Маяковский в кривом зеркале «советологии»

Острая идеологическая борьба между мировыми системами социализма и капитализма, с особой силой развернувшаяся в последнее десятилетие, самым непосредственным образом отражается на интерпретации истории советской литературы и творческого облика выдающихся ее представителей в американском «советологическом» концерне.

Интерес к советской литературе захватывает все более широкие круги зарубежных читателей, ее гуманистический, революционный пафос завоевывает мировое признание. Пытаясь каким-то образом парализовать это победное влияние советского искусства на читательские умы, советологи конструируют ложные схемы, стремятся создать фальшивое представление об истинном содержании социалистической литературы. Причем в первую очередь подвергается искажению именно ее революционный, партийный характер. Поучительно в этом смысле проследить изменение отношения к творчеству Маяковского в славистике США.

Интерес западной критики к Маяковскому – давний, и надо сказать, что и перед второй мировой войной, и после нее его творчество находило в США довольно объективную оценку. В журнале «American Quarterly on the Soviet Union», выпущенном в июле 1940 года, Александр Каун отмечал, что за тринадцать лет советской действительности В. Маяковский «вырос во весь рост», что его творчество «будет жить главным образом как выражение воли к революции». А. Каун обращал внимание читателей именно на революционном содержании творчества Маяковского: «Владимир Маяковский был поэтом революционной России так же, как Ленин был ее организатором и вождем» ¹.

Переводчик и пропагандист поэзии Маяковского Герберт Маршалл в своем предисловии к составленной им и вышедшей в Англии в 1945 году книге «Маяковский и его поэзия» характеризовал Маяковского как поэта, который «выразил в своем творчестве огромный размах социалистической революции» ². Г. Маршалл резко выступил против трактовки поэзии Маяковского в книге Глеба Струве «Русская советская литература», который, в частности, писал, что в поэзии Маяковского отражается «его вульгарный, грубый вкус». Г. Маршалл справедливо заметил: «Я думаю, что здесь не надо подчеркивать внутренне реакционный и в основе своей недемократический характер «чисто литературной» критики этого рода» ³.

Однако позднее, в годы маккартизма и холодной войны, и тон и направление критики резко изменились. В работах П. Блейк, А. Гумецкой, Ч. Мозера и других советологов (среди них и Г. Маршалл, не избежавший, увы, антисоветского «поветрия») делается попытка выхолостить революционное содержание поэзии Маяковского, представить его «трагическим поэтом» без положительного героя, объявить политическую лирику («пропагандистскую поэзию») неорганичной в его творчестве.

В современной американской славистике имеет хождение целый ряд «легенд», и ложных представлений о Маяковском. Эти филологические «легенды» имеют различные цели и включают в себя несколько аспектов интерпретации Маяковского. В этом плане рассматриваются духовные корни поэзии Маяковского, его философско-эстетическая система, проблема общественной направленности его творчества и некоторые другие проблемы.

Многие американские и английские авторы стремятся обрубить духовные корни, связывающие В. Маяковского с передовой демократической, революционно- освободительной традицией – русской и мировой. Отстаивая традиционно-буржуазное понимание свободы творчества, С. Боура, например, пытается и Маяковского уместить в прокрустово ложе этой традиции. В статье «Футуризм Владимира Маяковского» он пишет: «Любой ценой стремился художник остаться самим собой, освободиться от всякого контроля, внешнего или внутреннего, который ограничивает полное развитие и выражение его личности» ⁴.

Ту же идею С. Боура развил в небольшом предисловии к книге «Маяковский, переведенный и изданный Гербертом Маршаллом» (Лондон, 1965) и в монографии «Поэзия и политика, 1900 – 1960″ (Кембридж, 1966) ⁵, подробное рассмотрение которых не входит в задачи данной статьи. По- прежнему считая Маяковского «анархической личностью», С. Боура стремится представить его как «жертву революции» ⁶. Извращая самое идею общественного служения искусства, С. Боура игнорирует высокий гражданский подвиг Маяковского, кощунственно упрекает поэта в спекулятивности. Бессмысленность утверждении С. Боура очевидна, и все же он не одинок: фальшивый образ Маяковского – анархиствующего бунтаря кочует из издания в издание. Эдвард Браун в книге «Русская литература после революции» писал, что «поэзия Маяковского отражает в высшей степени эмоциональную и недисциплинированную человеческую личность» ⁷. В статье о Маяковском Виктор Эрлих пытается оторвать поэта от общественных идеалов эпохи и заявляет, что «радикализм поэта носил скорее богемный, чем доктринереки-марксистский, характер» ⁸.

Всех этих (как, впрочем, и многих других) советологов пугает политическая направленность поэзии Маяковского, его приверженность идеалам коммунизма.

В книге Аси Гумецкой «Маяковский и его неологизмы» (подробный разговор о ней – впереди) подчеркивается «примитивизм» эстетической платформы раннего Маяковского. Средствами эстетической критики здесь делается попытка «отлучить» Маяковского от революции, от социализма. «Кубизм в живописи, – пишет А. Гумецкая, – так же притягивал Маяковского, как и футуризм в поэзии: оба они означали поиск новых средств выражения, антиэстетизм и явно грубый подход к действительности, оба стиля низвели искусство традиционных украшений до обнаженной сущности, простоты, даже примитивных рудиментов (такая поэзия должна быть «простой как мычание»). В общем, в это время примитивизм носился в воздухе» ⁹. Она считает, что Маяковский не имел тогда «какой-либо собственной программы» ¹⁰. В своих нигилистических суждениях А. Гумецкая, конечно, весьма не оригинальна, но, не претендуя в данном случае на собственную программу, она стремится нивелировать социальное содержание поэтической и эстетической платформы раннего Маяковского, для которого был характерен бунт против «жирных» буржуа, а не эпатаж сам по себе. Советский искусствовед Л. Дьяконицын в своей содержательной книге о русской художественной эстетике начала XX века справедливо отмечает, что «русский кубофутуризм не был единым течением» ¹¹. Впрочем, эта мысль не нова: еще Бенедикт Лившиц писал, что к революции Маяковский «пришел помимо футуризма, если не вопреки ему. Уже в шестнадцатом году «Облако» Маяковского разгуливало в штанах его собственного покроя, а не в детских трусиках футуризма» ¹².

А. Гумецкая вынуждена признать факт воздействия на Маяковского Державина, Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Л. Толстого, М. Горького, – по ее словам, «все они, несомненно, оставили на Маяковском идеологический или стилистический след»¹³. Но она пытается представить Маяковского как «старательного актера, играющего роль крикливого пропагандиста» ¹⁴. Интересно, роли каких «актеров» уготованы этим классикам русской литературы в антисоветском «балаганчике» А. Гумецкой?

Сам Маяковский неоднократно говорил о своей связи с русской революционно- освободительной традицией. Так, он считал, что «Пушкин был революционер для своего времени», и называл его «наиболее замечательнейшим за все время существования России поэтом» (XII, 355, 354). В шутливых ответах на анкету «Некрасов и мы» В. Маяковский серьезно заметил: «Хорош бы был в РОСТА» (XIII, 191).

Попытки представить Маяковского поэтом «без роду-племени» показательны:

1. Цит. по ст.: В. Б. Мазур, Маяковский на английском языке, «Ученые записки Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского», т. 67, вып. филологический, Саратов, 1959, стр. 105.[↩]
2. «Mayakovsky and his poetry». Compiled by Herbert Marshall. Revised edition, Lnd. 1945, p. [↩]
3. Ibidem, p. 7.[↩]
4. C. M. Bowra, The Futurism of Vladimir Mayakovsky. In: «Creative Experiment», N. Y. 1949, p. 98.[↩]
5. »Mayakovsky translated and edited by Herbert Marshall», Lnd. Dennis Dobson, 1965; C. M. Bowra, Poetry and Politics. 1900 – 1960, Cambridge, At the University press, 1966. [↩]
6. »Mayakovsky translated and edited by Herbert Marshall», p. 14. [↩]
7. Edward J. Brown, Russian Literature since the Revolution, N. Y. 1963, p. 51.Подробнее об этой книге см. в статье В. Этова «Советская литература и ее американские истолкователи» – «Вопросы литературы», 1966, N 11, стр. 104 – 105.[↩]
8. «Slavic Review», 1962, N 3, p. 434.[↩]
9. Assya Humetsky, Majakovskij and his neologisms, N. Y, 1964, p. 2,[↩]
10. Ibidem, p. 3.[↩]
11. Л. Ф. Дьяконицын, Идейные противоречия в эстетике русской живописи конца 19 – начала 20 вв., Пермское книжное изд-во, 1966, стр. 157. См. также стр. 168 – 171.[↩]
12. Б. Лившиц, Полутораглазый стрелец, Изд. писателей в Ленинграде, 1933, стр. 13.[↩]
13. Assya Humetsky, Majakovskij and his neologisms, p. 4.[↩]
14. Ibidem, p. 83.[↩]