На XX Всесоюзной пушкинской конференции

По традиции, ставшей уже достаточно прочной, в начале июня состоялась организованная Институтом русской литературы (Пушкинский дом) ежегодная Пушкинская конференция, двадцатая по счету. В последние годы такие конференции стали тематическими, что позволяет каждый раз более или менее многосторонне осветить ту или иную значительную проблему пушкиноведения. На этот раз тема конференции была определена так: «Пушкин и мировая литература».

О насущной важности такого аспекта, о том, что творчество Пушкина уже давно стало предметом напряженного внимания «и изучения во всем мире, говорил в своем вступительном слове В. Жирмунский. Открыв конференцию, он предоставил слово для доклада «Пушкинская концепция развития мировой литературы (К постановке вопроса)» Б. Мейлаху. В своем докладе Б. Мейлах выдвинул мысль о том, что многочисленные наброски, неоконченные статьи, отдельные замечания Пушкина, так или иначе затрагивающие вопросы мирового (большей частью европейского) литературного процесса, представляют собою не просто разрозненные «суждения» или «высказывания» поэта по тем или иным частным поводам, а достаточно целостную концепцию, которая хотя и не была оформлена в законченном виде, тем не менее существовала у Пушкина. Помимо свежести и оригинальности пушкинских оценок литературных явлений, докладчик отмечает важнейшую черту самого подхода Пушкина к произведениям мировой литературы: стремление рассматривать сквозные линии литературного развития, его общие закономерности (кстати, часто употребляемые Пушкиным слова «движение» (или «ход») литературы и «закон» весьма точно соответствуют нашим терминам «процесс» и «закономерность»). Не будет преувеличением сказать, что в своем подходе, в способе рассмотрения литературных явлений Пушкин шел навстречу типологическому методу. Как видно из его статей и набросков, Пушкин стремился в своем анализе связывать литературный «ход», литературное «движение» с общественно-историческим процессом, сопоставлять различные литературные системы, оценивать с точки зрения развития русской литературы мировое литературное развитие. Так, например, статья «О ничтожестве литературы русской» имеет отношение вовсе не только к русской литературе, в ней рассматривается проблема общая: в каких обстоятельствах литература становится «ничтожной», иными словами – утрачивает самостоятельность. Рассуждая в статьях и набросках о русской литературе, о судьбах таких западных художников, как Вольтер и Мольер, то есть по существу беря проблему в общеевропейском плане, Пушкин размышляет о том, какое место в обществе могла бы занимать литература в условиях свободного развития, о необходимости для этого коренных общественных изменений, а также о громадном значении воли и мужества писателя. Необходимо, говорит докладчик, рассмотреть историзм Пушкина-исследователя, проанализировать его критерий, фон русской и европейской литературной мысли, на котором развивалась пушкинская концепция, соотнести его исследовательские поиски с его собственным художественным формированием. Дело не в том, чтобы установить, «кто на кого влиял», а в том, чтобы соотнести ход пушкинских мыслей с ходом размышлений европейских мыслителей и художников, выяснить общность и своеобразие взглядов.

Проблеме национального и общечеловеческого в творчестве Пушкина был посвящен доклад Ф. Праймы. Углубленный интерес поэта к фольклору, к народному творчеству, вся вообще фольклористическая концепция Пушкина, говорит докладчик, свидетельствуют о том, что в народной поэзии Пушкин видел как глубоко национальное, так и общечеловеческое содержание. Собирая и записывая произведения народной поэзии, учась у фольклора, он вместе с тем был далек от мысли считать фольклор единственным подлинным носителем национального начала и крайне отрицательно относился к национальному квиетизму и квасному патриотизму. Так называемый «протеизм» Пушкина, его, по словам Достоевского, «всемирная отзывчивость», суть также сложное и высокое проявление единства национального и общечеловеческого в творчестве Пушкина. Обращение к инонациональным и общечеловеческим темам и сюжетам было выражением потребности национального самосознания – познать себя через познание мира внешнего. С этой точки зрения «маленькие трагедии», например, есть произведение глубоко национальное, Пушкин понимал, что русская литература не может стать общечеловеческой, не став национальной, но не станет национальной, не приобщаясь к общечеловеческому.

Только идя двуединым путем – все теснее сливаясь с народной стихией и одновременно вживаясь в эстетический опыт веков, творчески овладевая вершинными достижениями художественной культуры человечества, – Пушкин мог вырасти в величайшего национального художественного гения, сказал Д. Благой в докладе «Фауст в аду» (Неосуществленный замысел Пушкина)». Докладчик подробно остановился на вопросе о знакомстве Пушкина с творением Гёте; ряд фактов дает также основание утверждать, что поэт был знаком с так называемой народной книгой о Фаусте, изданной Шписом в XVI веке. Д. Благой по-новому компонует наброски «Фауста в аду», располагая их в таком порядке, что они рисуют постепенное нисхождение Фауста вместе с Мефистофелем в ад. Здесь напрашиваются ассоциации с романом Клингера о Фаусте, но в еще большей степени – с дантовским «Адом» (ведь Фауст посещает ад, будучи живым). Заставить повторить дантовское путешествие человека нового времени, романтика Фауста, сопровождаемого «отрицающим духом», скептиком и циником, – такова оригинальная мысль, возникшая у Пушкина. Сама тема «духа отрицания», «демона», как известно, глубоко волновала Пушкина, и образ Мефистофеля, естественно, должен был привлечь его. С другой стороны, в набросках «Фауста в аду» весьма ощутимы элементы пародирования, – особенно если соотнести эти наброски с созданным чуть позднее «Графом Нулиным» (где Пушкин, по собственному признанию, пародировал шекспировскую «Лукрецию») и с двумя пародиями на «Ад» Данте. В этом нет никакого неуважения к великим образцам; кроме легкой и веселой шутки, в таких пародиях заключался и иной смысл. Они были средством творческого самоутверждения, преодоления – необходимого на каком-то этапе, – даже и благотворных влияний великих предшественников и современников, выхода на самостоятельный путь. Видя вокруг себя трагические противоречия бытия, Пушкин стремился противопоставить ужасному и трагедийному не только вальсингамовскую мощь духа, но и светлую разрешающую улыбку.

Ряд выступлений на конференции был посвящен вопросам перевода. Так, Н. Измайлов в своем докладе «И. С. Тургенев – переводчик Пушкина на французский язык» довольно подробно проанализировал перевод на французский «Капитанской дочки», сделанный Тургеневым совместно с Луи Виардо, и ряд других переводов (известно, что Тургеневым переведены также «Борис Годунов», «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Каменный гость», «Русалка», «Евгений Онегин», «Пророк», «Поэт», «Анчар»). Хотя эти переводы далеки от совершенства, а некоторые сделаны в прозе, все же свою роль в ознакомлении зарубежного читателя с Пушкиным они выполнили.

О первых переводах Пушкина на итальянский язык участники конференции узнали из сообщения К.