Материалы к «манифесту» Марка Щеглова

В. КАРДИН

МАТЕРИАЛЫ К «МАНИФЕСТУ»
МАРКА ЩЕГЛОВА

Из книги: «Отрывной календарь. Записки о встречах и странствиях».

Когда дневное одиночество перетекает в ночную бессонницу, вспоминаешь ушедших, жестоко унесенных временем. Их, ушедших, все больше, но память, ведя свой отбор, приводит немногих. Среди них и Марк Щеглов. Хотя дружба наша длилась всего-то три года. Велик ли срок при моих почти восьмидесяти? Но те три во многом определяли наши непредвиденно сблизившиеся судьбы, и, останься Марк в живых (медики не исключают и такой, правда редкий, поворот туберкулезного менингита), мы, верится, сберегли бы братскую доверительность и близость. Пускай ему суждено было – в том у меня нет сомнений – стать видным ученым, блестящим литератором.

В сентябре 1953-го «Новый мир» с подачи Н. Гудзия напечатал дипломную работу Щеглова «Особенности сатиры Льва Толстого». В те же дни я, наконец-то демобилизовавшись, вернулся с Дальнего Востока в Москву. У Марка позади оставались больницы и санатории (костный туберкулез навалился еще на двухлетнего), подработка, коль удастся, ретушером и рисовальщиком, чтобы не умереть с голоду, учеба в МГУ, на очное отделение которого инвалидов брать не полагалось, а на заочном не полагалась стипендия.

Нас свел редакционный сотрудник Алексей Иванович Кондратович (я доставил письмо от его армейского сослуживца, он в поисках новых авторов уговорил меня, отнекивавшегося, написать рецензию).

В нашем с Марком прошлом не было точек соприкосновения. У меня позади Отечественная, гарнизоны Прикарпатья, где не стихала война с УПА, и Приморья, где готовилась третья мировая. Да наш Верховный, отдав концы, нарушил свои же гениальные планы.

Когда на семинаре молодых литераторов руководительница срывавшимся от благородного возмущения голосом кричала: «Вы, Марк Александрович, бомбочка, опасная бомбочка!», Марк спрашивал меня: «Как военный, растолкуй, почему я – бомбочка?»

Он смущенно улыбался, натужно переставляя костыли. К рукоятке одного привязана веревочная авоська с рукописью и книгами.

Когда в постановление ЦК о «Новом мире» (1954 г.) в числе трех «порочных» упомянули и статью Марка о леоновском «Русском лесе», Твардовский послал нас на писательское собрание в гостиницу «Советская»: «Понюхайте, чем пахнет».

Пахло дурно, и в перерыв мы вознамерились перебраться подальше от трибуны. В фойе Марк растерянно замер. Мимо, не останавливаясь, не кивнув, деловито прошел заведующий отделом «Комсомолки», еще недавно уговаривавший его написать статью для этой газеты.

Да, люди его узнавали безошибочно. Одни принимали, другие отвергали. Нормально. ^

Получив гонорар, – бухгалтерия в том же старом особняке в начале Малой Дмитровки, что и редакция «Нового мира», – мы медленно спускались по широкой лестнице, строя планы предстоящего разгула. К особняку, подле входа, лепился домик – кафе на три-четыре столика.

За одним сидел спортивного вида мужчина с мушкетерскими усиками, в белой рубашке с расстегнутым воротом. Читал гранки и что-то писал карандашом на тетрадном листе. Рядом с ним отдаленно знакомая мне улыбчивая женщина. Продолжая улыбаться, она приблизилась к нам, торопливо и не слишком внятно заговорила. До войны училась в ИФЛИ, возможно, мы встречались. Сейчас переводчица, жена безработного режиссера Лунгина. Наслышана о Щеглове и хочет познакомить нас со своим спутником, который продолжал отрешенно читать и делать записи.

«Вика! – возвала она к читавшему и записывающему. – Оторвись наконец. Это добром не кончится…»

Впрямь могло не кончится. «Мушкетер» выписывал количество граммов водки, подлежавших изъятию, – развертывалась очередная антиалкогольная кампания. Водку, устраненную из текста, автор грозился незамедлительно уничтожить лично.

Одернув рубашку, застегнув ворот, представился: Виктор Некрасов. Повесть (кивок в сторону гранок) еще не имеет названия. Он предпочел бы «И медные трубы». Но редакция противится. Будет что-нибудь вегетарианское, вроде «В родном городе».

Так мы с Марком познакомились с Виктором Платоновичем Некрасовым. А после какого-то собрания вскоре втроем обедали в ресторане на Большой Дмитровке, неподалеку от Столешникова. Выпив, Некрасов прибегал к ненормативной лексике. Марк, откинув голову, смеялся, но сам ею не пользовался. Особенно резко Некрасов проехался относительно сложностей Щеглова – «по состоянию здоровья» – с очной аспирантурой: «Им нужны бицепсы…»

Летом, в Коктебеле, куда Марк выбрался с мамой Нионилой Васильевной, – мне ведомо из его открыток, – они постоянно встречались с Некрасовым и его матерью Зинаидой Николаевной.

Это одна из непостижимых особенностей советской яви. Иной раз удавалось за гроши махнуть на юг. А в Москве не всегда хватало на троллейбус. Поездка от Электрического переулка (он рядом с Тишинским рынком) до метро «Белорусская» для Марка сопряжена была с двумя проблемами. Первая: преодоление троллейбусных ступенек. Вторая: четыре копейки за билет.

Однажды Марка посетила счастливая идея: мы с ним не должны вступать в Союз писателей, – наверняка примутся полоскать мозги, но должны вступить в Литфонд.

Правление Литфонда тогда довольствовалось одной из пристроек на улице Воровского, во дворе с сидящим в каменном кресле классиком, об особенностях сатиры которого Марк написал. Если бы только об этом!..

Табличка на дверях гласила: «Председатель Литфонда Е. А. Пермяк».

Мы, не сговариваясь, рассмеялись. Незадолго до нашего визита «Литературка» напечатала убийственную рецензию Щеглова на книгу Е. Пермяка «Драгоценное наследие». Первоначально рецензия называлась «В зоне комфорта».

Не сговариваясь, мы повернули на 180 градусов. Радужная мечта о льготных путевках в Дом творчества накрылась.

Однажды нас с Марком зазвала в гости старая критикесса, обладательница – трудно вообразить – отдельной квартиры в Доме правительства. Была она не только старой критикессой, но и старой большевичкой. Поэтому на просторном столе сверхособая водка и колбаса незамутненно-розового цвета.