№1, 1997/Публикации. Воспоминания. Сообщения

«Над синим морем розовый шиповник» (О Борисе Чичибабине)

14 декабря 1994 года ушел из жизни Борис Алексеевич Чичибабин. В следующем, 1995 году наша страна не то чтобы праздновала, но отмечала десятилетие перестройки. Я, наверное, как многие, задумалась над тем, что дало мне то время эйфории, охватившей всю интеллигенцию, и, как это ни странно, все радостные чувства, испытанные тогда от ощущения некой свободы и гласности, затмило воспоминание о встрече с Борисом Чичибабиным. Этот замечательный поэт был подарен лично мне и многим другим нашим современникам горбачевской перестройкой и гласностью. Я ни в коем случае не хочу сказать, что истинный поэт, каким был Чичибабин, может быть поэтом милостью Горбачева или какого бы то ни было правителя. Борис Алексеевич Чичибабин – Поэт Милостью Божьей и таковым в любом случае остался бы в великой русской поэзии. Однако счастливое стечение обстоятельств, имя которому в данном случае – перестройка, дало ему краткое мгновение прижизненной славы, нам – радость прикосновения к его удивительному таланту, а мне – еще и счастье общения с этим светлым человеком.

Я познакомилась с Борисом Алексеевичем в Коктебеле, о котором он писал как об уголке земного рая:

…да озарит печаль моих поэм

полынный свет, покинутый Эдем —

над синим морем розовый шиповник.

Это было летом 1988 года, и его имя только начинало выплывать из забвения. Его стихи еще не достигли столичных печатных изданий, но верные и постоянные поклонники его поэзии уже выводили ее из подполья, и Чичибабин был вновь принят в Союз писателей, из которого его исключили в 1973 году за стихи, прочитанные им на своем юбилейном (пятидесятилетие) творческом вечере. Тем, кто исключал Бориса Чичибабина, были хорошо известны его стихи, ходившие в списках и звучавшие на неофициальных вечерах. Знали они и написанное поэтом в 1959 году остропублицистическое «Клянусь на знамени веселом», которое начиналось словно бы с броска в ледяную воду:

Однако радоваться рано,

и пусть орет иной оракул,

что не болеть зажившим ранам,

что не вернуться злым оравам,

что труп врага уже не знамя,

что я рискую быть отсталым,

пусть он орет, – а я-то знаю:

не умер Сталин.

Стенограмма того сборища, которое исключило Поэта из рядов Союза писателей, хранится у его жены Лили.

Но то были застойные 70-е, а теперь – лето 88-го, и в стране царит подъем, связанный с большими надеждами, и о том, что надежды эти не бесплотны, свидетельствуют публикации всего талантливого и честного, что копилось, не зная выхода в глухие годы.

Итак, поэт Чичибабин первый раз в Доме творчества писателей «Коктебель» в полноправном качестве гостя. Жил он там очень скромно и незаметно – вместе со своей женой Лилей и давним другом их семьи Наташей. И вот посреди сезона – традиционный вечер поэзии. Обозначенные на афише фамилии никого из нас не заинтересовали, и вдруг мой тогда еще муж поэт Павло Мовчан, который к тому времени уже был больше увлечен политикой, чем поэзией, сказал мне: «Пойди на вечер, послушай, правда ли Чичибабин – это интересно». – «А ты?» – «Мне надо готовиться к выступлению». Он собирался на какой-то международный симпозиум. И я пошла на вечер. Было довольно скучно, но задание получено, и я покорно ждала выступления человека, чье имя мне ни о чем не говорило. Я уже «вычислила» его. Он сидел сбоку, и было видно, что он высокого роста. Непокорные седоватые волосы, выдающиеся скулы, густые, нависшие на глаза брови. Читал он последним, зал уже утомился, но его необычный, глубокий голос сразу же приковал к нему внимание. Сначала я не различала слова, не воспринимала текста. Голос действовал сам по себе, как музыка. Он был полифоничен, этот голос, интонация – необычайно естественна, а легкая жестикуляция, сопровождавшая чтение, очень органична. Он начал с «Судак-ских элегий», и первую строфу я воспринимала так, как если бы слушала орган. Вторая заставила вникнуть в слово. Оно было непривычно:

Как непристойно Крыму без татар.

Это «непристойно» призывало следовать за мыслью автора.

Шашлычных углей лакомый угар,

заросших кладбищ надписи резные,

облезлый ослик, движущий арбу,

верблюжесть гор с кустами на горбу

и все кругом – такая не Россия.

Он дочитал и, спокойно переждав первые на этом вечере бурные овации, прочел еще «Памяти Твардовского» и «Клянусь на знамени веселом». Впечатление было очень сильным, и на следующее утро, увидев на набережной Чичибабина в сопровождении двух женщин, я совершенно неожиданно для себя сделала то, чего не делала никогда, – я подошла к нему. С детства привыкшая к литературной среде, я то ли интуитивно, то ли по опыту знала, что талант – это одно, а личность, которой он выпал, – совсем другое, и не хотела разрушать образ, созданный от прикосновения к дару. Но на этот раз я вдруг явственно почувствовала, что талант здесь чудесным образом равен личности, его несущей. Я подошла к Чичибабину и сказала «спасибо» и что-то, наверное, еще.

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №1, 1997

Цитировать

Мовчан, Е. «Над синим морем розовый шиповник» (О Борисе Чичибабине) / Е. Мовчан // Вопросы литературы. - 1997 - №1. - C. 274-279
Копировать