сплошь упадок и измельчание, действует и по сей день. Между тем перед Дж. Элиот и Троллопом, Мередитом и Т. Гарди стояли иные творческие задачи, чем перед Диккенсом и Теккереем, и решали они их уже по-своему. То, что эта литература требует серьезного и непредвзятого изучения, – очевидный и признанный факт. В его пользу говорят и издания на русском языке книг Троллопа, Мередита, Гарди в последние годы, и ряд недавних статей о литературе данного периода, в том числе об Элиот.

Процитирую итоговый вывод статьи Ю. Андреевой, к которому присоединяюсь: «В настоящее время необходимо по-новому посмотреть на все наследие Элиот. Необходимо и другое – знакомство советского читателя с полными, художественно полноценными переводами лучших ее произведений». Переводы «Мельницы на Флоссе» и «Сайласа Марнера» у нас уже есть; на очереди – «Миддлмарч», «Адам Вид», «Феликс Холт, радикал».

Критическая переоценка творчества Ивлина Во почти совпала у нас с переводами его произведений на русский язык. Первое объективное слово о писателе в советской критике было сказано В. Ивашевой («Английская литература. XX век», М. 1967), а уже в 1969 году появился перевод гротеска Во»Незабвенная» с послесловием А. Елистратовой. Затем вышли два однотомника писателя, включившие четыре романа, рассказы и упомянутый гротеск. Предисловия к обоим однотомникам написал Г. Анджапаридзе, автор статьи о крупнейшем произведении Во, трилогии «Почетный меч», помещенной в рецензируемом сборнике.

Данная работа в чем-то дополняет и уточняет общую оценку творчества Во, предложенную Г. Анджапаридзе в предшествующих публикациях. В то же время в ней много нового. Интересен анализ принципов типизации и построения сатирических характеров у Во, оригинальны наблюдения над системой двойников-перевертышей главного героя, которые – в духе английской литературной традиции – повторяют ведущую тему повествования, «только в другом регистре и в другой тональности». Автор статьи доказательно раскрывает тот феномен, который с полным правом можно назвать «парадоксом Во»: как и почему критика буржуазного миропорядка справа, с позиций консерватора, аристократа и католика, оказалась на сей раз не только действенной, но, помноженная на талант и честность художника, сделала его одним из крупнейших и беспощаднейших сатириков во всей английской литературе XX века.

Случай с чрезвычайно модным сегодня в Англии драматургом Дэвидом Мерсером, рассмотренный в статье Н. Зархи, являет пример совершенно противоположного рода. Начинавший в русле антибуржуазной демократической культуры, Мерсер в пьесах 70-х годов пришел к антигуманистической и глубоко реакционной драматургии, где торжествуют патология и вседозволенность. Анализируя социальные причины, вызвавшие у части молодых британских драматургов интерес к темам безумия и извращений, Н. Зархи видит тут объективный исход анархического «протеста ради протеста», ультра-нонконформизма, той самой сверхлевизны, при которой утрачивается «объективный критерий правды, гражданской и человеческой ценности, исторической прогрессивности».

С утратой критерия правды и научной объективности приходится иметь дело и С. Соколовой, автору статьи «Англоамериканская буржуазная критика о творческом наследии А. Блока и некоторые ее приемы в изучении советской литературы».

Авторы сборника «Проблемы английской литературы XIX и XX вв.» ставят проблемы подчас полемически заостренно, даже если полемика и не декларирована прямо. Они как бы приглашают читателя к дискуссии, и, действительно, тут есть о чем поспорить. Я имею в виду не очевидные неточности, когда, скажем, фильм А. Хичкока «Психо» превращается в «Психа» или роман А. Мердок «Время ангелов» переименовывается в «Три ангела» (стр. 186). И даже не частные формулировки4. Речь идет о более общих положениях, о чем было сказано выше.

Из частных замечаний отмечу следующие. Я бы, например, не стал солидаризироваться с упрощенной оценкой Лоуренсом «Анны Карениной», как это делает Н. Пальцев (стр. 93). Не считаю также, что «почетный меч» с гробницы средневекового рыцаря, этот символ бессилия прекраснодушных идеалов в эпоху буржуазного практицизма в трилогии Во, «оказался на самом деле мечом греха и позора» (стр. 154). И я бы не стал вслед за Н. Зархи зачислять маститого писателя-реалиста Д. Стори (стр. 181, 215, 218) и молодого драматурга К. Хэмптона, автора остроразоблачительного гротеска «Дикари», в «мерсеровцы» (стр. 218). Полемика, которую С. Соколова пытается вести с К. Баурой, одним из крупнейших на Западе исследователей европейского символизма (стр. 222 – 224), не убеждает по причине недостаточно высокого научного уровня. Другие читатели сборника наверняка найдут свои основания для дискуссии. И это хорошо.

Хорошо, что появилась книга об английской литературе XIX – XX веков, вызывающая на спор и обсуждение. Истина, как известно, рождается в спорах. Заслуга этого сборника в том, что он предлагает внести коррективы в еще бытующие, но отставшие от времени оценки.

  1. Первой было содержательное послесловие Н. Демуровой к первому же переводу Остен на русский язык (см. Джейн Остин, Гордость и предубеждение, «Наука», М. 1967, стр. 538 – 589). Книга В. В. Ивашевой «Английский реалистический роман XIX века в его современном звучании» («Художественная литература». М. 1974), где Остен посвящена специальная глава, вышла в свет уже после того, как была написана рецензия.[]
  2. Иногда в английском романтизме выделяют два этапа: ранний, или предромантизм (поздний сентиментализм, «готический» роман), и зрелый, то есть собственно романтизм.[]
  3. Фрагменты «Улисса», печатавшиеся в довоенных номерах «Интернациональной литературы», и сборник рассказов «Дублинцы», выпущенный ГИХЛ в 1937 году, давно стали библиографической редкостью.[]
  4. Не могу пройти мимо одного, на мой взгляд, необъяснимого суждения С. Соколовой. Возражая против сближения в англо-американской критике Блока с Достоевским, она пишет: «Для Достоевского человек – злое насекомое, он проклят, проклят из-за пагубных свойств своей человеческой натуры, только страданием может искупить он свой грех» (стр. 238). Путать Достоевского с Блоком, конечно, непростительно, но Достоевский в этой заведомой путанице не виноват, и, думается, не следует путать наследие писателя с извращенной его трактовкой.[]

Цитировать

Скороденко, В. Необходимые коррективы / В. Скороденко // Вопросы литературы. - 1975 - №6. - C. 290-296
Копировать