На полях исследований о Булгакове

1

В ноябре 1920 года журнал «Книга и революция» в отделе «Хроника» поместил следующее сообщение:

«Скончавшиеся ученые и писатели: Григорий С. Петров, публ.; Юрий Слезкин, пис.; Н. М. Лисовский, библ.; А. Ф. Мейснер, пис.; Д. Н. Овсянико-Куликовский, пис.»¹.

В следующем номере того же журнала уточнялось:

«Получены сведения, что В. М. Дорошевич, А. Мейснер, Ю. Слезкин и Гр. Петров благополучно здравствуют»².

Писатель Ю. Слезкин свой ответ на эти сообщения начал цитатой из М. Твена: «Слух о моей смерти, несомненно, преувеличен: я сегодня жив, что, конечно, не дает мне возможности поручиться за завтрашний день. Во всяком случае, я закинут так далеко от всего, чем жил когда-то, что, пожалуй, и точно можно меня почесть умершим, как и многих других русских писателей, оторванных от работы, книг, кабинета и неведомого, но всегда необходимого, как воздух, читателя. Все же я работаю.

Я начал писать пьесы – это единственный род литературы, который котируется на Кавказе довольно высоко и может дойти до аудитории читателя. Поэтому очень прошу к известию о моей смерти – до жуткого краткому – прибавить: «и автор нескольких пьес». Где же вы, мои друзья, обещавшие мне написать после моей смерти сочувственный некролог? Утешьте меня в моем далеке!

Гр. Петров тоже еще жив. Он в Тифлисе и, по-прежнему, читает лекции на любую тему».

Примечание редакции: «Сообщение автора письма о литературных делах и делишках на Кавказе будет помещено в след. номере «Вестника литературы»³.

В следующем номере Ю. Слезкин пишет:

«Литература в провинции (письмо из Владикавказа)

…Во Владикавказе, куда я, наконец, после кошмарного месячного пути в теплушках, добрался – я застал Гр. Петрова, читавшего свои лекции. Через десять дней по приезде я заболел сыпным тифом и когда встал на ноги – добровольцы грузили арбы и уходили в горы. Вслед за ними пришли советские войска, и я принялся за работу по подотделу искусств.

В каждом городе есть свои знаменитости. Теперь, когда людей развеяло во все стороны, когда передвижение стало почти невозможным, – литературная жизнь децентрализовалась и пошла, как в весенний разлив, малыми кругами, почти не касающимися друг друга.

Если в Чернигове поэты отмечены знаком Блока и Брюсова, то во Владикавказе нераздельно царит Маяковский. Вообще, как это ни странно, Владикавказ весьма «футуристичен» во всех областях своей жизни. То, что давно уже пережила Советская Россия, – сейчас здесь тема дня.

Устраиваются диспуты, где поносится Пушкин, как «буржуазный, контрреволюционный» писатель; цех пролетарских поэтов демонстрирует своих сочленов с произведениями, похожими на битый щебень; Мольер и Гоголь в театре – в большом подозрении…

Как характерный штрих местных литературных нравов, приведу оригинальное «приглашение», полученное мною:

«Цех пролетарских поэтов и литераторов приглашает вас записаться оппонентом на прения о творчестве Пушкина, имеющие быть в программе 4 вечера поэтов.

Несогласие ваше цехом поэтов будет сочтено за отсутствие гражданского мужества, о чем будет объявлено на вечере».

Почему нужно обладать гражданским мужеством для того, чтобы выступить на диспуте в «защиту» Пушкина, – мне и доныне неизвестно…

Как бы то ни было, вечер состоялся, и Пушкина «разнесли в пух и прах». Молодой беллетрист М. Булгаков «имел гражданское мужество» выступить оппонентом, но за то на другой день его в «Коммунисте» обвиняли чуть ли не в контрреволюционности.

Видные «пролетарские поэты» (среди которых, кстати, нет ни одного рабочего), если бы они знали, что теперь в самом центре Советской России о Пушкине и говорят, и пишут, но отнюдь не с такой резвостью мыслей»⁴.

Отрывки, из статьи, о которой пишет Ю. Слезкин, приводились В. Чеботаревой:

«Покушение с негодными средствами

Русская буржуазия, не сумев убедить рабочих языком оружия, вынуждена пытаться завоевывать их оружием языка; объективна такой попыткой использовать «легальные возможности» является выступление гг. Булгакова и Беме на диспуте о Пушкине. Казалось бы, что общего с революцией у покойного поэта и у этих господ. Однако именно они и именно Пушкина, как «революционера», взялись защищать»⁵.

Читателю уже ясно, что речь идет об одном из бесчисленных в начале 20-х годов диспутов. Обратим внимание на два конкретных факта.

Первое: обращение Булгакова к драматургии в период его «владикавказского жития» вызывалось, по-видимому, не только чисто практическими соображениями (заработать на жизнь и на отъезд), но и было единственной реальной возможностью выйти к читателю, в данном случае – к зрителю.

Второе: упоминание Булгакова в центральной прессе, как нам известно, состоялось впервые. Показателен и контекст упоминания. В своей корреспонденции Слезкин, как мы это видим, берет слова о гражданском мужестве в кавычки явно напрасно…

Михаил Булгаков, описывая те же события в другом месте, замечает:

«Чаша переполнилась. В двенадцать часов приехал «новый заведывающий».

Он вышел и заявил:

– Па иному пути пайдем. Не нады нам больше этой парнографии: «Горе от ума» и «Ревизора». Гоголи. Моголи. Свои пьесы сачиним.

Затем сел в автомобиль и уехал.

Его лицо навеки отпечаталось у меня в мозгу».

С мая по сентябрь 1922 года, уже в Москве, Слезкин пишет роман «Столовая гора», в котором (будем очень осторожны в формулировках) нашла отражение событийная канва жизни интеллигенции Владикавказа периода 1919 – 1921 годов.

Исследователи творчества Булгакова – В. Чеботарева и М. Чудакова – пытаются по образу героя романа, Алексея Васильевича, «реконструировать» образ Булгакова той поры⁶.

Исследователь Л. Яновская придерживается иного взгляда: «…В пору, когда Булгаков начинал свою литературную деятельность (а было это в 1920 – 1921 годах во Владикавказе…), он познакомился и близко сошелся с весьма популярным тогда беллетристом Ю. Слезкиным. Позже, в Москве, в 1925 году, Слезкин опубликовал роман «Девушка с гор», скучный и вполне бездарный роман, в котором, однако, можно было узнать Владикавказ, некоторых людей, с которыми Слезкин и Булгаков встречались там. Но главное – в центральном персонаже этого сочинения, человеке крайне несимпатичном, скрытном, осторожном и социально двусмысленном, потрясенный Булгаков узнал… себя!..

Это была клевета, преподнесенная с улыбкой друга (Булгакову свой роман Слезкин подарил). Поклеп, начиненный точнейшими приметами». Короче, это было очень похоже на то, что изобразил потом Булгаков в «Театральном романе»: «Я узнал… Иначе говоря, в рассказе был описан… я! Брюки те же самые, втянутая в плечи голова и волчьи глаза… Ну, я, одним словом! Но, клянусь всем, что было у меня дорогого в жизни, я описан несправедливо. Я вовсе не хитрый, не жадный, не лукавый, не лживый, не карьерист и чепухи такой, как в этом рассказе, никогда не произносил!»

«Но вот одна за другою выходят литературоведческие статьи», – продолжает Л. Яновская, имея в виду работы М. Чудаковой и В. Чеботаревой, где «по пасквилю Слезкина реконструируется образ молодого Булгакова. Как мысли Булгакова цитируются размышления героя Слезкина. Более того. Герой Слезкина пишет роман… Таким человеком, каким изобразил его Слезкин, (Булгаков. – Г. Ф.) не был»⁷.

Первое замечание. Совершенно изничтожив роман Слезкина, Л. Яновская тем не менее в той же самой статье пользуется им для реконструкции «диспута о Пушкине».

Во-вторых, Алексей Васильевич не единственный главный герой романа. Равное внимание Слезкина отдано по крайней мере еще двум действующим лицам. К тому же любой, кто прочитает роман, убедится в том, что герой вовсе не негодяй и не «социально двусмысленный» человек.

Теперь по существу дела. Роман Слезкина действительно был напечатан впервые в 1925 году⁸. И если считать, что разрыв в отношениях Булгакова и Слезкина наступил примерно в то же время, то, возможно, одной из причин разрыва послужил образ главного героя в названном романе. И тогда правомерно сравнение романа Слезкина и «Театрального романа» Булгакова с их взаимной пикировкой (Ликоспастов – Слезкин).

Но есть много фактов, опровергающих эту версию. Дело в том, что роман «Столовая гора» был «опубликован» гораздо раньше.

В 1922 году в Доме Герцена на исполнительских вечерах, проходивших тогда по понедельникам, московские, а иногда и ленинградские писатели читали коллегам свои новые произведения и обсуждали их. Более того, в журнале «Эхо» критик Ю. Соболев вел рубрику рецензий, постоянно подразделяя ее на две части – «СЛУШАЯ» и «ЧИТАЯ». 1 декабря 1922 года им была отрецензирована «повесть-роман в трех главах» «Столовая гора», прочитанная Слезкиным в один из ноябрьских понедельников. То есть писательской общественности эта вещь стала известна задолго до ее напечатания. Не мог не знать ее и Булгаков, так как они со Слезкиным тогда еще дружили…

Странно выглядит и «обида» Булгакова в «Театральном романе» через десяток лет, после выхода в свет романа Слезкина, при его остроумии, отмеченном всеми мемуаристами и очевидном в его творчестве.

Мне кажется, что в статье Л. Яновской очевидна не злонамеренность ученого по отношению к «чужому», но путаница.

«Столовая гора» – не документ. Это – роман. И рассматривать его надо в той системе координат, которую предлагает сам автор. Образ Алексея Васильевича «составлен», если так можно выразиться, из черт самого Слезкина не в меньшей степени, чем из внешних данных биографии Булгакова. От Булгакова – то, что герой – бывший врач, ныне журналист. Но ведь это к Слезкину была обращена начинающаяся любовь Милочки, у Слезкина во Владикавказе родился сын, Слезкин к началу 20-х годов обладал писательской российской известностью и т. д. и т. п.

…

Не вяжется это с «клеветой» и «поклепом»…

Сохранился дневник Слезкина⁹ который он вел в 30 – 40-е годы¹⁰, где есть несколько любопытных для нас записей.

«…По приезде своем в Москву мы опять встретились с Булгаковым как старые приятели… Ходили ко мне и к Стонову чуть не каждый день. Любили мы его слушать – рассказывал он мастерски, зло, остроумно… Его манера говорить схвачена у меня в образе писателя в «Столовой горе» – она не была такая куцая, какая вышла… Булгаков хвалил роман и, очевидно, вполне искренне относился ко мне как к писателю и человеку…»¹¹.

Относительно даровитости или, по Л. Яновской, «бездарности» автора романа пусть останется вопрос открытым. Заметим только, что роман Слезкина выдержал два издания и был переведен на польский и английский языки¹².

Булгаков и Слезкин не просто изредка встречались друг с другом. Весь «владикавказский» и начало «московского» периода Булгаков как журналист и писатель смог существовать или благодаря Слезкину, или благодаря его прежним литературным связям. Вероятно, и работой в «Накануне» Булгаков был обязан другу. Единственная известная критическая статья Булгакова – о Слезкине и его творчестве. Вероятно, сама жизнь и разнонаправленность талантов, а также вездесущие «друзья» развели писателей. Но разрыва между ними не было никогда, как вспоминает вдова писателя Ольга Константиновна Слезкина.

Пристального внимания, на мой взгляд, заслуживают вставные «новеллы» – истории, которые Алексей Васильевич рассказывает в романе под прозрачными предлогами, что это, дескать, происходило с одним его другом или знакомым. Таких историй несколько: о попе, солдате, голом человеке, пациентке…

1. »Книга и революция», 1920, N 5, стр. 77.[↩]
2. Там же, N 6, стр. 61.[↩]
3. »Вестник литературы», 1920, N 12, стр. 16.[↩]
4. »Вестник литературы», 1921, N 1, стр. 13 – 14.[↩]
5. В. А. Чеботарева, Начало пути, «Бакинский рабочий», 14 мая 1967 года.[↩]
6. См. «Уральский следопыт», 1970, N 11; «Вопросы литературы», 1973, N 7.[↩]
7. Лидия Яновская, «…Бросил звание с отличием и писал…», «Юность», 1977, N 3, стр. 63.[↩]
8. Юрий Слезкин, Девушка с гор, «Современные проблемы», М. 1925.[↩]
9. Книга находится у вдовы писателя – О. К. Слезкиной.[↩]
10. Копия дневника находится там же.[↩]
11. Архив вдовы Слезкина.[↩]
12. В последнее время интерес к творчеству Слезкина возрождается. См. публикацию фрагментов из его дневника: «Вопросы литературы», 1979, N 9. В тематическом плане издательства «Советский писатель» (на 1981 год) значится сборник Слезкина «Шахматный ход», в составе которого – и роман «Столовая гора».[↩]