Не по правилам

Зверев А. Набоков. М., 2001. 454 с. (ЖЗЛ).

Издательская аннотация уведомляет, что «современному читателю тем более интересно получить возможность ознакомиться с биографией Владимира Набокова, что она принадлежит перу известного литературоведа Алексея Зверева».

Сказано не самым изящным образом да и по существу не совсем понятно: отчего особенно интимная связь у читателя может установиться именно с литературоведом (хотя предположение, не скрою, лестное)? Но в остальном все правильно, заслуги Алексея Матвеевича Зверева на ниве изучения литературы, как зарубежной, так и отечественной, действительно велики и неоспоримы.

Быть может, именно профессиональное достоинство, склад ума и стилистический навык то и дело заставляют его покушаться на канон, издавна принятый в книжной серии «Жизнь замечательных людей». Скажу больше: начиная играть по правилам, иными словами, впадая в нестрогую беллетристику, А. Зверев, вопреки возможным ожиданиям, как раз рискует утратить живой контакт с вышеупомянутым «современным читателем», по крайней мере с читателем подготовленным, а ведь именно к нему автор и адресуется – это с первых строк становится понятно.

«Эти бульвары, и пивные с бархатным островком бильярда, и бесконечные трамвайные рельсы, по которым, заставляя дребезжать стекла прилегающих домов, до поздней ночи катят вагоны с озябшими пассажирами и кондуктором, придерживающим кожаный кошель, где позвякивает мелочь, эти унылые улицы, и дома, похожие на утюги, – в восемь вечера парадное уже заперто, ситуация почти непоправимая, если по рассеянности забыт ключ, – и москательные лавки, куда ходят за синильной кислотой от клопов, и диковинная световая реклама на Лютцов-плац, – все это на полтора десятка лет стало средой обитания молодого писателя Владимира Сирина…» (с. 118). Красиво сказано, но от автора здесь только хвост фразы, а все остальное – мозаика слов, подобранных на страницах «Дара», «Путеводителя по Берлину», «Драки» и иных больших и малых вещей Набокова. Стиль его обладает завораживающей силой, имитационному искусу противостоять трудно, по собственному печальному опыту знаю, и все же – лучше скучные честные кавычки. Чаще всего А. Зверев к помощи этого знака как раз и прибегает, пусть жанру биографии он не чрезмерно показан.

И уж точно не показана ему или по крайней мере не характерна остраненная позиция биографа по отношению к своему герою.

Героя полагается любить, преданно и беззаветно. На полной высоте в этом смысле автор дилогии о годах и книгах Набокова, новозеландский профессор Брайан Бойд, в чем может при желании убедиться любой, благо первый том, «Русские годы», на русском появился почти одновременно с книгой А. Зверева (второй, охватывающий годы американские, кажется, уже запущен в производство). В некотором смысле это совершенно образцовое сочинение, – получив доступ к семейному архиву, Б. Бойд реконструировал жизнь Набокова в ее мельчайших и, главное, документально удостоверенных подробностях. При этом он чаще всего обнаруживает достоинство и такт, избегая вторгаться в сферы, вызывающие нередко неразборчивый, хищный интерес «массового читателя». Впрочем, справедливости ради все же отмечу, что один сюжет в таком роде сделал достоянием гласности именно Бойд. Он детально описал роман Владимира Набокова и Ирины Гваданини, третьестепенной поэтессы и свойственницы политического единомышленника В. Д. Набокова, видного деятеля кадетской партии Федора Кокошкина, который был вместе с Андреем Шингаревым бессудно расстрелян большевиками в 1918 году. Правда, и в этом случае Б. Бойд дотошно ссылается на источники.

Но любовь примечаниями не оправдаешь, да и не ищет биограф никаких оправданий. К Набокову-писателю у Брайана Бонда кое-какие претензии могут возникнуть, или, вернее, он готов признать, что не все, им написанное, находится на одном и том же запредельно- высоком уровне. Скажем, «Дар» это одно, а «Король, дама, валет» – все же другое. Однако же Набоков-человек предстает под его пером личностью вполне безупречной: щедрый друг, преданный муж, любящий отец, остроумец, гостеприимный хозяин и прочая. Этот олеографический портрет явно не сходится с целым рядом других изображений. Б. Бойду они, конечно же, известны, и, конечно же, он, исследователь предельно добросовестный, не закрывает на них глаза. Но всякий раз хитроумно истолковывает неудобные факты таким образом, что даже явно не добродетельное поведение оборачивается едва ли не подвигом духа. Известен, например, эпизод на грандиозном приеме, устроенном Клодом Галлимаром в честь Набокова: бенефициант сделал вид, что не узнал свою давнюю парижскую приятельницу Зинаиду Шаховскую. Брайан Бойд объясняет эту демонстративную холодность обидой мужа за любимую жену, которой Шаховская в последнем письме не поклонилась. Готов он, впрочем, признать, что дело не просто в оскорбленном чувстве мужа, но и в досаде писателя – Шаховская что-то не так написала про «Лолиту». Положим, действительно, «не так», неинтересно и поверхностно, однако же из этого вовсе не следует еще, будто «у Набокова были все основания счесть статью оскорбительной».

Такого рода реверансов в книге А. Зверева нет и в помине, даже напротив, к Набокову он строг до беспощадности, порою до несправедливости. Не думаю, скажем, что общеизвестные эскапады по адресу Достоевского хоть в какой-то степени отдают пошлостью (а говорит об этом А. Зверев не раз и даже не два). Вызов, экстравагантность, демонстративное низвержение кумиров – да, конечно, и Достоевский в этом ряду, хоть и самая крупная, но далеко не единственная жертва; однако же, никак не пошлость. Подозреваю, что А. Зверев просто соблазнился выигрышной возможностью парадокса: Набоков, этот провербиальный борец с пошлостью, сам, выходит, грешил по этой части. Но остроумный ход – не обязательно ход удачный. К тому же, такие ходы повторяются: пародируя Анну Ахматову, Набоков, по замечанию биографа, становится по существу на позицию Жданова; преследуя «Доктора Живаго» (а Набоков на самом деле атаковал его решительно и неустанно), объективно присоединяется к советским преследователям Пастернака; отталкивая протянутую в знак примирения руку некогда близкого товарища, а впоследствии недруга, замечательного американского критика Эдмунда Уилсона, следует максиме: «кто не с нами – тот против нас». Все правильно. Пародия на Ахматову нехороша, за выпадами против «Доктора Живаго» ощущается недоброта и даже зависть по отношению к писателю, чья книга вытеснила в какой-то момент «Лолиту» с первой строчки перечня бестселлеров, и вообще полемист Набоков неважный, он любит говорить, но не умеет слушать. Но какое, право, значение имеют совершенно непредусмотренные совпадения, которым А.