№4, 1957/История литературы

Литература антифашистского сопротивления в Германии

1

(1939 – 1945)

Нынешняя борьба передовых сил германского народа за единство и свободу своей родины, за ее развитие по пути мира и демократии имеет свою славную историю. Предтечами этой борьбы на протяжении веков были тысячи и миллионы мужественных революционеров и патриотов от Томаса Мюнцера до Эрнста Тельмана. Предвестниками миролюбивой демократической Германии были и самоотверженные герои антифашистского подполья, как дожившие до великого дня победы, так и павшие в жестоких боях на ближних подступах к цели.

Немецкая прогрессивная общественность свято чтит память этих борцов, хранит их боевые традиции, продолжает их дело. Выражая чувства всех лучших людей Германии, Вильгельм Пик в речи у памятника павшим борцам рабочего движения сказал: «На стене, окружающей памятник, начертаны на мемориальных досках тысячи имен жертв гитлеровской тирании. Их имена должны всегда напоминать нам о великих задачах, за которые они боролись и отдали свою жизнь. Мертвые взывают к нам!» 1

В дни, когда реакционные международные силы делают ставку на возрождение германского милитаризма, обращение к традициям антифашистской борьбы приобретает особенно актуальное и поучительное значение. Примеры отваги и стойкости героев Сопротивления вдохновляют сегодня немецких борцов за мир и демократическое единство. С другой стороны, германские реакционеры понимают, насколько опасны для них традиции антифашистского Сопротивления. Поэтому они стремятся оклеветать эти традиции и извратить их действительную историческую сущность.

Одним из множества политических скандалов, которые сопровождают ремилитаризацию Западной Германии и реставрацию в ней реакционных порядков, была в свое время постановка пьесы Вальтера Э. Шефера «Заговор». Достаточно изложить содержание пьесы, чтобы сразу стало ясно, чего добивались режиссеры (не театральные, а политические!) этого спектакля.

Герой пьесы Шефера – гестаповский генерал Зонн. Гестаповец – этим все сказано, и личность героя не требует дополнительной характеристики. Высокопоставленный палач Зонн ни в чем, разумеется, не уступал своим товарищам по профессии. Но вот однажды, в 1943 году, он во время инспекционной поездки попадает в Освенцим, о порядках которого он, казалось бы, должен был знать лучше кого-либо другого, и здесь волей автора происходит прозрение героя. Гестаповский генерал оказывается благороднейшей души человеком: потрясенный зрелищем душегубок, он мгновенно преображается и становится… борцом Сопротивления. Отныне Зонн отправление своего кнутобойного ремесла обильно уснащает антифашистскими тирадами и в этом противоречивом и противоестественном состоянии пребывает до 20 июля 1944 года. В этот день, день покушения на Гитлера, он самоотверженно стремится помочь заговорщикам, самолично перерезает провода главной ставки гестапо и прячет компрометирующие заговорщиков документы. После провала заговора он признается в своих действиях почти столь же рыцарственному, как и он сам, группенфюреру (т. е. эсэсовскому генералу) Айхману, отклоняет предложение бежать и отказывается от самоубийства. Он претендует на нечто более возвышенное: он хочет быть казненным вместе с заговорщиками… «если они вообще позволят мне умереть в их обществе».

Западногерманская публика – увы! – ко многому привычна. За последние годы ей часто приходилось читать в газетах об офицерах и генералах гитлеровского вермахта, которые-де были антифашистскими рыцарями без страха и упрека. Ей не раз доводилось слышать по радио о том, что героями и мучениками антифашистского подполья были промышленные и земельные магнаты Третьей империи. На киноэкранах и театральных сценах примелькался образ «антифашиста» в сутане и с четками в руках. Но Шефер своим скандальным фарсом побил все рекорды, снабдив антифашистским аттестатом сановника из гестапо.

Пьеса Шефера представляла собой одну из бесчисленных попыток реакции реабилитировать фашистских «бывших людей», возвести нацистских преступников в высокий сан «сопротивленцев» 2 и, таким образом, создать моральные предпосылки для восстановления не только вермахта с гитлеровскими генералами и офицерским корпусом, но и войск СС и даже гестапо! Реакционные фальсификаторы истории прибегают к тенденциозному искажению действительной картины антифашистской борьбы с тем, чтобы «с исторической точки зрения» обосновать политику реабилитации и возрождения всяческой фашистской нечисти и одновременно клеветнической травли и преследования сил демократии и социализма. Создана легенда, которая гласит, что антифашистами в Третьей империи были юнкеры и промышленники, генералы и священники. При этом на особенно почетный пьедестал возносятся заговорщики, совершившие 20 июля 1944 года покушение на Гитлера.

Реакционная легенда об аристократическом характере антифашистского Сопротивления получила в послевоенные годы широкое распространение благодаря назойливой литературно-политической активности ее глашатаев. Аллен Даллес, бывший во время войны руководителем американского шпионского центра в Европе и сносившийся через германского вице-консула в Берне Ганса Б. Гизевиуса: заговорщиками, опубликовал книгу «Германское подполье». Выпустил свои лжевоспоминания также и Гизевиус. В этих книгах профашистский американец и проамериканский фашист, беспардонно клевеща на рабочих и коммунистов-подпольщиков, курили фимиам генералам и юнкерам. Вслед затем в Западной Германии появилось множество других исторических и мемуарных книг, романов, повестей и пьес, прославляющих деяния «великомучеников» от 20 июля.

Такова версия, сочиненная и пущенная в оборот А. Даллесом, Гизевиусом и иже с ними. Но обращение к фактам и документам, честное непредвзятое изучение вопроса сразу обнаруживают лживость этой легенды и ведут к установлению исторической истины о германском антифашистском Сопротивлении.

 

* * *

Коммунистическая партия Германии была единственной партией, ставшей с первых же дней гитлеровской диктатуры на путь подпольной антифашистской борьбы.

Буржуазные партии поддерживали фашистский режим, а после их официального самороспуска фактически перестали существовать. Социал-демократические рабочие, готовые к борьбе, обычно примыкали к подпольным коммунистическим группам, осуществляя тем самым снизу, вопреки воле своего центрального правления, единый антифашистский фронт.

Первые полтора-два года после прихода Гитлера к власти были годами наивысшего подъема, наибольшей массовости антифашистского Сопротивления, руководимого КПГ. В этот период коммунисты вели борьбу, опираясь на поддержку миллионов немецких трудящихся. Но к 1935 году подпольное антифашистское движение несколько пошло на убыль. По свидетельству Вильгельма Пика «…партийная организация внутри страны к 1935 году была значительно ослаблена… продолжительное время, вплоть до 1935 года, партии еще удавалось сохранить внутри страны центральное руководство, но затем это стало невозможным»3 Однако коммунисты никогда не складывали оружие. ЦК КПГ, находившийся в эмиграции, ценой величайших усилий сумел сохранить связи с организациями в основных промышленных районах Германии. Мужественные инструкторы и курьеры нелегально переходили границы, устанавливали связи с подпольными группами в Берлине, Гамбурге, Рурской области, доставляли директивы ЦК и решения Брюссельской и Бернской конференций КПГ, руководили работой на местах.

Антифашистское Сопротивление, главной силой которого были коммунисты, продолжалось и после начала войны в Европе и особенно усилилось после вероломного нападения на Советский Союз.

Среди подпольных организаций, действовавших в годы войны, следует указать на группу Антона Зефкова, группу Ремера – Заксе – Урига, группу Шульце-Бойзена – Харнака («Красная капелла») группу Баума и др.

Образование летом 1943 года в Советском Союзе, на основе политической консолидации антифашистских эмигрантов и многих тысяч немецких военнопленных, Национального комитета «Свободная Германия» вызвало относительно широкий отзвук в Германии. С конца 1943 года в различных городах Германии начали возникать местные группы НКСГ, органы подпольного национального антифашистского фронта. Особенно широкий размах движение НКСГ приобрело в Западной Европе, в первую очередь, среди оккупационных войск во Франции, где оно опиралось на братскую поддержку со стороны могучего французского движения Сопротивления.

Организованная борьба антифашистов-подпольщиков происходила также и за тюремной решеткой и колючей проволокой концлагерей. Почти во всех концлагерях Третьей империи действовали подпольные организации политических заключенных, в которых руководящую роль играли коммунисты. В Освенциме4 и Бухенвальде комитеты заключенных организовали тайное хранение оружия, готовя восстание. В Дахау, Бухенвальде, Маутгаузене, Заксенгаузене в последние дни гитлеровского режима подпольные организации заключенных, в которых активнейшую роль играли советские люди, перешли к прямым вооруженным действиям, захватили власть в лагерях в свои руки и удерживали ее с помощью всех антифашистов до подхода войск антигитлеровской коалиции.

В изданном ЦК СЕПГ учебнике для партийных школ сказано; «Хотя группа Зефкова, группа Ремера – Заксе – Урига, группа Шульце-Бойзена – Харнака («Красная капелла») и многие другие группы показали героические примеры сопротивления, однако они оставались изолированными от масс немецкого народа… Все эти отдельные организации Сопротивления, которые лишь изредка поддерживали взаимный контакт, не смогли создать массового движения против Гитлера»5

Однако отсутствие массового антифашистского движения в Германии и то, что нацизм не был свергнут силами самих немцев, не умаляет героизма немецких антифашистов. Их борьба при отсутствии массовой народной поддержки требовала особой стойкости и убежденности. Германские коммунисты жизнью и смертью доказали наличие у них этих качеств. Они играли руководящую роль в антигитлеровском подполье, они принесли наибольшее количество жертв в борьбе против фашизма и войны.

Как бы реакционные литераторы ни стремились оболгать и принизить коммунистическое и вообще демократическое, антифашистское подполье, но все их риторические утверждения разлетаются в прах при первом соприкосновении с приводимыми ими же документальными материалами. Так, например, Р. Пехель в своей книге «Немецкое сопротивление» при всей своей враждебности к коммунистам не в состоянии отрицать замечательный героизм их поведения перед лицом фашистских палачей, героизм, которым не отличались милые сердцу Пехеля «рыцари 20 июля». «Коммунисты так мужественно стояли перед судом, – сквозь зубы цедит Пехель, – что даже у видавших виды гитлеровских судей мороз проходил по коже при виде твердой решимости подсудимых и их непреклонной ненависти к национал-социализму»6

Реакционные литераторы и политические дельцы, ныне пытающиеся сами увенчать себя лаврами «героев Сопротивления», противопоставляют коммунистическому и вообще демократическому подполью – заговорщиков, организовавших покушение на Гитлера 20 июля 1944 года. Между тем большинство этих заговорщиков – генералы, офицеры, прусская чиновная бюрократия – представляли собой фракцию внутри фашизма, не преследовавшую никаких антифашистских целей, а, напротив, желавшую лишь спасти фашизм и интересы германского империализма от разгрома, устранив одиозную фигуру Гитлера и открыв тем самым возможность сговора с американо-английскими империалистами для продолжения войны против Советского Союза. Нет, подлинное антифашистское Сопротивление в Германии представляли никак не люди типа палача Франции генерала фон Штюльпнагеля, одного из организаторов поджога Рейхстага графа фон Гельдорфа или крупного гестаповца и группенфюрера войск СС Небе, а коммунисты и их соратники, и именно против них гитлеровцы с особым ожесточением и направляли свои удары.

В последние месяцы войны, когда гитлеровский режим уже явственно агонизировал, фашисты, охваченные неистовством истребления, довели террор до невиданных размеров. Сигналом к Варфоломеевской ночи послужило злодейское убийство Эрнста Тельмана 18 августа 1944 года. После этого во всех концлагерях и тюрьмах разразилась кровавая вакханалия, были поспешно уничтожены почти все оставшиеся еще в живых руководящие деятели КПГ, члены ЦК, секретари областных организаций, бывшие депутаты Рейхстага и ландтагов, в том числе Георг Шуманн, Эрнст Грубе, Теодор Нойбауэр, Бернгард Бестляйн, Антон Зефков, Эрнст Шнеллер, Матиас Тезен, Альберт Кунтц, Отто Энгерт и др. Так гитлеровцы лихорадочно истребляли коммунистов, пытаясь уничтожить антифашистские кадры, которые могли бы впоследствии возглавить немецкий народ на путях демократического переустройства Германии.

 

2

Смертный приговор, вынесенный фашистами гуманистической культуре и вместе с ней прогрессивной немецкой литературе, они приводили в исполнение 10 мая 1933 года, в пресловутый день сожжения книг. Но приговор приводился в исполнение заочно, в отсутствие приговоренного, ибо к тому времени немецкая литература в основном находилась уже в изгнании.

Фашистский террор и надругательства над культурой вызвали в литературных кругах массовую эмиграцию. Почти все значительные писатели, имена и произведения которых символизировали немецкую литературу в глазах мирового общественного мнения, покинули страну, не желая проституировать свое творчество в угоду имперской «камере культуры». В эмиграции оказалось 250 немецких писателей. Среди 88 писателей, подписавших холопское послание к Гитлеру под названием «Клятва верности и повиновения», не было ни одной сколько-нибудь заметной фигуры… Иоганнес Р. Бехер имел все основания с гордостью заявить в октябре 1947 года на Первом конгрессе немецких писателей: «Наша литература, в лице ее лучших представителей, выражающих ее творческую субстанцию, с честью выдержала жесточайшее испытание немецкой истории. Ни один выдающийся немецкий писатель не переметнулся на сторону нацизма. Немецкого Кнута Гамсуна не нашлось»7

Правда, поведение престарелого Герхарда Гауптмана в годы фашистской диктатуры было несколько уклончивым. Но во всяком случае, он был далек от того, чтобы стать гитлеровским пропагандистом, официальным писателем Третьей империи. Гауптман, не решившийся открыто выступить, оставил, однако, письменное свидетельство своего враждебного отношения к фашистскому режиму – терцины, написанные им в 1942 году:

 

Германия, великая страна,

Зловонной уподобилась трясине,

Где все, чем в мире славилась она,

Бесславно гибнет в липкой смрадной тине,

Плодильня трупных мух, гнойник земной,

Для палачей Эдемом ставший ныне!..

 

(Перевод В. Левина)

Рикарда Гух, Бернгард Келлерман, Клара Фибих не сделали никаких уступок фашизму, их по справедливости можно было назвать «внутренними эмигрантами»: они или не писали вообще, или демонстративно уклонялись от актуальной тематики.

Вскоре после войны в немецкой печати появился термин – «литература из ящиков письменного стола». Имелись в виду те антифашистские произведения, которые втайне писались в гитлеровской Германии и за невозможностью их издания сберегались до лучшей поры в ящиках письменного стола. Публикации 1945 – 1947 годов не в полной мере оправдали надежды читателей: «литература из ящиков письменного стола» оказалась немногочисленной. К ней относились книга Эрнста Вихерта «Тотенвальд», написанная в 1939 году под свежим впечатлением заключения автора в концлагере Бухенвальд, стихи Оскара Лорке, Сюзанны Керкхоф и высоко талантливого поэта-лирика Петера Хухеля…

Вихерт был писателем буржуазным и достаточно консервативным по своим социальным воззрениям. Но он был свидетелем героизма своих товарищей по заключению, рабочих-коммунистов, и его взволнованный рассказ о Иозефе Бизеле, Гансе Беккере, Вальтере Хуземане и др., бестрепетных перед лицом смерти, беззаветно преданных идее борцах-антифашистах, был ярким примером торжества писательской честности над политическими предрассудками. И все же непоследовательность и противоречивость антифашизма Вихерта сказывались в его книге достаточно ясно. Не понимая действительной социальной природы гитлеровского строя, он осуждал его с барско-сословной точки зрения. Противореча собственному опыту и собственным наблюдениям, Вихерт иногда приходил к выводу, что национал-социализм был порождением «духа массы», «великим временем маленьких людей».

Стихи Лорке, Керкхоф, Хухеля обладали некоторыми общими чертами. Они были проникнуты пафосом морального негодования против гитлеризма и верой в неизбежное торжество справедливости, они были самокритичны и говорили о великой вине непротивления фашизму, они клеймили кровавый террор, истребление культуры, подавление мысли насилием… Однако индивидуалистическая ограниченность лирики «из ящиков письменного стола» мешала ей проникнуть в социальную сущность явлений. Реальные контуры фашистского режима как бы растворялись в стихах Лорке и других в тумане символических и мистифицированных образов. Обличение конкретного зла подменялось в них проклятиями по адресу «призраков», «демонов», «химер» и пр.

Писатели, в прошлом связанные с заговором 20 июля (Рудольф Хагельштанге, Эмиль Хенк и др.), как правило, имели не большее отношение к антифашистской литературе, чем их собратья из сферы политики – к антифашистскому Сопротивлению. Из поэтов, поддерживавших связь с заговором 20 июля, представляет интерес лишь Альбрехт Гаусгофер. История его «Моабитских сонетов» исполнена драматизма. Гаусгофер был арестован по делу 20 июля. Следствие затянулось, и в апреле 1945 года, когда почти все заговорщики были уже давно казнены или уничтожены в концлагерях, он все еще ожидал решения своей участи в Моабитской тюрьме, в Берлине. Советские воины уже вели бои в соседнем квартале. Чтобы не допустить освобождения политических заключенных Красной Армией, эсэсовская охрана вывела их из тюрьмы и расстреляла. Через несколько дней тело Альбрехта Гаусгофера было найдено среди трупов. Закоченевшая рука убитого сжимала свернутую в трубку тетрадь, на обложке которой было написано «Моабитские сонеты». Это были стихи, которые поэт писал в одиночной камере и с которыми он не пожелал расстаться, выходя в свой последний смертный путь.

По своему происхождению и положению Гаусгофер принадлежал к высшим слоям в иерархии гитлеровской империи, но уже в 1941 году, после первого ареста, он был уволен с государственной службы. В заговоре 20 июля Гаусгофер не играл особенно видной роли и не имел отношения к выработке ультрареакционных планов, связанных с именами Герделлера, фон Хасселя и др. Напротив, по имеющимся скупым сведениям, а также на основании оставшихся после Гаусгофера стихов, правильнее предположить, что в последние годы жизни в нем произошел резкий политический перелом и что он, в отличие от большинства других заговорщиков, был убежденным антифашистом, хотя взгляды его и продолжали страдать либеральной расплывчатостью. Для оценки того, в каком направлении Гаусгофер развивался, как он решительно рвал со своим прошлым и сурово его осуждал, очень важен его мужественный сонет «Вина»:

 

Вершите суд! Я горд моей виной,

И знайте: я бы счел за преступленье

Не верить, что настанет возрожденье,

Что для народа день придет иной…

Но я другой вины несу позор:

Я не исполнил в срок святого долга,

Беду поняв, молчал я слишком долго

И слишком поздно вынес приговор.

Раскаянье кипит в моей груди…

Я совесть обманул, – таить не стану, –

Себя и всех опутать дал обману,

Не закричал, что пропасть впереди,

И лишь теперь я осознал сполна,

Что не был тверд, и в том моя вина!

(Перевод Л. Вороновой)

 

В большинстве моабитских сонетов Гаусгофера – «Великие мертвецы», «Сожженные книги» и других – преобладала тема разоблачения фашизма под углом зрения его культурной дикости и морального варварства. Смерть застала Гаусгофера на полпути между антигитлеровской фрондой и антифашистским демократическим Сопротивлением.

Представители «литературы из ящиков письменного стола» не были прямыми участниками подпольной антифашистской борьбы. Окруженные со всех сторон верноподданными обывателями Третьей империи, социально ограниченные кругозором интеллигентской гостиной, не зная «другой Германии», иногда даже не подозревая об ее существовании, эти писатели, естественно, не могли составить себе правильного представления об отношении различных слоев немецкого народа к фашизму, о классовой сущности фашизма, о политическом состоянии рабочего класса и крестьянства. В силу этих обстоятельств, их антифашизм носил все же поверхностный характер и им не удавалось в своих произведениях обнажить социальные корни ненавистного строя и показать реальные перспективы и силы антифашистской борьбы.

На совершенно ином идейном уровне стояла литература Сопротивления.

В смысле возможностей распространения и воздействия литература Сопротивления зависела от состояния антифашистской нелегальной печати, в основном – коммунистической.

В подпольных изданиях удельный вес жанров художественной литературы был невелик. Кроме того, немецкая подпольная печать не могла обеспечить произведениям писателей-антифашистов таких тиражей и возможностей распространения, которые хотя бы отдаленно приближались к условиям литературы французского Сопротивления. Несмотря на самоотверженность работников подпольной печати и большое количество издаваемых названий, тираж каждого названия листовки или номера газеты исчислялся несколькими десятками и лишь редко сотнями экземпляров, газеты выпускались со средней периодичностью от двух раз в месяц до одного раза в два-три месяца, средняя продолжительность существования той или иной газеты исчислялась сроком в один-полтора года, и успех коммунистической группы в районе Средний Рейн – Саар – Пфальп, сумевшей издать 22 номера газеты «Штимме дес фолькес», мог рассматриваться как рекордный.

В первые годы гитлеризма антифашистская художественная литература, циркулировавшая в Германии, преимущественно завозилась нелегальным путем из Франции и Чехословакии. В период 1933 – 1935 годов писателям-эмигрантам удалось издать и переслать через границу обращение Генриха Манна к немецкому пароду, в целях маскировки упакованное в чайные пакетики, стихи Рудольфа Леонгарда, специальный выпуск журнала «Шрифтштеллер», по внешнему оформлению, верстке, шрифтам и пр. абсолютно сходный с одноименным фашистским журналом, повесть Боде Узе «Последняя битва».

К 1936 – 1937 годам у антифашистских писателей-эмигрантов прекратились возможности массового завоза в Германию художественной литературы. Между тем оставшиеся внутри страны революционные писатели, известные в качестве таковых еще со времен республики, исчислялись буквально единицами, находились под строжайшим наблюдением, и их активное участие в подпольной борьбе оружием художественного слова было весьма затруднено.

Поэт-коммунист Ганс Лорбер в 1933 – 1935 годах был в заключении, а затем до разгрома фашизма работал на химическом заводе в Биттерфельде. Он, как и Эмиль Гинкель, бывший в те годы шахтером в Рурской области, писал иногда антифашистские стихи, но они не распространялись. Автор «Пылающего Рура» – Карл Грюнберг, выйдя на свободу после двухлетнего заключения в концлагере, издавал некоторое время подпольную газету «Крот». Кроме того, он пересылал нелегальными путями через Швецию корреспонденции о фашистском терроре. Обошедшие мировую прессу сообщения о пытках Тельмана и Осецкого, об убийстве Мюзама и др. имели своим источником данные Карла Грюнберга, сумевшего организовать внутри Третьей империи свою тайную информационную сеть.

Писателем антифашистского Сопротивления в полном смысле этого слова был Ион Зиг, руководитель подпольной группы бывших редакторов «Роте фане» и издатель газеты «Ди иннере фронт». Начало его литературной деятельности восходило еще к последним годам республики. Будучи в то время редакционным работником «Роте фане», а также сотрудником газет «Берлинер тагеблат» и «Фоссише цейтунг», Ион Зиг написал свое первое художественное произведение, повесть «Южная поездка», рассказывавшее о расовой дискриминации в США и об истории негра, линчеванного погромщиками (уроженец Детройта, Зиг превосходно знал по личному опыту все «прелести» американского образа жизни). Эта повесть была напечатана в журнале «Ди Тат», редактором которого был Адам Кукхоф, впоследствии соратник Зига по антифашистскому подполью, казненный гитлеровцами.

В годы фашизма Зиг вынужден был отказаться от легальной литературной деятельности. Он стал рабочим-железнодорожником, руководителем подпольной организации. Среди написанных им листовок и статей для газеты «Ди иннере фронт», некоторые приближались к жанрам рассказа или художественной публицистики.

  1. «Tagliche Rundschau», 15 января 1952 года.[]
  2. По-немецки «Widerstandler» – искусственное словообразование с пренебрежительным оттенком.[]
  3. Wilhelm Pieсk, Reden und Aufsatze, Bd. I, Berlin, 1950, S. 405.[]
  4. Bruno Baum, Widerstand in Auschwitz, Berlin – Potsdam, 1949.[]
  5. «Die Entwicklung Deutschlands imd der deutschen Arbeiterbewegung», 6. Abschnitt: 1933 bis 1945. Herausgegeben von ZK der SED. Berlin, 1953, S. 409 – 410.[]
  6. Rudolf Pechel, Deutscher Widerstand, Zurich, 1947, S. 69.[]
  7. Johannes R. Becher, Votn Willen zum Frieden, Berlin, 1947, S. 91 – 92.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №4, 1957

Цитировать

Фрадкин, И. Литература антифашистского сопротивления в Германии / И. Фрадкин // Вопросы литературы. - 1957 - №4. - C. 140-166
Копировать