Материалы к творческой биографии С. Есенина

Среди материалов, составивших данную публикацию, – атрибутированная мною ранняя статья С. Есенина, не вошедшая ни в одно из изданий поэта; уставы некоторых творческих объединений, участником которых был Есенин в первые годы советской власти, анкета, заполненная поэтом, протокол собрания секции поэтов Московского Союза журналистов, у истоков создания которой, как показывают приводимые здесь документы, стоял Есенин; не печатавшаяся в нашей стране заметка Д. Бурлюка о встрече с Есениным в Нью-Йорке и письма Бурлюка к С. А. Толстой.

Охватывая разные годы творческой биографии Есенина, эти материалы содержат сведения, дополняющие наши представления о поэте.

 

НЕ ЕСЕТИН, А ЕСЕНИН…

В 1958 году Ивановское книжное издательство выпустило литературно – художественный сборник «Теплый ветер». В нем, среди других материалов, были опубликованы воспоминания поэта Д. Семеновского о Есенине¹.

Д. Семеновский, чье поэтическое творчество высоко ценил М. Горький, близко знал Есенина в начале его творческого пути в Москве. Поэты познакомились в университете Шанявского, часто встречались в московском литературном кружке «Млечный путь». И поэтому большой интерес у исследователей творчества Есенина вызвало свидетельство мемуариста о том, что зимой 1915 года в одном московском журнале, названия которого он не помнил, были опубликованы статья С. Есенина «Ярославны», неизвестная до этих пор литературоведам, и стихи «Грянул гром, чашка неба расколота», впоследствии вошедшие в поэму «Русь» ². В московской газете «Новь» от 23 ноября 1914 года, где было опубликовано стихотворение «Богатырский посвист», начинающееся процитированными Д. Семеновским строками, никакой есенинской статьи не оказалось. Это обстоятельство, а также дата публикации стихотворения (зима 1914 года), не совпадающая с датой, названной Д. Семеновским (зима 1915 года), казалось бы, ставили под сомнение утверждение мемуариста.

Но вот в московском журнале «Женская жизнь», выходившем как приложение к «Журналу для хозяек», в четвертом номере, помеченном 22 февраля 1915 года, опубликована статья «Ярославны плачут» за подписью «Сергей Есетин». Сравнивая написанное Д. Семеновским о есенинской статье «Ярославны» с содержанием статьи «Ярославны плачут», нетрудно убедиться, что перед нами одна и та же статья. Это была статья, вспоминал Д. Семеновский, «о горе обездоленных войной русских женщин, о Ярославнах, тоскующих по своим милым, ушедшим на фронт» ³. Этот мотив, оставшийся в памяти Д. Семеновского, в полной мере присущ статье «Ярославны плачут». В ней мы читаем: «плачут женщины, провожая мужей и возлюбленных на войну», «плачет молодая замужняя женщина, у которой за спиной свекровь…». «Она плачет без слез, плачет сердцем, а сердце плачет кровью…». «Она поет об оставшихся, плачет об ушедшем на войну, и в этих слезах прекрасна, как Ярославна». «Я подслушал, как плачут Ярославны» и т. д.

В пользу вывода о принадлежности статьи «Ярославны плачут» Есенину говорит и ее название, очень близкое к тому, которое приводит Д. Семеновский («Ярославны» вместо «Ярославны плачут»), и время ее публикации – зима 1915 года, и тип журнала – «двухнедельник» ⁴. Все это убеждает в совершенно очевидной опечатке, допущенной редакцией журнала «Женская жизнь» в воспроизведении фамилии автора⁵.

Таким образом, Д. Семеновский помог точно установить принадлежность данной статьи перу Есенина. Вспоминая о статье, прочитанной более чем сорок лет тому назад, мемуарист иногда допускает мелкие неточности. В частности, он говорит об отрывках из стихотворений, цитируемых в статье, что это выдержки из писем. «Помнится, статья, построенная на выдержках из писем, так и называлась: «Ярославны» ².

Статья «Ярославны плачут» интересна прежде всего тем, что здесь мы впервые встречаемся с открытым публицистическим выступлением Есенина, характеризующим его отношение к войне.

Само название статьи воскрешает в памяти читателя трогательный образ древнерусской женщины, заставляет вспомнить пламенную молитву «Плач Ярославны» из «Слова о полку Игореве» по своему мужу и его воинам.

Начиная статью известными строками Некрасова «Внимая ужасам войны», Есенин тем самым напоминает читателю одноименное стихотворение, проникнутое искренним участием к святым слезам бедных матерей, единственных, к го до гроба будет помнить своих детей, «погибших на кровавой ниве».

Современники, встречавшиеся с Есениным, впервые приехавшим в Петроград в марте 1915 года, единодушно отмечали хорошее знакомство его «со всей текущей литературой» ⁶.

Стихи, цитируемые в статье «Ярославны плачут», – еще одно подтверждение большой начитанности Есенина в классической и современной литературе. Есенин безошибочно угадывает в строках стихотворения Т. Щепкиной-Куперник:

Я с молитвой Царице Небесной

Образок освященный зашью, –

мотив «тихой, нежной Лермонтовской колыбельной». Нетрудно догадаться, что в данном случае Есенин имеет в виду строки из стихотворения Лермонтова «Казачья колыбельная песня»:

Дам тебе я на дорогу

Образок святой…

Есенин свободно ориентируется в произведениях Гоголя. Так, слепы героини стихотворения Щепкиной-Куперник он уподобляет слезам матери Андрия и Остапа из повести «Тарас Бульба»; он знает стихи рано умершей поэтессы Надежды Львовой, единственная книга стихов которой «Старая сказка» была издана в 1913 году и переиздана в 1914, после ее смерти.

Хорошо зная фольклор, Есенин органично вводит в статью строку из народной песни о горе девушки, выданной «далече замуж».

Продолжая «мотать клубок мыслей», начатый строками Некрасова, Есенин обильно цитирует стихи поэтесс о горе и несчастье, которые несет война матерям, женам, любимым, оплакивающим ушедших на войну и томящимся в «безутешном ожидании».

Он с нескрываемой иронией перечисляет пестреющие на страницах газет и журналов имена поэтов Ф. Сологуба, С. Городецкого, К. Бальмонта, В. Брюсова, Дм. Цензора, А. Липецкого, откликнувшихся лишь на «грянувший выстрел» и словно сознательно забывших о страданиях народа, бедности и безысходности его существования.

Имена этих поэтов названы не случайно. В те дни Ф. Сологуб выступал с откровенной защитой колониально-империалистической политики царского самодержавия, провозглашая здравицу в честь «державного русского меча».

Ура-патриотическую позицию занял С. Городецкий, возвестивший читателям, что «в сию волшебную войну Царьград, томящийся в плену, вновь будет наш».

Если б в сраженьи я был солдатом,

Спокойней стрелял бы я тогда, –

писал К. Бальмонт.

Военным корреспондентом газеты «Русские ведомости» отправился на фронт В. Брюсов. «Грандиозность, величавость войны, ее размах, то есть ее «количественная сторона», – вот те черты, которые в первую очередь привлекали внимание В. Брюсова», – пишет исследователь его творчества Д. Максимов, замечая, что лишь «к концу империалистической войны Брюсов начинает понимать ее во всем ее ужасном античеловеческом содержании и возвышает против нее свой голос» ⁷.

Упоминаемый Есениным поэт А. Липецкий в те дни патетически восклицал:

Мой белый конь горяч, как пламя,

Стремителен, как бег волны,

Гремя стальными удилами,

Он рвется в бой, в огонь войны…

О, девы-львицы, вам клянусь

Покуда сила не иссякла,

Разить врага, спасая Русь! ⁸

Щедро откликнулся на войну Дм. Цензор. Во многих газетах и журналах помещал он свои стихи с прозрачными названиями «Солдатская песня», с хвастливым заявлением:

Мы врагу покажем вмиг,

Что за штука русский штык⁹.

В стихотворении «Когда идут завоеватели…» он писал:

О сыновьях не плачут матери,

Не плачут жены о мужах,

Когда несут завоеватели

Своих героев на щитах.

 

Бегут, бегут за ними женщины,

Плетут весенние венцы.

И – все равно – венцами венчаны

Живые, мертвые бойцы.

 

О, жены дряхлые и юные,

О, девы с нежностью цветка, –

Танцуйте, лейте звуки струнные,

Встречая славные войска! ¹⁰

Эти бравурные строки дали Есенину основание для иронического замечания: «даже «сладко лиричный» Цензор заплясал под солдатскую песню».

Такого рода писаниям, наполненным трескучими, псевдопатриотическими фразами о войне, Есенин противопоставляет женские стихи, в которых война изображается как всенародное бедствие.

Разделяя с обездоленными войной русскими женщинами их горе, Есенин обращает внимание читателей и на те стихи поэтесс, в которых слышен «могучий голос», звенящий как набат, призывающий встать «в общем кличе и служить той святыне, за которую «Полки стремятся врага встречать». Есенин слышит не только плач Ярославны, он благословляет и призывы Жанны д’Арк – легендарной героини французского народа, возглавившей освободительную борьбу французов против англичан во время Столетней войны 1337 – 1453 годов. Более того, он заканчивает свою статью признанием: «Нам одинаково нужны Жанны д’Арк и Ярославны. Как те прекрасны со своим знаменем, так и эти со своими слезами».

Статья Есенина «Ярославны плачут» органически связана с его поэзией тех лет. Есенин входил в большую литературу в годы первой мировой войны, и это обстоятельство определило тогда идейный и эмоциональный настрой всей его лирики. Все его стихотворения, даже те, в которых нет прямого отражения войны, «написаны войной», продиктованы обострившимся чувством родины, над которой нависла военная опасность. И когда Есенин говорит о кротости и смирении родной Руси:

Но вся ты – смирна и ливан

Волхвов, потайственно волхвующих,

и когда он предпочитает небесному раю родину:

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте родину мою», –

то подчеркнутое выражение всей этой неизбывной, неисчерпаемой любви к родине может быть правильно понято только в «контексте» с тем временем, которое переживала страна.

Боль и тревога за судьбу родины пронизывают лучшие стихотворения Есенина той поры. В его поэзию о родной деревне с нежными красками синих и голубых просторов, розовых закатов вторгается багровый цвет с густым шлейфом черного дыма, как будто на всю эту первозданную красоту легли грозовые сполохи смрадных пожаров мировой войны. Как наваждение темных сил, как призрак надвигающейся беды в поэзию Есенина входит черный цвет. В знак общего траура Есенин одевает родину в черное. «Родина, черная монашка, читает псалмы по сынам». Черному цвету вторит ритмика кроваво-красного, траурный колорит красно-черных красок пронизывает стихотворение «Занеслися залетною пташкою…», где даже яркие заставки, нарисованные киноварью «часослова», смотрятся кровавыми: «красные нити часослова кровью окропили слова». Внезапное, оглушающее «понакаркали черные вороны: грозным бедам широкий простор» гасит праздничные краски. Контраст черно-белых цветов, на котором построена «Русь», усиливает трагическое настроение. Светлый колорит «Миколы», почти ангельское сияние («Злые скорби, злое горе, Даль холодная впила; Загораются как зори, В синем небе купола») нарушается траурно-черным, трижды повторяемым в последних стихах: «…в черных бедах Скорбью вытерзанный люд… Горек запах черной гари… По лощинам черных пашен – Пряжа выснежного льна». Даже белые краски употребляются Есениным в подчеркнуто трагическом смысле:

Крутит вихорь леса во все стороны,

Машет саваном пена с озер.

Немногие поэты так трагически воспринимали тогда военные события. Изображение народного горя принимало у Есенина настолько сильное воплощение, что некоторыми современными исследователями воспринимается как протест против империалистической войны. Но настроения Есенина были не столь однозначны.

Он не связывал победу России в войне с поддержкой царизма. Официальный патриотизм не захватил и не увлек его. Весьма показателен в этом отношении отказ Есенина написать вместе с поэтом Н. Клюевым сборник верноподданнических стихов и запечатлеть в нем «лик царя» ¹¹. Но, откликаясь на войну как политический акт, Есенин в те годы еще не знал, что нельзя «защищать отечество» иначе, как борясь всеми революционными средствами против монархии, помещиков и капиталистов своего отечества, т. е. худших врагов нашей родины; – нельзя великороссам «защищать отечество» иначе, как желая поражения во всякой войне царизму, как наименьшего зла для ⁹/₁₀ населения Великороссии…» ¹². Передавая трагедию родной земли, переживающей «годину военных невзгод», изображая тяготы и несчастья, которые несет народу война, Есенин в то же время не находил иного выхода, как только через лишения и страдания идти к победе над врагом. Несмотря на пронзительный, душераздирающий плач, разнесшийся по деревням Руси («Загыгыкали бабы слободские, Плач прорезал кругом тишину»), мирные пахари отправляются на войну «без печали, без жалоб и слез». Оставшиеся в деревнях седые матери, жены-солдатки, невесты не шлют войне проклятья, а радуются успехам «родных силачей». Эти настроения слышатся и в статье «Ярославны плачут».

После победы Февральской революции Есенин пришел к осознанию необходимости прекращения военного кровопролития.

Уже в апреле 1917 года в поэме «Певущий зов» он скажет:

Ты не нужен мне, бесстрашный,

Кровожадный витязь.

 

Не хочу твоей победы,

Дани мне не надо!

 

Чтобы правильно понять это иносказание, надо вспомнить, что 20 апреля 1917 года в газетах была опубликована нота министра иностранных дел Временного правительства Милюкова, в которой говорилось о решении Временного правительства продолжать войну до победного конца и признавалась необходимость аннексий и контрибуций.

В Петрограде и других городах страны начались народные демонстрации протеста против такого решения правительства. Настроения народных масс, протестующих против продолжения войны, и слышатся в словах Есенина; отвергающего кровожадного витязя, стремящегося к победе над другими народами («Не хочу твоей победы, Дани мне не надо!»). Дань – это не что иное, как синоним к, слову контрибуция.

Слова поэта «Люди, братья мои люди, Где вы? Отзовитесь!» обращены к народам воюющих стран с призывом отказаться от продолжения войны, отказаться от ненужного кровопролития. И образ жестокого и кровожадного деспота, иудейского царя Ирода, с именем которого связана евангельская легенда об избиении младенцев; и гремящие уста изможденного от ран Иоанна, призывающего Содом: «Опомнитесь!» – во всех этих иносказаниях слышится протест против войны, в которой Есенин видел главную опасность для совершившейся революции.

Прошло еще несколько лет, и Есенин во весь голос заговорил о том, что война велась не в интересах народа. Эти его мысли и настроения получили поэтическое воплощение в «Анне Снегиной», где он напишет, что «за чей-то чужой интерес» стреляли в таких же обманутых солдат русские воины, нарисует глубоко трагическую судьбу нищего солдата-калеки, которому бросают «пятак или гривенник в грязь». По-иному стал смотреть поэт на Февральскую буржуазно-демократическую революцию. Неистово взметнувшаяся «в розово-смрадном огне» свобода ничего не изменила в положении солдата. Поэт изображает теперь не покорных судьбе мирных пахарей, а бунтующих против войны мужиков, недовольных политикой, которую проводит калифствующий над страной «Керенский на белом коне». Здесь со всей полнотой и отчетливостью Есенин выразил истинное понимание характера и смысла империалистической войны. Сравнивая его раннюю статью с позднейшими высказываниями об империалистической войне, мы можем наглядно представить ту огромную идейно-творческую эволюцию, которую претерпели взгляды Есенина.

«ЯРОСЛАВНЫ ПЛАЧУТ

«Внимая ужасам войны» в унисон зазвенели струны больших и малых поэтов. На страницах газет и журналов пестреют имена Бальмонта, Брюсова, Сологуба, Городецкого, Липецкого и др. Все они трогают одинаковую струну «грянувшего выстрела». Даже «сладко лиричный» Цензор заплясал под солдатскую песню.

Я не стану останавливаться на разборе этих поэтов, перейду прямо к определению того, что дали нам женщины-поэтессы.

Этих избранниц у нас очень немного. И они большею частью закатывались «золотой звездой» на расцвете своего таланта, как Мирра Лохвицкая. Мы еще не успели забыть и «невесту в атласном белом платье» Надежду Львову¹³, но, не уклоняясь от своей цели, я буду продолжать мотать тот клубок мыслей, который я начал.

Плачут серые дали об угасшей весне, плачут женщины, провожая мужей и возлюбленных на войну, заплакала и Зинаида Х. Плачет, потому что:

«…Сердце смириться не хочет,

Не хочет признать неизбежность холодной разлуки.

И плачет безумное, полное гнева и муки»…

 

Но это еще ничего. Хорошо плакать, когда нечего бояться за свои слезы, но вот плачет молодая замужняя женщина, у которой за спиной свекровь, а спереди: «Новую сплетню готовя, две ядовитые дамы»

Она плачет без слез, плачет сердцем, а сердце плачет кровью. Разве не больно на слова милого «Завтра наш полк выступает»»молча к стене прислониться».

Нет, очень больно.

Это ведь та самая плачет, которую «Выдавала матушка далече замуж» ¹⁴.

Зинаида Х. не выступила с кличем: «на войну!». Она поет об оставшихся, плачет об ушедшем на войну и в этих слезах прекрасна, как «Ярославна».

Пусть «так надо… так надо». Но она за свою малую просьбу у судьбы с этим смириться не хочет.

Плачет Щепкина-Куперник… ее слезы тоже слезы оставшейся возлюбленной!

«Выводя свою ровную строчку,

Просижу я всю ночь напролет.

Всю-то долгую зимнюю ночку

Сон усталых очей не сомкнет.

Сердце мое надрывается.

Кровью оно обливается…

Что я могу еще дать?

Только плакать, молиться и ждать» ¹⁵.

Это плачет швея за работой, и ее берет раздумье:

«Вот уж скоро работа готова,

Уж немного осталося мне…

Ах, кому ты придешься, обнова,

На далекой, на страшной войне?

Кто тебя, как под праздник, наденет,

Собираясь бестрепетно в бой,

Или после окопов заменит

Всю измокшую ветошь тобой?»

Жутко становится от представления, как эту белоснежную холщовую рубаху смочит алая кровь.

Но тихой нежной лермонтовской колыбельной песней веет от слов:

«Кто бы ни был мой воин безвестный,

Но с надеждой в работу мою

Я с молитвой Царице Небесной

Образок освященный зашью».

Но дальше снова слышна печаль, может быть, этот белый холст прикроет ее милого грудь. Но эту сентиментальность она побивает твердым решением:

«Не его – не его, так другого…

Для него пусть другая сошьет».

Он не останется неприкрытым, потому что она знает:

«Сколько женщин от края до края

Наклоняются нынче к шитью,

И дрожит в них душа, замирая,

О любимых далеких в бою»…

Но Щепкина-Куперник плачет вообще. Но ее слезы больше слезы матери. Она по большей части томится «в безутешном ожидании» и молится перед иконой. Ее вздохи – вздохи матери Андрия и Остапа, и она грустная, с заплаканными глазами молится о их спасении.

Тихо взгрустнула «у воинского поезда» Белогорская, отдала дань серым шинелям, как женщина, поклонилась до земли и прошептала: «Вы уезжаете»…

«А сердце мое, как раненая птица,

Как раненая птица в крови».

 

Я подслушал, как плачут Ярославны. Но я и услышал, как загремели с призывом Жанны д’Арк. Лишь только разнеслись наши победы казаков, как по струнам своей лиры ударила Любовь Столица.

«Так ширяй, казак, и гикай

И неси с победной пикой

В глубь чужих туманных стран

Дух наш орлий, взгляд соколий,

Золотую птицу воли

Из земли младых славян!» ¹⁶

 

Громко крикнула Мария Трубецкая:

«Поэты, вам ли теперь молчать?» ¹⁷

Могучий голос зазвенел, как набат:

«Великой брани мечта воскресни!»

Эта Жанна д’Арк предлагает встать всем поэтам в общем кличе и служить той святыне, за которую

«Полки стремятся врага встречать» ¹⁸.

Красиво сказала Хмельницкая:

1. Д. Семеновский, Есенин, – в кн.: «Теплый ветер». Литературно – художественный сборник, Ивановское книжное изд-во, 1958.[↩]
2. Д. Семеновский, Есенин, стр. 187.[↩][↩]
3. Там же, стр. 187.[↩]
4. «В одном еженедельнике или двухнедельнике мы нашли статью Есенина о горе обездоленных войной русских женщин…» – пишет Д. Семеновский. «Женская жизнь – иллюстрированный, двухнедельный журнал», – читаем на обложке этого издания.[↩]
5. Ошибки в воспроизведении фамилии Есенина встречались и позже. Так, на афише, сообщавшей о 3-м вечере «Поэзии полей и рабочих поселков» 9 октября 1919 года, вместо «С. Есенин» было напечатано «С. Евсенин». Подробно об этом см.: В. Вдовин, О чем рассказала афиша, «Советские архивы», 1972, N 6, стр. 96 – 97.[↩]
6. Рюрик Ивнев, Об Есенине, – в кн. «Сергей Александрович Есенин. Воспоминания», ГИЗ, М. – Л. 1926, стр. 11.[↩]
7. Д. Максимов, Брюсов. Поэзия и позиция, «Советский писатель», Л. 1969, стр. 210, 214.[↩]
8. »Солнце России», 1914, N 250 (47), стр. 16. [↩]
9. Там же, N 245 – 246 (42 – 43), стр. 17.[↩]
10. Там же, N 241 – 242 (38 – 39), стр. 14.[↩]
11. Подробнее см.: В. Вдовин, Сергей Есенин на военной службе, «Филологические науки», 1964, N 1, стр. 135 – 150.[↩]
12. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 26, стр. 108 – 109.[↩]
13. Н. Г. Львова (8/20 августа 1891 года – 24 ноября 1913 года). Цитата из начальной строки одноименного стихотворения Н. Львовой:

    Я оденусь невестой – в атласное белое платье…

    (Н. Львова, Старая сказка. Предисловие В. Брюсова, «Альциона», М. 1913; изд. 2-е, М. 1914).[↩]

14. В кн. «Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п. Материалы, собранные и приведенные в порядок П. В Шейном», т. I, вып. 1, СПб. 1898, приведено несколько вариантов песни, бытовавшей в различных губерниях, в которой «недовольная своим замужеством дочь оборачивается птицей, летит в сад родительского дома, где ее узнают и приглашают в дом поделиться своим горем» (стр. 225). В одном из вариантов строка, совпадающая с той, которую цитирует Есенин: «Отдала мня матушка замуж далеко» (стр. 226).[↩]
15. Эти и последующие строки из стихотворения Т. Щепкиной-Куперник «Песня над рубашкой» («Биржевые ведомости», 5 октября 1914 года, утренний выпуск).[↩]
16. Заключительные строки из стихотворения «Казак» («Свободный журнал», 1914, октябрь, стлб. 3 – 4).[↩]
17. Строки из стихотворения «В далеком прошлом, в иные годы…» («Нива, иллюстрированный журнал литературы, политики и современной жизни», 1914, N 39, стр. 757).[↩]
18. Полностью строки стихотворения читаются так:

    Полки стремятся, как волны моря,

    Идут бесстрашно врага встречать. [↩]