Наступление новой нравственности

Публикуя статьи Ф., Кузнецова и В. Перцовского, редакция начинает разговор о закономерностях литературного развития и характерных чертах литературы последних лет, в котором приглашает принять участие критиков, писателей, читателей.

Время врывается в книги…

Истина, скажут, банальная. Но она кажется таковой, пока не задашься вопросом: как время врывается в книги?.. Наше время движется с удивительной быстротой. Его движение вызывает живые отзвуки в литературе.

Помнится, еще каких-нибудь шесть – восемь лет назад поэты и критики бились над неразрешимым вопросом: почему не читают стихи? Стихи действительно не читали, и в ту недалекую пору у Книготорга выработалась привычка: заказывать на книгу стихов тираж в восемь – десять тысяч экземпляров.

И вот пришла пора задуматься: почему с такой жадностью читают стихи? Почему так трудно достать новую книгу хорошего поэта?

Совсем недавно всерьез задавались вопросом: как «омолодить» Союз писателей? С тревогой констатировалось: средний возраст писателя никак не менее пятидесяти лет!

А ныне «Литературная газета» печатает статью: «Не размолодить ли?..» Возникла даже «проблема молодых»! За какие-то пять-шесть лет в литературу вошла целая когорта прозаиков, поэтов, драматургов, критиков. И уже никто не подумает назвать «молодыми» писателей, которые входили в литературу десятилетие назад: Ю. Бондарева, Г. Бакланова, В; Солоухина, В Тендрякова, Е. Винокурова, К. Ваншенкина…

Зато в полный голос говорят о молодости – «второй молодости» – таких поэтов, как А. Прокофьев или М. Светлов… Своей «второй молодостью» маститые поэты обязаны новой нравственной атмосфере, установившейся в нашей стране в период после 1953 года.

Все движение литературы последних лет – необычайно бурное и стремительное, – все изменения в ней определяются новым временем, новой политической и нравственной атмосферой, новыми тенденциями жизни, вызванными XX съездом КПСС.

Будущим историкам поучительно и интересно будет вглядеться в движение литературы стремительного десятилетия, начальной, переломной датой которого стоит год 1953. Они увидят в нем истоки великих итогов.

, Но и нам, современникам, полезен взгляд на литературу последнего десятилетия как на очень сложный и вместе с тем целеустремленный литературный процесс.

Настала пора выявить закономерности литературного развития последних лет. И выявлять их надо не абстрактно-теоретически, но в соотношении с реальной практикой литературы и естественным ходом жизни, на материале конкретных произведений прозы, поэзии, драматургии. Обширнейший круг проблем ждет своего исследования и научного обобщения – особенно теперь, когда встречи руководителей партии и правительства с представителями творческой интеллигенции, июньский Пленум ЦК КПСС открыли новые перспективы, новые возможности для научного постижения закономерностей развития советской литературы, ее роли в коммунистическом строительстве.

Новое качество гражданственности лирики и прозы и пути к коммунистической гражданственности; задачи воспитания литературой и искусством нового человека, человека коммунистического будущего; новый герой литературы и новые конфликты ее; героическое и будничное, обыкновенное и необыкновенное в жизни и в литературе; литература и труд, литература и нравственность; лирическое и эпическое начало в современной литературе; творческая индивидуальность писателя и многообразие талантов, стилей, почерков…

Эти и многие другие вопросы ставит перед критикой живой литературный процесс последних лет. По поводу некоторых тенденций его мы спорим, другие приветствуем, третьи отвергаем. Обсуждение реальной сложности современного движения литературы идет в критике давно. Но с той ли целеустремленностью, которой требует от нас время?

Осмысление тех новых черт, которые привносит в литературу новая нравственная атмосфера, возможно лишь при коллективных усилиях, в плодотворной и конструктивной дискуссии, где будут выявлены и сопоставлены разные точки зрения, с позиций жизни исследованы различные стороны литературного процесса.

Один из многих вопросов, которые неизбежно возникнут в ходе такого разговора, я и пытаюсь поставить в своей статье.

То, что литература последних лет глубоко и серьезно, с большой гражданской остротой ставит проблемы личной и общественной психологии и нравственности, – истина общеизвестная и, на мой взгляд, не требующая доказательств. Но какова конкретная практика современной литературы, исследующей становление новой, коммунистической нравственности? Каков сегодня ее этический идеал? В каких формах, на каких путях она решает нравственные задачи времени?

Все эти вопросы приобретают особое значение в обстановке той ожесточенной и непримиримой борьбы, которую ведут сегодня две противоположные идеологии – социалистическая и буржуазная. Борьба советской литературы с отживающим миром и его идеологией имеет много аспектов. В статье я коснусь лишь некоторых из них.

БОРЬБА ПУСТЫНИ И КАНАЛА

Труд и нравственность. На этом пересечении были созданы в последние годы многие значительные произведения прозы. «Память земли» В. Фоменко, «Знакомьтесь, Балуев» В. Кожевникова, «Войди в каждый дом» Е. Мальцева, «Иду на грозу» Д. Гранина, «Две жизни» С. Воронина, повести В. Тендрякова, Ч. Айтматова, Г. Владимова, В. Липатова, наконец, роман «Утоление жажды» Ю. Трифонова…

Все увереннее, все глубже исследует наша литература – и в этом новое ее качество – нравственные коллизии труда.

В литературе 20-х годов темы труда и нравственности, как правило, почти не пересекались. Даже в произведениях, где местом действия был завод («Ячейка» Б. Горбатова, «Натка Мичурина» В. Кетлинской), проблемы нравственности решались в сфере быта, личных отношений героев, но никак не в сфере труда.

«Он поет по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек», – ошарашивающе начинает Ю. Олеша свою повесть «Зависть». Взаимоотношения Николая Кавалерова и его антипода Андрея Бабичева развиваются в повседневном быту. Труд, общественные занятия героев для автора несущественны. Самая выразительная деталь, припечатывающая обывательское грехопадение Кавалерова, – роскошная двуспальная кровать, которую он делит с любвеобильной вдовой Анечкой в очередь с Иваном Бабичевым.

По мере становления советской литературы все более органично смыкаются темы труда и нравственности. Но это процесс нескорый, сложный и противоречивый.

В своей книге «Творческая индивидуальность писателя» («Советский писатель», 1960) Б. Костелянец убедительно показывает, что даже в таких произведениях литературы 30-х годов, как «Мужество» В. Кетлинской и «Мое поколение» Б. Горбатова, «связь между трудом и нравственностью» была «скорее внешней, чем внутренней».

«Романтика «Мужества» – это романтика борьбы: с природой, со стихией, со скрытыми врагами строительства социализма», – утверждает критик. Труд же в этой книге «был понят односторонне и несколько упрощенно», ибо был «воспринят бесконфликтно». Пафосом таких книг, как «Мужество» В. Кетлинской, «Большой конвейер» Я. Ильина, «Время, вперед!» В. Катаева, была схватка человека с природой, производственный энтузиазм, энергия созидания. Основная коллизия «Пустыни» П. Павленко – покорение человеком природы. Труд сам по себе здесь также «бесконфликтен». Нравственные конфликты развиваются и решаются в сфере частных, любовных взаимоотношений.

Роман «Утоление жажды» Ю. Трифонова написан во многом в традициях прозы 30-х годов; он воссоздает романтику борьбы человека с природой, величие огромного дела – строительства канала, героизм и самоотверженность людей, творящих его.

В романе есть вдохновенно написанные страницы, посвященные массовому героизму людей, например борьбе строителей с взбунтовавшейся водной стихией. Таков финал романа. Но прозаику особенно важно проследить, какие нравственные и психологические залоги подготовили этот подвиг тысяч людей.

В пристальном внимании к духовному, нравственному; миру покорителей пустыни, к нравственным, психологическим конфликтам в труде – своеобразие романа Ю. Трифонова.

Мы в полную меру ощущаем дыхание огромной стройки, масштабы «дела, огромного, гораздо больше старости, больше разлук и болезней и всего остального, что приходится испытать человеку». Мы видим людей этого «дела», сегодняшних «большевиков пустыни и весны» (Вл. Луговской), которые отдают делу все – душу, разум, сердце, здоровье. Таков начальник стройки Ермасов, начальник участка «Пионерный» Карабаш, его правая рука – инженер Гохберг, строители Мартин Егере, Бяшим Мурадов, Беки Эссенов. Люди крутые, сильные, своеобразные, романтики нашей эпохи.

Среди них есть характеры, выписанные рельефно (Карабаш), есть персонажи эскизные (Ермасов, Егере) или едва намеченные (Беки Эссенов), но нет фигур надуманных. Досадуешь не на искусственность и выдуманность характеров, а на то, что такие интересные, увиденные в жизни личности, как Ермасов или Мартин Егере, недостаточно полно раскрыты писателем.

«…Если нет дела, которое любишь, которое больше тебя, больше твоих радостей, больше, твоих несчастий, тогда нет смысла жить». Эти слова произносит в романе Ермасов. Но они выражают суть и Карабаша, и Гохберга, и Мартина Егерса, и, многих других героев книги.

«…Сколько мы. ругаемся, спорим, топчем друг друга, обижаем смертельно!.И сколько вокруг мелких страстишек, сколько несправедливостей мы терпим, И сами творим, и ошибаемся, и черт еще знает что, но канал строится, и вода идет на запад, пускай медленно, тихо, но идет, идет! Несмотря ни на что. И вот Для этого – для того, чтобы шла вода, – надо жить».

Но по каким поводам ругаются, спорят, «топчут» и «обижают» друг друга герои «Утоления жажды»? Ермасов не преувеличивает: стройка и в самом деле расколота повседневной, непрекращающейся борьбой.

О чем идет спор?

Как лучше вести канал – из одного пункта, как положено по проекту, или одновременно из двух, навстречу друг другу? Да, об этом. Опытный ирригатор, начальник строительства Ермасов на свой страх и риск поломал проект. Он предложил знаменитый «ермасовский» рейд – бросок техники в сердце пустыни, чтобы начать строительство канала сразу с двух сторон.

Как лучше вести землеройные работы – с помощью скреперов или бульдозеров? Да, и об этом спорят – спорят до остервенения, до хрипоты, до личной вражды.

Но только ли об этом спор?

Конфликт враждующих сторон в романе «Утоление жажды» – технический, производственный, трудовой. Но прежде всего это конфликт идейный, нравственный.

Спор идет по коренным вопросам бытия: как жить? ради чего жить?

Ермасов и Карабаш отстаивают партийное, честное отношение к порученному им делу. Они живут этим делом. Это люди принципов и убеждений. И вдобавок люди творческие. Меньше всего они озабочены личным преуспеянием, больше всего – темпами и качеством строительства. Они самозабвенно служат обществу. Это коллективисты, бессребреники, люди нового времени.

Для их антагонистов – карьериста Хорева, чинуши и бюрократа Лузгина – интересы дела и общества полностью подчинены заботе о личном благополучии. Отсюда их беспринципность, безыдейность и карьеризм. Они – приспособленцы и обыватели, ловко маскирующие высокими и громкими словами свою эгоистическую суть. Они умеют служить и прислуживаться, но не умеют работать. Люди того склада, к которому принадлежат Карабаш и Ермасов – инициативные, умные, принципиальные, творческие, – для них по духу враги. Они не принимают и время, которое их породило. Прав писатель, замечая, что главные причины вражды Ермасова с Хоревым и ему подобными гораздо глубже, чем представляются: «Люди спорили о крутизне откосов, о дамбах, оврагах, о мелочах, но на самом деле это были споры о времени».

В романе «Утоление жажды» выявляется общая особенность литературы последних лет: нравственная ценность человеческой личности поверяется здесь отношением героев к общему делу, к коллективному труду. Ни Хорева, ни Лузгина не упрекнешь в обломовщине. Это люди деятельные, активные, у них есть в жизни цель, к которой они настойчиво стремятся. Но сама эта цель качественно отлична от стремлений Бахирева, Ермасова, Карабаша. Эти «совсем как настоящие» могут быть внешне «похожими» на Ермасова и Карабаша – инициативными, энергичными, волевыми командирами производства, – но душой они все-таки куда ближе той заскорузлой старушенции, которая бродит по сцене в пьесе В. Розова «Неравный бой»: «Козочки моей не видели, ребята?.. Бяшка, бяшка, бяшка!..» И, как заключительный аккорд, радостное: «Нашлась козочка-то, нашлась! Это не мою задавило, а чужую! Не мою!.. Чужую задавило!.. Чужую!..»

В мещанах, выведенных в романе Ю. Трифонова, нет такой наивной «открытости». Но суть их та же. И особенно опасны они, когда им доверяют большое, народное дело. Их жизненные принципы («не мою задавило, а чужую!») проявляются не только в бытовых, но и в производственных коллизиях (столкновение Карабаша и Хорева). «Самое главное… – перестать барахтаться, – думает обыватель Саша Зурабов. –…Каждый ищет что-то для себя… и Хорев, который сегодня клепает на Ермасова, тоже преследует свои цели…» Саша убежден, что так живут все. И, вместе с Хоревым «клепая» на Ермасова, Карабаша и Гохберга, он тоже «ищет что-то для себя», «преследует свои цели».

Удивительно хорошо чувствуют друг друга такие люди! У себя в редакции чинуша Лузгин опирается на Зурабова, на канале в его «дружках» ходит Хорев, а в Управлении водными ресурсами – приспособленец Нияздурдыев.

Пережитки культа личности в психологии Лузгина, карьеризм, мертвящая бюрократия Хорева, низкое приспособленчество Зурабова, зверское убийство комсомольца Бяшима Мурадова – все это «война пустыни с каналом», который «несет в пустыню не только воду, но и другую жизнь».

Роман Ю. Трифонова – свидетельство тому, что социально-психологический роман занимает все более прочные позиции в современной советской литературе. Новое качество романа о советской действительности последних лет – в углублении внимания к человеческой психологии, к глубинным конфликтам, выявляющим себя прежде всего в созидании, в труде. Ибо выработка коммунистического отношения к труду – остроконфликтный, длительный и сложный процесс. Процесс преодоления обывательского отношения к труду, вырабатывавшегося веками эксплуатации.

Вот почему роман о труде в современной советской литературе – это, как правило, и роман о становлении новой морали, об острейшей нравственной борьбе.

Тема «Утоления жажды» Ю. Трифонова, «Памяти земли» В. Фоменко, «Иду на грозу» Д. Гранина, «Знакомьтесь, Балуев» В. Кожевникова – труд. Труд строителей, колхозников, ученых, труд коллективов советских людей, преобразующих землю. Но идейным центром, пафосом каждого из этих произведений является то, как люди, преобразовывающие землю, преобразовывают самих себя. Труд в этих книгах – не фон, на котором разрешаются нравственно-бытовые конфликты. Труд здесь – поле сражения между двумя миросозерцаниями: коммунистическим и буржуазно-мещанским, собственническим. В шкурническом отношении к труду – корни нравственности стяжателя-мещанина, а его быт, его эстетика, внешние формы его поведения – лишь следствия, бросающиеся в глаза проявления его социальной сущности.

Трудно поверить, что знатный экскаваторщик Нагаев, гордость и слава стройки, человек, красующийся в президиумах и на страницах газет, носит в душе иссушающую страсть собственничества и стяжательства. А между тем это так.

Достоверно рисует Ю. Трифонов характер этого огрубевшего человека, в чем-то даже привлекательного, способного на искреннее чувство к своей Марине, которую, рискуя жизнью, он спас в буране. Любовь Семена Нагаева должна быть именно такой – «рослой, плечистой, с краснозагорелым, простоватым лицом», примитивной и добросердечной. Но даже Марина не в силах принять того, что в жизненном поведении Нагаева является определяющим.

Слава к Нагаеву пришла заслуженно. Он действительно изо дня в день перевыполняет нормы выработки. Он и в самом деле «кит», передовик труда.

Но что заставляет Нагаева по десять – двенадцать часов не выходить из забоя, работать в пронизывающий холод и иссушающую жару, первым бежать к экскаватору и последним покидать его?

«Он не мог сидеть спокойно, зная, что кто-то в это время делает в забое «кубы». Ему всегда казалось, что его обходят, отнимают от него кровное, хотя на самом деле никто из трех машинистов, да, пожалуй, никто во всем отряде, и близко не подходил к нагаевским выработкам».

«Я, например, понял, как жить надо. Ведь в жизни самая сила что? Вот что! – Он поднял руку горстью и большим пальцем с коротким желтым ногтем потер два других пальца. – Точно говорю».

Но вот знамение времени: наивный и бесстыдно оголенный инстинкт стяжательства вызывает брезгливое, недоброжелательное чувство строителей к Нагаеву. «Тебе стройка – неважно, другой человек – неважно, тебе только свой интерес важно!..» – кричит на него Беки Эссенов. «Жмот», «из-за копейки удавится», – говорят о нем рабочие.

Но так ли уж важно, что именно заставляло Нагаева увеличивать нормы выработки? Ведь главное-то что он их перевыполнял! И, кроме того, существует же принцип материальной заинтересованности!

Вопрос непраздный. И жизненный. Не случайно литература последних лет вновь и вновь обращается к нему.

Шофера Пронякина из «Большой руды» Г. Владимова товарищи по работе называют «жлобом». Он такой же виртуоз своего дела, как и Нагаев, и тоже использует свое шоферское мастерство, чтобы «побольше заработать». И Михаил Силантьев из «Глухой Мяты» В. Липатова – такой же «злой до заработков мужик», он записывает их в дорогую – с золотым обрезом, с мраморной обложкой – записную книжку. А трактористу Абакиру из рассказа «Верблюжий глаз» Ч. Айтматова маленький Водовоз Кемель говорит: «Ты всегда тычешь себя в грудь: я рабочий! Но ты рабочий только потому, что работаешь, а душой ты не рабочий. Тебе бы баем быть…»

Все это разные люди. У одних жадность собственника настолько испепелила душу, что она стала черной, как пустыня, – таков Абакир. В других незаметно для них самих идет тяжкая борьба психологии вчерашней и сегодняшней, борьба, которая позволяет Пронякину в минуты перед гибелью понять все «крохоборство» своей жизни.

Но все они в большей или меньшей степени несут в себе это противоречие: по прямым показателям работы они словно бы и передовики, а по стимулам труда – стяжатели и «куркули». Эта противоречивость психологии мелкого собственника, двойственность его натуры были обнажены в леоновской «Соти», в «Брусках» Ф.