Маяковский продолжается…

На суперобложке книги – несколько фотографий. Луначарский, Асеев, Ильинский, Ильф и Петров, Эйзенштейн, Д. Бедный, Есенин, Мейерхольд. А книга эта – о Маяковском…

Нам представляется, что такое оформление, весьма точно характеризуя содержание и структуру монографии В. Перцова «Маяковский в последние годы» ¹, выразительно определяет и то направление, в котором по преимуществу изучалось на рубеже 60 – 70-х годов наследие Маяковского. Маяковский и предшественники. Маяковский и Современники. Маяковский и последователи, продолжатели его традиций. Одним словом; «Маяковский и…» – такова центральная, пожалуй, проблема, решаемая в наши дни наукой о творчестве поэта.

Не случайно как явление поистине современное в литературе о Маяковском была встречена книга Н. Харджиева и В. Тренина², хотя большинство из составивших ее работ были написаны много лет назад: именно сейчас оказалось актуальным, созвучным духу времени стремление авторов проникнуть в связи и отношения поэта с современной художественной культурой, проследить те притяжения и, отталкивания, в которых проходило его становление. И сколь ни значительно это издание в целом, с наибольшим интересом читаются те его разделы, в названиях которых налицо знаменательное «и» – «Маяковский и живопись», «Маяковский и «сатириконская» поэзия», «Маяковский и Хлебников».

Еще один показательный пример – книга А. Февральского «Первая советская пьеса» ³. В ней подводится итог многолетним исследованиям творческой истории, содержания, сценической жизни «Мистерии-буфф». Уникальная по полноте привлеченных автором материалов, безукоризненно точная в их использовании и трактовке, монография эта не только суммирует результаты прежних разысканий автора, но и вводит в истолкование первой советской пьесы существенно новые аспекты. И этот новый подход выявляется прежде всего в сопоставлениях пьесы Маяковского с современными ей явлениями литературной и театральной жизни.

Так, уже в обстоятельной, во многом первооткрывательской статье 1940 года А. Февральский констатировал, что «воинствующий атеизм – одно из ведущих начал «Мистерии-Буфф» ⁴. Однако в полной мере идейно-художественное своеобразие переосмысления Маяковским религиозных образов и понятий открылось исследователю как раз в сравнении «Мистерии-буфф» с произведениями А. Блока, А. Белого, С. Есенина, В. Князева, Д. Бедного послеоктябрьской поры, в художественную ткань которых тоже входила так или иначе религиозная символика. Именно опираясь на это сравнение, исследователь приходит теперь к выводу, что «Маяковский не только использовал религиозные образы и повествования, но и активно отталкивался от художественного аппарата религии», что в творческом мышлении автора «Мистерии-буфф» эти образы обретали содержание «не только не религиозное, но и прямо антирелигиозное» ⁵.

«Маяковский и советская литература» ⁶, «Маяковский и советская поэзия 20-х годов» ⁷, «Традиции Маяковского в современной поэзии» ⁸, «Есенин и Маяковский» ⁹, «Поэзия В. В. Маяковского и публицистика 20-х годов» ¹⁰ – мы перечислили едва ли не половину из появившихся за последние годы книг о поэте, и уже одни их заглавия свидетельствуют, что сегодня действительно о Маяковском пишут чаще всего в связи с тем или другим «и».

Разумеется, и в предшествующие годы и десятилетия выходили работы – среди них немало значительных, – где Маяковский рассматривался в одном ряду с предшественниками, современниками, последователями. Однако на нынешнем этапе в изучении творческого пути поэта в его связях с литературным движением эпохи обозначились новые направления поисков, разрешаются или, во всяком случае, ставятся новые задачи.

Если раньше, c одной стороны (со стороны Маяковского), по преимуществу стремились увидеть влияния, воздействия, создание образцов и, с другой стороны (со стороны других художников), – учебу, непосредственное использование опыта, следование образцам, то сейчас речь идет прежде всего и чаще всего не о воздействии, а о взаимодействии. Отношения великого поэта с его современниками рассматриваются не как отношения строгого учителя с прилежными учениками (или с шалунами и двоечниками, решительно отказывающимися слушаться), но как взаимосвязанные и взаимообусловленные явления литературного процесса. В анализе этих отношений ищут объяснение как смысла художественных свершений современников Маяковского, так и обстоятельств его собственной творческой жизни.

Такой подход, в основе своей плодотворный и многообещающий, связан с решением определенного круга методологических вопросов. О некоторых из этих вопросов, о трудностях на пути их освоения – наши заметки.

Предупредим с самого начала, что ряд интересных направлений, складывающихся ныне в изучении Маяковского, освещения в них не найдет. Так, мы не будем здесь касаться новых работ, авторы которых исследуют участие Маяковского в литературных группировках или влияние его наследия на поэзию зарубежных стран. Слишком значителен, чтобы затрагивать его мимоходом, вопрос о связях Маяковского с кинематографом, театром, живописью – с искусствами, которые многое, как это становится теперь ясным, раскрывают в его поэзии и развитие которых в свою очередь во многом определяется его творчеством. Словом, перечень тем, которых не охватит наша статья, список работ, которые не будут в ней упомянуты, могли бы стать весьма пространными. Однако не в оценке всех, или большей части, или даже наиболее интересных работ видели мы свою задачу. Речь пойдет именно о методологии сопоставления художественных явлений и процессов, о характере выводов, которые могут быть получены в итоге этих сопоставлений, о принципах самого подхода к проблеме «Маяковский и…».

1

В одной из последних публикаций, освещающих характер отношений между Блоком и Маяковским, мы читаем: «7 августа 1921 года Блок скончался. А спустя два дня в московской газете «Агит-Роста» появилась статья Маяковского «Умер Александр Блок», которая начиналась словами: «Творчество Александра Блока – целая поэтическая эпоха, эпоха недавнего прошлого». И далее: «…Блок оказал огромное влияние на всю современную поэзию… Блок честно и восторженно подошел к нашей великой революции…» ¹¹

Цитаты выписаны автором публикации безукоризненно точно. Но той оценки творчества Блока, которая содержится в известнейшей статье Маяковского, эти взятые из нее отрывки, увы, не передают. Там, где И. Зильберштейн оборвал свою выписку многоточием, у Маяковского стоит «но», и следующая за этим «но» вторая часть предложения существеннейшим образом меняет его общий смысл: «Блок честно и восторженно подошел к нашей великой революции, но тонким, изящным словам символиста не под силу было выдержать и поднять ее тяжелые реальнейшие, грубейшие образы» ¹². А если учесть, что в этой же статье, несколькими строками ниже, Маяковский утверждает, что отношение автора «Двенадцати» к социалистической революции было и осталось двойственным, что «славить… «хорошо» или стенать над пожарищем, – Блок в своей поэзии не выбрал» (12, 22), – то станет очевидным, что точность цитат, приведенных исследователем, в данном случае отнюдь не соответствует точности контекста, из которого они извлечены.

Но вот еще несколько суждений, принадлежащих уже другим исследователям, о той же статье Маяковского. В этих работах несправедливость высказанных в ней взглядов отнюдь не обходится. Напротив, их авторы с Маяковским спорят, его позицию не разделяют, с данной им характеристикой Блока не соглашаются.

«Блок выбрал», – указывает З. Паперный, справедливо констатируя, что с утверждением автора статьи «Умер Александр Блок» о колебаниях «славнейшего мастера-символиста» (12, 21) «согласиться нельзя» ¹³.

«Нет ничего более несправедливого и неверного, нежели этот вывод», – вывод Маяковского о якобы присущей Блоку «двойственности» ¹⁴, – пишет В. Орлов, крупный знаток творчества Блока.

«Никак нельзя согласиться со словами Маяковского о том, что Блок не выбрал – радоваться ли разрушению старого мира или оплакивать его развалины. Выбор был сделан Блоком» ¹⁵, – утверждает – во всеоружии фактов – И. Правдина, автор статьи, специально посвященной отношению Маяковского к творчеству Блока.

Вся эта, несколько, правда, запоздалая, полемики с Маяковским имеет, несомненно, свей резоны. Действительно, Блок свой выбор сделал, его приятие Октября было искренним и полным. Однако, поправляя таким образом Маяковского, мы, восстанавливая истину по отношению к Блоку, истинного отношения к нему Маяковского не раскрываем.

Снова перед нами тот случай, когда цитата, сама по себе абсолютно точная, оказывается далеко не адекватной тому контексту, который она призвана представлять. В данном случай как контексту статьи «Умер Александр Блок», так и – в более широком значении – всему контексту отношений Маяковского к Блоку.

Выделять в статье Маяковском го только те места, где говорится, что Блок «восторженно подошел к нашей великой революции», – значит представлять Маяковского более проницательным, более точным в оценках, более литературоведчески зрелым, наконец, более близким к Блоку, чем он был в действительности. Но, отмечая только ошибочность его вывода, будто бы Блок «не выбрал», мы представляем позицию автора статьи «Умер Александр Блок» не менее односторонне.

Между тем глубоко знаменательной является, на наш взгляд, именно неоднозначность и противоречивость отношения Маяковского к Блоку, выразившаяся в неоднозначных, казалось бы, несовместных, взаимоисключающих оценках, которые он давал Блоку я его творчеству. В том-то все дело, что в статье-некрологе налицо и признание Блока художником, принявшим революцию (причем принявшим восторженно!), и утверждение, что Блок своего отношения к революции не определил. Причем такая непоследовательность, такая, казалось бы, нелогичность прослеживается буквально во всех так или иначе связанных с Блоком произведениях и высказываниях Маяковского.

Так, за год до статьи-некролога, где будет написано, что в «поэме «Двенадцать» Блок надорвался», Маяковский в сентябре 1920 года те же «Двенадцать» называл произведением «исключительно революционного характера», ставил его в один ряд со своей «Мистерией-буфф» и «Стенькой Разиным» В. Каменского (12, 242). В очерке «Париж» (1923) Маяковский защищает Блока от клеветы «самой злостной эмиграции – так называемой идейной», от наветов Мережковского, Гиппиус, Бунина. Здесь говорится о Блоке как о человеке и поэте, «приявшем революцию». И тут же о том, что «в стихах, в печатном материале» будто бы есть, будто бы «имеются» указания «на двойственность, на переменчивость его, на разный смысл «12» (4, 220).

1. В. Перцов, Маяковский в последние годы. Жизнь и творчество (1925 – 1930 гг.), «Наука», М. 1965.[↩]
2. Н. Харджиев, В. Тренин, Поэтическая культура Маяковского, «Искусство», М. 1970; см. рецензию на нее: «Вопросы литературы», 1972, N 2.[↩]
3. А. Февральский, Первая советская пьеса «Мистерия-буфф» В. В. Маяковского, «Советский писатель», М. 1971.[↩]
4. А. Февральский, «Мистерия-Буфф». Опыт литературной сценической истории пьесы, в кн. «Маяковский. Материалы и исследования», Гослитиздат, М. 1940, стр. 182.[↩]
5. А. Февральский, Первая советская пьеса…, стр. 34.[↩]
6. «Маяковский и советская литература», «Наука», М. 1964.[↩]
7. В. П. Раков, Маяковский и советская поэзия 20-х годов, Южно-Уральское книжное изд-во, Челябинск, 1968.[↩]
8. И. В. Денисова, Традиции Маяковского в современной поэзии, «Знание», М. 1968.[↩]
9. Е. М. Аксенова, Талант и время (Есенин и Маяковский), Верхне-Волжское книжное изд-во, Ярославль, 1969.[↩]
10. А. А. Смородин, Поэзия В. В; Маяковского и публицистика 20-х годов, «Наука», Л. 1972.[↩]
11. И. Зильберштейн, Александр Блок: неизданное наследие, «Литературная газета», 14 марта 1973 года.[↩]
12. Владимир Маяковский, Умер Александр Блок, Полн. собр. соч. в 13-ти томах, т. 12, Гослитиздат, М. 1959, стр. 21; подчеркнуто мной. Дальше ссылки на это издание приводятся в тексте.[↩]
13. З. Паперный, Поэтический образ у Маяковского. Изд. АН СССР, М. 1961, стр. 237.[↩]
14. Вл. Орлов, Некоторые итоги и задачи советского блоковедения, в кн. «Блоковский сборник», Тартуский государственный университет, Тарту» 1964. стр. 514.[↩]
15. И. С. Правдина, Спор поэтов (Блок и Маяковский), в кн. «Маяковский и советская литература», стр. 43.[↩]