«Мы» Е. Замятина: Мефистофель и Андрогин…

Полное заглавие известного труда Мирчи Элиаде, часть которого мы использовали для названия этой статьи, – «Мефистофель и Андрогин, или Тайна целостности»¹. Как известно, в нем Элиаде исследует мифорелигиозные (космогонические и ритуальные) истоки глубоко укорененных в сознании (точнее, в бессознательном) всех народов представлений об исконной связи Бога и Дьявола, о сотрудничестве Добра и Зла, о совпадении противоположностей (coincidentia oppositorum) как трансцендентной тайне Бытия и Творения. Параллельно Элиаде реконструирует существовавшее в мифах многих народов и в эзотерических учениях средневековой и постренессансной Европы (вплоть до эпохи романтизма) представление об Андрогине, совершенном человеке, соединившем в своей природе оба пола, духовное и телесное начала, все знания о посюстороннем и о потустороннем мирах. Образ Мефистофеля как сотрудника Бога и образ Андрогина обнаруживают, в трактовке Элиаде, присущее человеку «желание обрести утраченное Единство», «осознать противоречия как взаимодополняющие аспекты реальности»². Для иллюстрации жизнеспособности древней космогонии и андрогинного мифа румыно-американский мыслитель обращается к двум произведениям европейской литературы Нового времени – к «Фаусту» Гете и к «Серафите» Бальзака. А мог бы обратиться к одному тексту, в котором «тайна целостности» Бытия и парадоксальной раздвоенности человеческого существования, образы Мефистофеля³ и Андрогина сведены в едином художественном пространстве, сложно устроенном, но все же едином. К роману Е. Замятина «Мы» (1921), впервые опубликованному на английском языке в 1924 году. «Тайна целостности» является жанрообразующей темой антиутопии Замятина. Иными словами, она определяет и проблемно-тематическое поле повествования, и его художественную структуру. Хотя именно художественное – а значит, жанровое – единство «Мы» критика прежде всего ставит под сомнение.

Конечно, никто не сомневается в том, что «Мы» продолжает древнейшую, восходящую если не к Гесиоду и Гомеру, то к «Государству» Платона и к «Утопии» Т. Мора жанровую традицию, позиционируя себя по отношению к ней в качестве «антижанра»⁴⁴ – антиутопии. Поэтому, в отличие от утопии, «Мы» не просто назидательно-прагматическое описание сконструированного авторским воображением мира, но и сюжетно-организованное повествование## В статье «Герберт Уэллс» (1922) сам Замятин подчеркивал сюжетную статичность (бесфабульность) утопии: «…в форме утопия всегда статична, утопия – всегда описание, и она не содержит или почти не содержит в себе сюжетной фантастики». В развитие этой мысли Ю. Латынина в кандидатской диссертации «Ритуализм утопии» (М., 1992), очевидно используя идеи Г. С. Морсона, писала: «Антиутопия соотносится с утопией не как описание двух различно устроенных миров (плохого и хорошего), но как описание мира с повествованием о мире» (цит. по кн.: Лапин Б. А.