Мода, штамп и поэт

Во времена «Сатирикона» был разудалый лозунг: «Глуши их, пока они маленькие». Речь шла о молодых литераторах. Нужна ли забота о молодых? Должна ли поэзия быть новаторской? Привлекательной эстетически?

Сегодня просто не найдешь человека, который стал бы отрицать самоочевидные истины.

Думаю, что ко времени пришелся и разговор о новаторстве, затеянный «Вопросами литературы».

Пафос статьи С. Гайсарьяна (1961, N 11) мне кажется очень верным: «Нечего бояться хорошего слова, надо смелее поддерживать новаторство». Критик ратует за активные поиски формы. Нельзя ждать, что новое содержание механически найдет новую форму, особенно же в том случае, когда «содержание трактуется не в эстетическом плане, а только тематически».

Однако в чем сила поэзии? Как помочь творческому росту поэта? И прежде всего – в чем состоит новаторство?

За Пушкиным следовал сонм подражателей, усвоивших внешние особенности его стиха. За Лермонтовым – авдеевы, за большим Некрасовым – маленькие розенгеймы.

На какой-то грани новаторство нередко становится модой. К нему примазываются эпигоны, усваивают его внешние черты. Но новаторство неповторимо, как вопль новорожденного. И забавно, когда люди в роговых очках, с густыми басами начинают имитировать этот крик.

Мода быстро проходит. Нельзя быть теоретиком какой-нибудь моды.

Но мода в литературе – вещь серьезная. Традиции новаторства она часто превращает в штамп. От больших мыслей остается только их одежда.

То, что профессиональный уровень стихотворчества сегодня хотя и разный у разных авторов, но достаточно высок, это едва ли нужно доказывать. Умение строить стих, разнообразие ритмики, богатство инструментовки, отборность рифмы – все это стало рядовым явлением.

Все это мы найдем в той или иной мере и в стихах старейших, опытнейших поэтов Н. Асеева, Н. Ушакова, А. Твардовского, И. Сельвинского, С. Кирсанова, и в поэзии молодых.

Когда поэт открывает для себя новый прием, новое звучание строки, новый ассонанс, часто говорят: все это было.

И верно – было.

Неточная рифма, ассонанс широко представлены уже в поэзии A. К. Толстого. В применении аллитераций и сегодня нелегко состязаться с К. Бальмонтом. А неологизмы В. Хлебникова, а ритмика B. Каменского, а неожиданные образы Б. Пастернака…

И все же никто не станет оспаривать, что развитие рифмы далеко ушло от норм А. К. Толстого и что это движение продолжается, что бальмонтовские аллитерации стали символом пошловатого виршеплетства, но глубокая, последовательная инструментовка в поэзии В. Маяковского, Н. Асеева, Н. Ушакова и многих других поэтов – один из необходимейших элементов формы.

В форме современного стиха, временно отвлекаясь от других его качеств, можно отметить немало новых особенностей.

Была ли, например, известна русской поэзии гипердактилическая рифма? Да, была. И очень давно. Однако еще совсем недавно, в 20-е годы, в качестве примера приводили только одно стихотворение В. Брюсова с гипердактилическими рифмами. Это была экспериментальная проверка чисто теоретической идеи. Никакого практического значения в то время этот опыт не имел.

В современной поэзии гипердактилическая рифма стала обычной. В одной только небольшой журнальной подборке стихотворений Е. Евтушенко встречаем: отдёргиваю – у Дорохова; встревоженные – взъерошенная; прикусывая – прикуривая. Сочетания неравносложных рифм, дактилической и гипердактилической: кажется – покачиваясь; тревожные – кожаные; пританцовывает – леденцовые; здорово – сдёргивает; смазываю – Карамазовых; весёлые – высовывают.

И это не только в индивидуальной манере Е. Евтушенко. Вот Б. Слуцкий: симферопольские – пропуска; свежести – свешиваюсь; выспренности – искренности; осмеянные – овеянные; выкрашены – выращены; допрашивали – трехррзовою.

Или такой «классический» поэт, как Л. Озеров: скованности – неуспокоенности; заманчиво – замалчивает; скованное – подмосковное.

Н. Королева: лакомое – лаковые; сиреневое – деревне.

Р. Рождественский: вдалбливают – задабривают; неукоряющие – сгорающие.

Л. Мартынов: неотгороженное – мороженое; следующий – несведущий – преследующий; орудующий – будущий; снящееся – настоящее все; не боящийся – цепляющийся.

Примеры можно множить и множить.

Современная рифма стала более глубокой: ушла внутрь строки. Некоторые поэты стремятся вместо рифменных окончаний дать в конце строчки рифмующиеся слова целиком. Б. Ахмадулина, например, большинство своих стихотворений строит на глубокой рифмовке целых слов. Беру примеры только из одного ее стихотворения «Бог»: Настасья – ненастья; стерегла – старика; залитом – золотом; икоты – иконы; цикорий – церковный; медальон – молодом; свято-свято – свата; гулевой – голубой; снимал – сминал; понаделал – понедельник; верба – вера.

Обилие подобных рифм – индивидуальная особенность поэзии Б. Ахмадулиной. Однако у других современных поэтов она применяется достаточно последовательно и часто, чтобы говорить об этом как о характерном явлении современной поэзии.

Был ли известен такой способ рифмовки? Да, был. Но такого систематического применения раньше не встречалось.

Одновременно происходит другой процесс – усиление созвучия предударных согласных и ослабление созвучия окончаний. Современные поэты придают особое значение тождеству опорных согласных. Эти явления отмечены в теории уже в 20-е годы.

Однако в настоящее время этот процесс пошел еще дальше. Можно говорить о новом типе рифмы, в которой звуковое подобие перенесено исключительно на предударную часть, в то время как заударная часть рифмующихся слов не имеет никакого звукового сходства: сломлен – слово; строятся – строгие; угол – умным (Е. Евтушенко); видишь – витязь; небо – немы (Р. Казакова).

В этих примерах не совпадает ни один из заударных звуков.

В других случаях этот принцип выдерживается с меньшей тщательностью, однако их тоже трудно отнести к известным типам ассонансов: барменша – бархатно; чопорно – чокнуться; каковски – кокоса; вяжуще – важного; ленишься – Лермонтов; реквиемы – редкая (Е. Евтушенко).

В ассонансах при подобии заударных гласных допустимы разные согласные и всевозможные их перестановки. Принцип этот в приведенных примерах не выдержан даже приблизительно.

Эту рифму можно было б назвать предударной рифмой.

Я затронул одну из сторон поэтической техники – рифму.

Между тем, если внимательно всматриваться, то в современном стихе происходит немало и других изменений. Употребление гипердактилической рифмы во многом преобразило ритмический рисунок стиха. Передвижение рифменных созвучий внутрь строки повлияло на инструментовку, которая стала приобретать большее значение, как бы компенсируя затухание созвучий в конце строчки. Все это важно для теории стиха. Здесь много конкретной работы для исследователей.

Но сейчас интересно выяснить другой вопрос. Если судить формально – эти примеры говорят о больших достижениях современной поэзии, о ее новаторстве и т. д. Здесь можно было б привести все рекламные широковещательные заявления, которые приличествуют случаю.

Однако же такие заявления были б преждевременными, хотя некоторым и кажется, что раз в стихе есть внешние достоинства формы, например, все те признаки новизны, которые были отмечены в начале статьи на примере рифмы, то уже хорошо.

Мне хочется подчеркнуть другое: это хорошо, но этого еще очень мало. Это не делает стихи поэзией. А между просто стихотворением и поэзией разница огромная.

Вернемся на минуту к вопросу: должна ли поэзия быть модной? Вот открыты новые приемы, чуть обновлена рифма, появились неизвестные ранее интонации. Они становятся всеобщим достоянием.

Но вместе с тем происходит и некая инфляция новых художественных средств:

Я думала, что ты мой враг,

Что ты беда моя тяжелая,

А вышло так, ты просто враль

И вся игра твоя дешевая.

 (Б. Ахмадулина)

Дальше – система целиком рифмующихся слов: Манежной – монетой; обматывал – обманывал; саду – солгу; вранье – воронье; прощаешься – опечалишься; напрасно – направо; нелепо – налево.

Десять стихотворений подряд, написанных в такой тональности, уже произвели бы впечатление некой нарочитости и жеманности,

А представьте, если эту манеру позаимствуют, хотя бы отчасти, десять поэтесс!

И не случайно, например, такой опытный поэт, как Б. Слуцкий, охотно пользуясь всеми преимуществами гипердактилической рифмы и глубокой рифмовкой целых слов (сытости – сырости; заплата – зарплата; сильные – синие; бухточки – будочки; переполнили – перепомнили; бросовые – бронзовые; полного – подлого; странны – страны), очень часто с подчеркнутой намеренностью возвращается к рифмам самым простым, самым непритязательным, типа: новь – кровь – бровь;