Много ли стоит в России репутация европейца

В. К. Кантор, Феномен русского европейца. Культурфилософские очерки, М., «Издательский центр научных и учебных программ», 1999, 384 с.

Новая работа Владимира Кантора имеет подзаголовок: «Культурфилософские очерки». Пояснение немаловажное. В книге, перенасыщенной именами, фактами, цитатами, литературными и философскими аллюзиями, непросто преодолеть авторскую изощренность и выйти к той основе, сердцевине, что может быть передана простыми и точными формулами, одна из которых выражена названием «Феномен русского европейца». Такое название мог дать философ, литературовед, историк и писатель, давно доказавший свое право на историософское прочтение русской культуры и одной из ее вершин – классической русской литературы. Очерки предполагают жанровую свободу, равно как и свободу смены сюжетов, стилей и времени, в котором живет автор, «на пути домой» в поезде «Кельн-Москва» размышляющий о том, что «в России снова что-то зреет…»Было бы, однако, в высшей степени опрометчиво за внешним – и несомненным! – блеском авторской эрудиции и писательского таланта не увидеть фундаментальные ценности, отстаиваемые в книге. «Культурфилософские очерки» – звучит по-немецки, даже слишком по-немецки, но по духу, содержанию и адресату работа Вл. Кантора глубоко русская. В сущности, нам, читателям, предлагаются две основные, даже единственные темы Вл. Кантора: тема европеизма и неразрывно с ней связанная и вместе с тем стоящая как бы над и вне ее тема свободной личности. Об этом автор писал в своих последних книгах «В поисках личности: опыт русской классики» (1994) и «…Есть европейская держава. Россия: трудный путь к цивилизации» (1997). Рецензируемая работа – своего рода завершение трилогии и, по глубокому моему убеждению, подступ к будущему размышлению о том, что до поры оставалось за пределами исследовательского и художнического внимания Вл. Кантора. Ибо между державностью, что есть государственное бытие России, и личностью, свобода которой для тех, кто воспитан на Достоевском или Набокове, поистине безгранична, находится российское общество, безволие, слабость и безответственность которого делают весьма призрачными надежды как на подлинную европейскую державность, так и на воистину свободную личность. Об этом, смею надеяться, и будет написана следующая книга Владимира Кантора.Обличение общества, в котором «самая идея общественности исчезла из ума даже лучших христиан» и которое не в состоянии исполнить свою первую обязанность: «обеспечить благосостояние самого русского народа», не просто давнее убеждение рецензента и дань его преклонению перед процитированным Владимиром Соловьевым. Оно, обличение, – органичный вывод из наблюдений самого Владимира Кантора, и сто лет спустя разделяющего соловьевскую уверенность: «Настоящее существительное к прилагательному русский есть европеец. Мы – русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие» (с. 13). Так ли? Соловьевский катастрофизм, ожидание пришествия Антихриста исполнены духа христианства и потому оптимистичны: «Европеец это понятие с определенным содержанием и с расширяющимся объемом». Но можно ли верить в «расширяющийся объем» европеизма, когда наш современник Вл. Кантор исключительно верно пишет о «неевропейской карме» Западной Европы, «которая все никак не может стать Европой, отвечающей в полной мере декларированным ею ценностям» (с. 17)? Едва ли…

Внося свою лепту в столь любимые российской интеллигенцией споры о том, «Европа ли Россия?», Вл. Кантор преодолевает обветшавшие стереотипы западничества и славянофильства, «славянофильский комплекс неполноценности» (с. 234; но почему непременно «славянофильский»? Разве западнический сколько-нибудь лучше?) и предлагает взвешенное определение: ((…подлинный европеизм произрастает изнутри своей культуры – но в процессе преодоления и переосмысления, одухотворения и пресуществления ее почвенных основ. Такими были основатели великих европейских культур – Данте и Сервантес, Рабле и Шекспир, Гете и Пушкин» (с. 9). Европеизация здесь противостоит дикости, как варварство – культуре. И вполне оправданно, что именно пушкинский материал, мысли и поступки этого «реалиста, человека ясного и трезвого взгляда» дают автору возможность сделать вывод: «…российская дикость не непреодолимая помеха европеизации» (с. 165).

На тему «российской дикости» можно говорить бесконечно, в зависимости от желания варьируя суждения Милюкова или Сталина. Автор отдает предпочтение Милюкову, который «стихийным социальным страстям русского общества…