Мнимая и реальная историческая действительность эпохи создания «Слова о Законе и Благодати» Илариона

Если ты предпочитаешь быть крепче духом, а не подготовленнее для спора, если ты больше ищешь пищу духовную, чем щекотку для ума, то лучше всего разверни древних, у которых благочестие явственнее, просвещенность богаче и древнее, а речь не бессильна, не грязна и толкование больше соответствует священным тайнам.

…При отыскании скрытого смысла ты не должен следовать собственным догадкам; на самом деле надлежит изучить способ, как бы некое искусство…

Эразм Роттердамский, Оружие христианского воина.

Основное содержание статьи В. Кожинова «Творчество Илариона и историческая реальность его эпохи» посвящено выяснению того, что же составляет «земной» фундамент, «исходную ситуацию» творения Илариона». Исследователь пытается обосновать и развить мнение академика М. Тихомирова о том, что «под видом церковной проповеди Илларион в сущности поднял крупнейшие политические вопросы своего времени, связанные со сношениями Киевской Руси с остатками Хазарского каганата и с Византийской империей»¹ (подчеркнуто В. Кожиновым. – М. Р., Л. С). Кроме того в статье содержится целый ряд весьма спорных суждений, относящихся к истории древнерусской литературы, анализ которых не входит в задачу нашей статьи.

Главный упор В. Кожинов делает на проблеме взаимоотношений Руси с Хазарским каганатом почти на протяжении всей истории контактов двух государств. Поэтому, чтобы оценить труд В. Кожинова, необходимо прежде всего рассмотреть основной источник его идей – пассаж о «Слове о Законе и Благодати», который входит в незавершенную работу академика М. Тихомирова «Философия в Древней Руси» (глава «Философия в Киевской Руси XI-XII вв.»), написанную в 1962 – 1963 годах и опубликованную уже посмертно. Собственно «Слову» здесь посвящено три с половиной страницы, включая историю создания произведения и обзор существующих точек зрения на проблему его идейного содержания. М. Тихомиров отклонил широко распространенное в науке предположение, что «Слово» Илариона направлено против Византии. Свое справедливое замечание ученый, однако, не подкрепил серьезной аргументацией. Он попытался выдвинуть новое глобальное осмысление прежде всего политической сути произведения. Абсолютно произвольно М. Тихомиров соотносит богословские и историософские рассуждения Илариона о преимуществах христианства перед иудаизмом с тем, что в известный период своей истории Русь и Хазарский каганат враждовали. К сожалению, ученый не учел многочисленных источников и исследований по истории Хазарского каганата, и в частности фундаментального труда М. Артамонова «История хазар», вышедшего в 1962 году. «Хазарская проблема» занимает у М. Тихомирова менее полутора страниц. Ученый утверждал, что «Слово о законе и благодати» возникло в сложной политической обстановке, создавшейся после смерти князя Мстислава Черниговского и Тмутараканского (1036 г.)…»². В связи с Мстиславом и его борьбой с Ярославом Мудрым внимание М. Тихомирова привлекает участие в ней печенегов и хазар. Причем хазары интересуют его как носители иудаизма, а печенеги, очевидно, как союзники или подданные Хазарского каганата, ибо, как пишет ученый, «после разгрома печенегов (Ярославом в 1036 году. – М. Р., Л. С.) окончательно было ликвидировано хазарское владычество в Причерноморье»³. В богословских рассуждениях «Слова о Законе и Благодати» М. Тихомиров видит понятные «для современника… намеки Иллариона на близкую ему действительность», и в частности «намек на то, что Ярослав, опиравшийся на христианскую Русь, победил Мстислава, действовавшего с помощью печенегов и хазар, среди которых была распространена иудейская вера»⁴.

Незнание М. Тихомировым хазарской проблематики привело к тому, что в его текст проникли неточности и ошибки, на основании которых ученый построил свои выводы. Он погрешил даже против русской летописи, зачислив в войска Мстислава печенегов вместо касогов. В «Повести временных лет» читаем: «Поиде Мъстиславъ на Ярослава с козары и съ касогы»⁵. Но гораздо более существенную ошибку ученый допустил, продлив «хазарское владычество» на Руси почти до 40-х годов XI века. Хорошо известно, что смертельный удар Хазарскому каганату нанесли походы князя Святослава 965 года, причем в результате их была разбита как древняя столица Хазарии Семендер, так и новая – Итиль. Арабские источники (Ибн Хаукаль, Бируни) полны описаний катастрофического разорения городов Хазарии. Десятки лет они не могли оправиться после походов Святослава⁶. Поражение Хазарии от Святослава развязало руки многочисленным тюркским кочевникам, гузам (торкам и печенегам), долгие годы разорявшим Хазарию.

В науке существует выдвинутое еще в начале нашего века предположение, что гузы выступали как союзники Святослава⁷. Известный специалист по истории кочевых народов средневековья С. Плетнева пишет: «Поход Святослава, нарушивший все торговые пути Хазарии и разоривший ее города, оказался для каганата роковым. Тяжесть удара усугублялась еще тем, что Святослав, судя по некоторым источникам (например, Ибн-Мисхавейху), привлек к войне с хазарами гузов. После того как дружина Святослава разбила и рассеяла армию кагана, гузы, видимо, совершенно беспрепятственно в течение нескольких лет грабили и разоряли беззащитные хазарские земли»⁸. С. Плетнева же охарактеризовала и роль печенегов, указав, что «степи в середине X в. действительно были заняты кочующими печенегами и поэтому даже номинально не входили в состав каганата»⁹. Ив другом месте она пишет: «…каганат кончил свою жизнь под копытами коней печенегов и после них – русских дружин Святослава»¹⁰.

Эти события привели к подчинению в 60 – 90-х годах X века Хазарии Хорезму. По сведениям многочисленных арабских источников (Ибн Хаукаль, Мукаддаси, Ибн Мисхвейх, Ибн ал-Асира), все началось с помощи ослабленной Хазарии хорезмийцев против гузов, а закончилось полным подчинением Хорезму и переходом в мусульманство вначале всех хазар, а затем и самого кагана¹¹. Таким образом, упомянутый М. Тихомировым разгром князем Ярославом Мудрым печенегов не имеет никакого отношения к «хазарскому владычеству в Причерноморье», ибо таковое отсутствовало уже более семидесяти лет.

Чрезвычайно упрощенно выглядит у М. Тихомирова и такой тонкий вопрос, как вероисповедание хазар из дружины Мстислава. В данном случае историк оперирует весьма общими представлениями. Известно, что государственной религией Хазарии с рубежа VIII-IX веков был иудаизм. Отсюда делается вывод, что и хазары – дружинники Мстислава принадлежали к иудейской вере, и именно на это обстоятельство, считает М. Тихомиров, будто бы «намекал» Иларион в своем «Слове». Очевидно, ученый не был знаком со сложной историей религиозных влияний и конфессиональным разделением многоэтничного Хазарского каганата. Обратимся к трудам специалистов. Просим у читателя извинения за длинные цитаты. М. Артамонов пишет: хазары «приняли иудейскую религию. Эта религия стала религией хазарского правительства и части хазарской знати, но она никогда не превращалась в религию хазарского народа, точнее тех племен, которые входили в состав Хазарии. Иудейская религия не вытеснила ни старого язычества, ни христианства, ни мусульманства»¹². Далее ученый указывает: «Часть господствующего класса хазар исповедовала иудейскую религию, но были среди него последователи и других религий, в том числе и мусульманства. Особенно же много было мусульман в Итиле среди купцов, ремесленников и наемной гвардии. Следующее по численности место за мусульманами занимали в Хазарии христиане. Они были в Итиле и в Семендере и так же, как мусульмане, имели свои храмы. Кроме того, в Хазарию входил ряд областей со сплошным христианским населением. К их числу нужно, в первую очередь, отнести крымские владения хазар. К давним временам относится также распространение христианства на Кавказе, в частности, в пределах подвластного хазарам царства гуннов»¹³ (подчеркнуто нами. – М. Р., Л. С). Разрядкой мы хотим обратить внимание читателя на то, что Тьмутаракань, которой владел Мстислав, относится к областям «со сплошным христианским населением».

Чрезвычайно важными нам представляются наблюдения Л. Гумилева: «…большая часть хазарского населения Семендера исповедовала христианскую веру. Конечно, там были евреи и мусульмане, но они составляли господствующий класс, а народ тянулся к византийской культуре, так же как соседние с хазарами болгары и славяне»¹⁴. Л. Гумилева особо интересует судьба уже упоминавшегося многочисленного христианского населения Хазарии и его отношений с Русью как до, так и после разгрома каганата. «В средние века, – пишет ученый, – людей разделяла не национальная принадлежность, а исповедание веры. До тех пор, пока в Киеве приносили юношей в жертву Перуну, хазарские христиане чуждались русов и славян. Но в 988 г. страшный идол поплыл вниз по Днепру, а вместо него вознеслась Десятинная церковь. Тогда исчезли последние поводы для споров между хазарами и русами, соприкоснувшимися друг с другом в долине Дона, где на месте Саркела была построена Белая Вежа, и в низовьях Кубани, где воздвиглась гордая Тьмутаракань. По православному канону воспрещается брак с иноверцами. После крещения Руси хазары и русы могли образовывать семьи без ограничений»¹⁵.

Принципиальное значение для рассматриваемого нами вопроса о хазарской дружине Мстислава имеют следующие наблюдения Л. Гумилева: «Евреи, избегшие мечей дружинников Святослава, покинули страну, мусульмане подружились сначала с Хорезмом, а потом с ханами Золотой Орды и растворились среди волжских татар. Язычники либо приняли ислам, либо крестились в греческую веру. А вот куда девались многочисленные христиане, которых на родине хазарского народа – в долине Терека – было больше всего?.. В 1023 г. они помогли тьмутараканскому князю Мстиславу выиграть битву при Листвене, в 1079 г. они схватили в Тьмутаракани князя-изгоя Олега Святославича и выдали его грекам»¹⁶.

Заметим, что хазары-христиане были уже в дружине Игоря, отца Святослава, и их присяга по случаю мирного договора Игоря с греками в церкви «святого Ильи» в Киеве отмечена в русской летописи под 944 годом, почти за полстолетия до принятия христианства самой Русью.

Из приведенных материалов становится очевидным, что подтягивание идеи господства Хазарского каганата с его иудаизмом даже к истории распри братьев Ярослава и Мстислава, а уж тем более ко времени создания «Слова о Законе и Благодати» безосновательно. Неудача М. Тихомирова в оценке «Слова» Илариона объясняется еще и тем, что ученый видел в произведении прежде всего документ, отражающий конкретную историческую ситуацию, оставляя за скобками своих размышлений вопросы жанровой природы, поэтики. Надо сказать, что М. Тихомиров и сам ощущал ограниченность такого подхода, так как распространение «Слова о Законе и Благодати» в последующие века русской литературы он обосновывал тем, что «Илларион в сущности давал философское объяснение всему ходу всемирной истории с точки зрения победившего христианства…»¹⁷ И все-таки поиски «злободневности» составляют суть подхода М. Тихомирова к «Слову о Законе и Благодати», который отразился даже на трактовке богословско-риторических метафор. Это очевидно на примере толкования следующего места из Илариона: «Вера благодатная по всей земле распространилась и дошла до нашего русского народа. И озеро законное иссохло, евангельский же источник наводнился и всю землю покрыл и до нас пролился». Здесь М. Тихомиров обрывает цитату. А мы продолжим: «Вот уже и мы со всеми христианами славим святую троицу, а Иудея молчит» (перевод Т. Сумниковой; подчеркнуто нами. – М. Р., Л. С). М. Тихомиров считает: «Иссохшее озеро – это Хазарское царство, где господствовала иудейская религия, наводнившийся источник – Русская земля»¹⁸.

Текст, выделенный разрядкой, свидетельствует, что Иларион имеет в виду идею всемирного распространения и победы христианского вероучения. Иудаизм же четко локализован: «Иудея молчит». Для «намеков» на какие-либо частные политические обстоятельства места не остается. Тем более, что, переходя от общих положений к описанию христианизации Руси, Иларион писал: «В пустой и пересохшейземле нашей, иссушенной идольским зноем, внезапно потек источник евангельский, питая всю землю нашу». Совершенно очевидно, что Илариона интересует прежде всего богословская проблематика. Если же он касается вопросов политико-идеологических, то заявляет об этом прямо, как, например, в заключительной части своего «Слова» – похвале князю Владимиру.

Самый метод поиска и разгадывания «намеков» представляется непродуктивным. Чаще всего теория «намеков» возникает тогда, когда исследователь не может проникнуть в смысл произведения путем научного анализа. Таким недостатком особенно страдают работы историков, изучающих литературные произведения. Больше всего не повезло безымянному автору «Слова о полку Игореве», которому приписывается множество «намеков». За ними скрываются, как правило, попытки втиснуть текст произведения в конкретно-исторические и конкретно-политические ситуации, не доказуемые никоим образом. Подобные догадки исследователя о «намеках» обычно не имеют документальных подтверждений, что мы и видим в разбираемом нами пассаже М. Тихомирова. Накапливая «намеки», автор превращает их уже в цепочку доказательств. Так, приписываемый исследователем Илариону намек на то, что в «Слове» имеются в виду хазары-иудеи из дружины Мстислава, превращается сразу же в следующее утверждение: «…Илларион, конечно, не довольствовался только злободневным выпадом против недавних врагов Ярослава…»¹⁷.

В «версии» М. Тихомирова, стремящегося ополитизировать «Слово о Законе и Благодати», можно усмотреть, возможно, и непреднамеренное, но очевидное принижение этого произведения. «Слово», великолепная историософская проповедь, поднимающая важные богословские и церковно-идеологические вопросы, трактуется как сочинение, в котором «под видом церковной проповеди» Иларион поднял хотя и «крупнейшие», но всего лишь «политические вопросы своего времени». Подобная же методика применяется и к изучению «Слова о полку Игореве», низводимого к идее о необходимости очередного военного союза русских князей против половцев. Подчеркнем, что часто «политические вопросы» привносятся не только в литературные произведения, но и в историческую действительность их времени. Примером того может служить «поиск» М. Тихомировым идеологической борьбы Руси с Хазарским каганатом, сокрушенным Святославом в 965 году, в «Слове о Законе и Благодати», созданном спустя 80 лет.

По нашему глубокому убеждению, проследить какую-либо связь истории Хазарского каганата со «Словом» Илариона невозможно, потому что таковой не существует. И тем не менее нам придется продолжить обсуждение этой «проблемы», поскольку В. Кожинов делает ее центром внимания в своей статье. Полностью солидаризируясь со всеми «догадками» М. Тихомирова, В. Кожинов пытается собрать историческую аргументацию в их пользу, развивая одновременно теорию «хазарского ига». С этой целью В. Кожинов погружается в историю, отстоящую от Илариона более чем на двести лет. Исследователь стремится дать новую интерпретацию русско-хазарским отношениям на всем их протяжении. Так как такая интерпретация исходит из изначально неверной посылки, то не может не вызывать недоумений и возражений.

В. Кожинов занимается собственно политической историей Хазарского каганата, и уже поэтому не может не показаться странной его исходная оценка истории изучения данного предмета: «…наиболее основательное и объективное освоение хазарской проблемы, опирающееся на громадный опыт археологических исследований, было осуществлено уже после создания работы М. Тихомирова- во второй половине 1960 – 1980-х» годов.

1. М. Н. Тихомиров, Русская культура X-XVIII вв., М., 1968, с. 133.[↩]
2. М. Н. Тихомиров, Русская культура X-XVIII вв., с. 131.[↩]
3. Там же.[↩]
4. Там же.[↩]
5. Цит. по: «Памятники литературы Древней Руси. XI – начало XII века», М., 1978, с. 162 (далее ссылки в тексте).[↩]
6. См.: М. И. Артамонов, История хазар, Л., 1962, с. 445.[↩]
7. См.: там же, с. 431.[↩]
8. С. А. Плетнева, Хазары, М, 1986, с. 71 – 72.[↩]
9. Там же, с. 67.[↩]
10. С. А. Плетнева, Кочевники Средневековья, М, 1982, с. 120.[↩]
11. См.: М. И. Артамонов, История хазар, с. 431 – 435; С. А. Плетнева, Хазары, с. 72.[↩]
12. М. Артамонов, История хазар, с. 266; см. также: С. А. Плетнева, Хазары, с. 63 – 64.[↩]
13. М. И. Артамонов, История хазар, с. 412.[↩]
14. Л. Н. Гумилев, Открытие Хазарии, М., 1966, с. 174.[↩]
15. Там же, с 175.[↩]
16. Там же, с. 174.[↩]
17. М. Н. Тихомиров, Русская культура X-XVIII вв., с. 132.[↩][↩]
18. Там же. Современные комментаторы, к сожалению, всего лишь повторяют толкование М. Тихомирова, оставляя его без какой-либо проверки (см.: «Идейно-философское наследие Илариона Киевского», ч. 1, М., 1986, с. 80).[↩]