На краю прошлого — на краю вечности. Перекличка голосов в современной российской и французской прозе

Российские критики выражают удовлетворительное или сдержанно-положительное отношение к своей текущей словесности. Есть определенные претензии, но они не влияют на хорошие впечатления в целом¹. При этом оценочные заключения авторы-исследователи делают, рассматривая, как правило, только современников-соотечественников; лишь при выходах к неизбежной теме традиции и новаторства затрагивается литература зарубежная, но — давняя, ставшая уже классикой.

Подобный имманентный или инсайдерский подход вряд ли достаточен для определения своеобразия текущей словесности, ее художественного уровня. То и другое определяется лишь в сравнении с иной национальной литературой, в идеале — самой признанной в читающем мире. Выборочное чтение бестселлеров разных стран не разрешит возможные сомнения. Достойна внимания современная французская проза. Ее представители дважды объявлялись нобелевскими лауреатами в непрошедшем десятилетии — в 2008-м и в 2014 годах. В 2012 году вышла статья, в которой литераторы и публицисты из разных стран отвечают на вопрос, какая национальная литература в настоящее время самая мощная [Лакруа, Малка 2012]. В центре внимания — проза США и Франции. Подводя итоги, один из участников дискуссии заявил, что «сравнение между литературными пейзажами Франции и Америки происходит не в пользу американских авторов» [Лакруа, Малка 2012: 281].

Обзорных публикаций по современной французской прозе в России немного ². Возможно, представленные ниже рассуждения послужат приглашением к их написанию, много интереснее — в сопоставлении со словесностью российской. Интересно же понять, почему современные прозаики Франции и России тематически отдалены друг от друга гораздо значительнее, чем в позапрошлом веке их предшественники? Таких перекличек, которые были в прошлом, например Г. Флобера и И. Тургенева, Ги де Мопассана и И. Бунина, И. Бунина и Анри де Ренье, — нет. Да, литераторы обеих стран равно полагают, что жизнь драматична, но природу драматизма те и другие понимают и освещают по-разному.

Для репрезентативности обратимся к произведениям известных писателей. Во Франции это прежде всего лауреаты Нобелевской, Гонкуровской премий — Жан-Мари Леклезио, Патрик Модиано, Мишель Уэльбек, Жан Эшноз, Мари Ндьяй, соискатели других почетных номинаций, имена которых, что называется, на слуху там и известны здесь. Заметим, эти имена положительно выделяет в современной французской прозе и известный английский литератор У. Бойд [Лакруа, Малка 2012]. Обозрению способствует наличие свежей объемной антологии ³. Прозу современной России, думается, могут представлять победители и номинанты коротких списков самых престижных премий — «Большая книга» и «Русский Букер» — за последние пятнадцать лет.

Внимание к тому, что отличает, предполагает внимание к тому, что свойственно и той и другой словесности. Примечательные сходства, обусловленные общностью времени и интегрированного интерактивными технологиями культурного пространства, тоже есть. Свою объединительную роль играет и все обостряющийся всеевропейский кризис гуманизма. Что очевидно — нет во всей новейшей европейской словесности, обращенной к современности, масштабного героя-созидателя, да и просто яркой незаурядной личности. Трудно не согласиться с Д. Виаром, который, размышляя в этом смысле о текущей литературе, констатирует, что в ней «нет больше мифов, которые надо распространять, нет «великих произведений», написанных ради славы» [Виар 2012: 252]. Для отображения такой личности наши писатели, придерживающиеся классических традиций, предпринимают художественные экскурсы в средневековую Русь, как, например, Е. Водолазкин в романе «Лавр» (2012), в средневековую Персию, как А. Волос в романе «Возвращение в Панджруд» (2013). Французские литераторы в поиске настоящего героя тоже совершают подобные художественные паломничества.

Очевидно, что и французские, и русские прозаики озабочены поиском новых форм художественной выразительности. Сознательных традиционалистов-консерваторов в области формы сейчас нет, все видят себя новаторами, но объективно делятся на новаторов умеренных и радикальных. Это деление и там, и там питает соперничество двух поэтик — классической миметической и постмодернистской игровой. При этом очевидно: перевес везде на стороне писателей более традиционного склада, отобража­ющих преимущественно недеформированную реальность ⁴. Говоря о современной французской прозе, Виар утверждает, что в ней «реальность вновь стала объектом пристального внимания», впрочем, тут же делает важное уточнение: реализм в наше время «существенно изменился» [Виар 2012: 265]. И замечание, и уточнение справедливы в приложении и к российской прозе. Да, прозаики обеих стран в поисках новых форм письма идут на эксперименты, иногда соединяя поэтику «прямого зеркала» с элементами игровой поэтики, но при этом большинство из них экспериментирует, не заступая за черту, за которой форма становится содержанием. Идеи Делеза, Барта — мир смысла имеет проблематический характер, рождение читателя приходится оплакивать смертью Автора — остались преимущественно в истории теории словесности. Впрочем, с этим согласны не все.

Современный писатель утверждает, что былая романная форма пребывает сейчас лишь в романах для масс и что «мы находимся в ситуации, когда каждый новый роман, о котором можно говорить всерьез <…> как бы заново создает сам романный жанр, создает свою собственную особенную «поэтику»»⁵ [Макушинский 2014] . Но вряд ли многие согласятся с начальной частью этого утверждения, и в Москве, и в Париже, оно, в общем-то, обидно для большинства современных и российских, и французских прозаиков, в частности для вчерашних нобелевских лауреатов Леклезио, Модиано, — так вот легко поставленных на полку чтива для масс, мейнстрима. Мысль же о поиске авторами собственной поэтики не вызывает возражений. Этот поиск всегда актуален — другое дело, к чему он приводит.

Стремясь к оригинальной художественной выразительности, все или почти все авторы и в России, и во Франции заступают на поле постмодернистской поэтики. Так, например, Захар Прилепин, называющий себя реалистом, автор «Черной обезьяны» (2012), романа, который никак нельзя назвать реалистическим, потерпел неудачу и вернулся к себе дебютному, написав роман «Обитель» (2014), который справедливо маркируется как реалистический. Своеобразная, но далеко не единственная параллель во французской литературе — Мари Ндьяй. В начале творчества она обратилась к вызывающей форме, создав двухсотстраничный роман «Классическая комедия» (1987), состоящий из единственного предложения. По смелости этот эксперимент можно поставить рядом с экспериментом нашего постмодерниста В. Пелевина, дополнившего текст романа «Священная книга оборотня» (2004) музыкальным сопровождением — компакт-диском. Однако в дальнейшем Ндьяй отказалась от постмодернистского эпатажа, Гонкуровскую премию снискала за достаточно традиционный в плане формы роман «Три сильные женщины» (2009) — реалистическое повествование о трудной жизни, о борьбе за право, честь, достоинство африканских женщин в современной Франции. В той же реалистической манере она и продолжает писать. Заслуживает внимания ее повесть «Хильда». Здесь поиски своей формы сочинительница ищет на полях классики, типологически сближаясь с гротесками Рабле, Свифта, Салтыкова-Щедрина. Повесть удивительно сценична, охватывает широкий пространственно-временной план, множество закулисных персонажей, состоит из большого ряда диалогов-препираний двух лиц.

В упомянутом интервью А. Макушинский объявляет отжившей традиционную романную форму — «с «действием», «диалогами» <…> типа «он сказал, она подумала»» [Атанесян, Макушинский 2014].

1. В этом можно убедиться, обратившись, например, к публикациям по итогам ежегодных конференций, «круглых столов» о состоянии современной российской словесности в журнале «Вопросы литературы». Эти публикации, с особым вниманием к премии «Русский Букер», выходили регулярно с 2002 года, чаще всего в 3-м номере. Там же регулярно выходили обзорные статьи, такие как статья М. Абашевой «Литературная премия как инструмент (заметки инсайдера)» (2012), статья В. Мескина «По страницам «Большой книги» — 2014″ (2015), работы А. Татаринова «Солдаты литературного процесса» (2015), О. Кудрина «Непарадный коллективный портрет» (2015), Е. Абдуллаева «»Букеровские» заметки о философии современного романа» (2015) и многих других.[↩]
2. См.: [Шервашидзе 2007; Муравьева 2018; Виар 2012]. Есть достойные внимания публикации о новых переводах с французского на сайте www.library.ru.[↩]
3. См.: [Полночь… 2008]. Произведения из антологии, анализируемые в статье, в отличие от всех других не датируются; судя по названию сборника, все они написаны уже в текущем столетии.[↩]
4. О соперничестве двух поэтик в российской словесности уже приходилось высказываться. См.: [Мескин 2014]. [↩]
5. Принцип перманентного обновления формы предложили не теоретики постмодернизма, до них об этом так или иначе рассуждали модернисты на грани авангарда, например Б. Пильняк, К. Вагинов, а еще раньше — модернисты, например А. Белый.[↩]