«Мы старые поэты» (О Леониде Мартынове и Семене Кирсанове)

За предоставленные материалы для этой статьи выражаю благодарность сыну поэта С. И. Кирсанова – Владимиру Семеновичу Кирсанову. – С. П.

Сейчас уже трудно сказать точной когда, где и при каких обстоятельствах произошло знакомство двух поэтов – омича Мартынова и одессита Кирсанова. Скорее всего они встретились в Москве в середине тридцатых годов. У Кирсанова к тому времени была московская прописка, несколько изданных книг, опыт творческого содружества с Маяковским. Мартынов, отбыв три года ссылки на русском Севере, вернулся в отчий дом. Его знала литературная Сибирь. Он довольно часто появлялся в столице, жил у друзей, изредка печатался в московских журналах. Их встреча, возможно, состоялась на какой-нибудь писательской конференции или в редакции одного из журналов-толстяков. Судьбы поэтов складывались по-разному: счастливо у Кирсанова и драматично у Мартынова. Еще в 1928 году Леонид Николаевич потерпел неудачу (по не зависящим от него причинам) с изданием поэтического сборника в Новосибирске. Чуть позже в московском издательстве «Молодая гвардия» затерялась рукопись рассказов, почти готовая к публикации. Единственная книга в столице – серия очерков «Грубый корм» (1930), рассказывающая о социалистическом строительстве в Западной Сибири. Не окажись Мартынов арестованным по делу «Сибирской бригады» в марте 1932 года, творческая биография могла сложиться иначе. Теперь же ему приходилось бывать в Москве на правах провинциального гостя, того самого «прохожего», которого нигде не ждут, как «не слишком желанного» и ни на кого не похожего.

В юности Мартынов отдал дань революционной агитке, годной на потребу политической конъюнктуре. Но затем характер его творческих исканий меняется, поэт все больше тяготеет к лирико-философским обобщениям. Так, например, сюрреалистический пейзаж знаменитой «Реки Тишины» свидетельствует о крепнущем поэтическом мастерстве талантливого сибиряка. Уже тогда, на излете двадцатых, Мартынов заметно выделяется среди поэтов своего поколения. Литературный современник, ставший «писателем слов и сочинителем фраз», вызывает горькое сожаление Мартынова.

Тридцатые годы – новая страница в жизни всей страны. Ему снова, как в ранней молодости, приходится писать «ясные прямые стихи… с заранее обдуманными намерениями» ¹. Это получалось слабовато, натужно, ибо он привык сочинять «как попало», то есть по вдохновению, а не по расчету. Стиль эпохи определял не Пастернак и даже не Тихонов. Державное советское мироощущение идеально выражали песни В. Лебедева-Кумача, М. Исаковского, стихи Д. Алтаузена, А. Суркова, С. Михалкова. Несметное количество рифмованной продукции посвящалось романтической мифологизации гражданской войны, ее славным героям. В потоке «оборонных» стихов популярны здравицы в честь пограничников, «лихих моряков», летчиков. Стиль эпохи – бодрость, патриотизм, счастье мирного созидательного труда.

Давайте споем на просторе,

Где ветер бушует вокруг,

Про счастье большое, как море,

Про наших любимых подруг.

(Алтаузен)

Если ты песню о счастьи поешь,

Если по трудной дороге идешь, –

Знай, ты идешь не один, а вдвоем:

Имя заветное – В сердце твоем!

(Михалков)

Споем же, товарищи, песню

о самом родном человеке,

О солнце, о правде народов –

о Сталине песню споем.

(Исаковский)

Ну как не запеть, если все впереди

И дорога пряма и светла,

Ну как не запеть, если ждут на пути

И любовь, и большие дела?

(Лебедев-Кумач)

Не будем упрощать ситуацию: искренность в сочетании с заранее обдуманными намерениями гарантировала большой успех авторам духоподъемных здравиц. При всем желании Мартынов не умел петь так сладко. Казалось, спасительная возможность не выпадать из современности появилась у него в жанре поэмы: он печатает в начале тридцатых годов несколько вещей на актуальные темы – «Торгуй, Двина!», «Патрик». Опять неудача.

Ощущение вымученности не покидает и при чтении антифашистской поэмы «Зима», написанной, вероятно, по возвращении из ссылки и оставшейся – за вычетом отдельных фрагментов – неопубликованной ². Основу сюжета составляет рассказ зимы-меховщицы о впечатлениях, которые она вынесла из посещения гитлеровской Германии. На карнавале нацистов гостью шокируют брутальные «рубаки- усачи», требующие для себя «воинственных нарядов» ³. В городском киоске зима видит, что кроме разных мелочей там продаются «железные для пыток башмачки, и свастики индийские значки, и вольнодумцев размягченный мозг». Столкнувшись на карнавале с горбатым фашистским министром, зима слышит в свой адрес угрозу:

– Ты нос не смей в политику совать!

Не то прикажем стерилизовать.

Кульминация вакханалии – костер из книг.

И пепел книжный в горло мне проник,

Глаза слепил, жег губы и язык…

Он, этот пепел, был как кровь багров.

Вскричала я: – Вам не хватает дров?

Вы дров не заготовили на осень?

1. Л. Мартынов, Стихи и проза. – «Сибирские огни», 1990, N 6, с. 172. [↩]
2. Машинописный экземпляр поэмы «Зима» хранится в РГАЛИ. Ф. 631, Oп. 9. Ед. хр. 1 (фонд ССП). [↩]
3. Разработку мотива милитаристских нарядов см. в стихотворении Мартынова «Нюренбергский портной» (1938). [↩]