Книги посвящаются современности (Заметки об украинской и белорусской прозе)

В издательства, в редакции журналов и газет, в квартиры писателей каждый день приходят письма от читателей. Они очень разнообразны по содержанию, но чем больше их читаешь, тем громче звучит их лейтмотив. «Пишите о нас!» – повторяют на все лады горняки и металлурги, рыбаки и животноводы, геологи и машиностроители. Немало высказывается тут и наивных просьб, показывающих, как упрощенно судят некоторые читатели о задачах литературы (почему, мол, до сих пор нет романа о таком-то заводе, почему ничего не написано о такой-то стройке). Но дело не в частных ошибках и неверных суждениях. Настойчивый и страстный этот призыв к писателям совершенно искренен: это, можно сказать, крик души. Читают у нас в стране много и жадно. И, конечно, чаще всего хочется читателям разных возрастов и разных профессий прочесть книгу о людях наших дней, о труде, о любви, об успехах и неудачах, о счастье и горе тех, кого они видят рядом с собой каждый день, – о себе самих.

Разумеется, книга, написанная о любой эпохе, может оказаться остро современной, может стать надежным оружием в сегодняшней борьбе. Но так же ясно и то, что генеральная линия развития литературы – именно создание образа современника, именно осмысление событий, происходящих вокруг. Чем была бы русская литература без «Евгения Онегина» и «Героя нашего времени», без «Мертвых душ» и «Ревизора», без написанных на сугубо актуальном материале романов Тургенева, Гончарова, Достоевского, без стихов Некрасова и сатиры Салтыкова-Щедрина? Да, конечно, и без «Полтавы», и без «Войны и мира», и без «Песни про купца Калашникова» нельзя полностью судить о русской классической литературе, как нельзя представить себе советской литературы без блистательной исторической прозы Алексея Толстого, без «Жизни Клима Самгина», без «Тихого Дона» и многих прекрасных книг о близком или далеком прошлом, созданных нашими писателями на протяжении четырех десятилетий. И все же ясно, что советская литература не выполнила бы своей основной задачи, не оправдала бы своего названия, если б не создавала образы современников. На всем ее пути эти образы стоят, как вехи, указывая направление ее развития, – пламенные образы героев гражданской войны, первых пятилеток, солдат справедливой войны, мирных тружеников, мечтателей и работяг, создающих своим трудом новый мир на старой земле. Тема современности была и остается ведущей темой всякой литературы, вдохновленной передовыми идеями и стремящейся пропагандировать их.

* * *

Статья эта не ставит своей целью обзор. Хотелось бы поднять в ней некоторые вопросы, в известной степени общие для украинских и белорусских прозаиков (да и не только белорусских и украинских!), поделиться мыслями, возникающими при чтении созданных ими книг на современную тему.

Вот что прежде всего бросается в глаза – заметно изменился главный герой книг о современности: он стал и проще и сложнее. Впрочем, слово «проще» здесь взято из другого смыслового ряда, чем слово «сложнее». Речь идет не об упрощении психологии, а о некоторой, так сказать, демократизации образа героя, об его очеловечивании. Парадный образ героя, поставленного над людьми, наделенного сверхъестественными достоинствами, все заметнее уступал за последние годы – в литературе, в театре, в кино – образу рядового советского человека, «обычного» труженика, далекого от всякой позы и фразы. Как во всякой полемике, тут были и есть издержки. Но в основе это направление животворно и очень верно. Создание полноценного образа простого (но не «маленького»!) советского человека – это для нашей литературы всегда было направлением главного удара, говоря языком фронта. По успехам именно на этом участке прежде всего будут судить потомки о литературе наших дней…

В этом смысле одним из показательных произведений представляется повесть украинского прозаика Ю. Збанацкого «Поздравьте меня, друзья!». Героиня ее – вчерашняя школьница Вера Гаценко – только вступает в жизнь. Первые шаги ее робки и неуверенны. Вначале кажется, что Вера вообще человек вялый, несамостоятельный, безынициативный, тем более что она и сама себя рекомендует примерно таким образом: мол, куда Нина Жачук, туда и я; Нина умная, энергичная, она лучше знает, как поступать. Но присмотришься к Вере и видишь, – пожалуй, тут дело не столько в пассивности, сколько в том, что эта восемнадцатилетняя сельская школьница просто еще не выбрала своего пути. Ей кажется, что надо поступать в институт: все поступают, и Нина поступит, и мать этого обязательно хочет, и все равно в какой, – лишь бы приняли; поэтому она едет с Ниной в Киев, держит экзамен и очень обескуражена тем, что не проходит по конкурсу. Конечно, Вера – далеко не образец активности и самостоятельности, недаром бойкая Нина так беззастенчиво ею командует. Ее надо наталкивать на идею, нужно зажечь. Но уж когда она загорелась идеей, поверила в нее, тогда сказываются все ее хорошие качества – органическая любовь к труду, исключительная добросовестность, пылкая энергия.

Лирическая и мягкая по интонации повесть Ю. Збанацкого привлекает и тем, что трудности, встречающие героиню, не притушевываются, не замалчиваются, тем, что именно в борьбе с этими трудностями и вырастает в Вере новый человек.

«Уж и весна в этом году! Проснусь утром, выгляну в окно, и у меня сразу портится настроение… Бывали раньше весны как весны, а это какое-то недоразумение… А может, раньше я просто не замечала прихода весны? Ведь мне было все равно, когда стает снег, в марте или в апреле…

Сейчас весна укорачивает мне жизнь. Кончается апрель, а теплом еще не пахнет… Наш участок лежит вспаханный, ждет зерна. Посмотрю на термометр – матушки! Да когда же это будет десять – двенадцать градусов!»

Действительно, первая трудовая весна у Веры выдалась трудная. Кончаются сроки сева кукурузы, а тепла все нет. Вот тебе и соревнование, вот тебе и обязательство вырастить шестьдесят центнеров с гектара, вот тебе и первые мечты о трудовой славе! Уполномоченные из района и из области настаивают, чтоб кукурузу сеяли в срок, невзирая на погоду. Другая звеньевая, Маланка, начинает сеять.

«По черной грязи, чадя дымом, лениво полз трактор, таща за собой сеялку. Вся мокрая, забрызганная грязью по колени, шла за сеялкой Маланка…

— Сеешь? – спрашиваю я, ужасаясь.

— Сею, – отвечает Маланка таким тоном, словно хоронит родного отца.

Я быстро погружаю руку в землю. Она холодна, как лед, сковывает пальцы.

— Ты с ума сошла! – кричу я. – Ведь зерно разбухнет и заплесневеет от холода. Ты забыла, что в книгах сказано.

Маланка останавливается.

— Сама вижу… Это же надругательство над землей. Что это за сев? Но поговори с ними… Требуют… Приказывают… – Маланка с ненавистью озирается. Я тоже. К нам подходят завхоз колхоза, уполномоченный из области…»

Тихая и нерешительная Вера открыто бунтует, отказывается сеять в холодную землю, чуть ли не бросается под трактор, ведущий сеялку («Решила повторить подвиг Раймонды Дьен?» – подсмеивается товарищ), обзывает уполномоченного вредителем и в конце концов добивается своего. Это уже не робкая школьница, а хозяйка жизни, хорошо понимающая важность того, что она делает. Вера как будто и не очень меняется – она остается все такой же скромной, застенчивой и, случайно встретившись в поле с нарядной Ниной, немного стыдится своего будничного рабочего облика, своих перепачканных рук. Но подлинная сила и обаяние теперь уже на стороне Веры; она пасует перед Ниной только по привычке, по врожденной скромности. За ее спиной стоит высокая живая стена кукурузы, выращенной ею, «выстраданной», как говорит ее мать, уже признавшая и одобрившая новый путь своей дочери.

Повесть Ю. Збанацкого не лишена недостатков; так, в частности, критика уже отмечала, что любовь «идеального» Толи дана героине словно в награду за ее трудовые подвиги. С этим замечанием можно согласиться: ведь даже поэтичная сцена, когда Вера, насквозь промокшая, исхлестанная градом, сидит среди погибших стеблей кукурузы, еле разбирая, читает размокшее письмо с долгожданными словами любви и плачет не то от счастья, не то от горя, – даже эта сцена выглядит несколько «подстроенной», не вполне естественной: мол, побило кукурузу, так не плачь, Вера, утешься, вот тебе письмо!

Но, как бы строго ни судить об «интимных» сценах, ясно, что в основе своей замысел писателя нашел удачное воплощение. Мы прослеживаем становление интересного и ценного характера нашей молодой современницы, видим лирически окрашенное и вместе с тем реалистически точное изображение той среды, в которой этот характер формируется. Повесть Ю. Збанацкого – это разведка боем на важнейшем направлении, где удача особенно ценна.

Эту же задачу – создание образа простого советского человека – ставят перед собой и другие украинские писатели.

Одно из оригинальных по форме решений этой важной задачи предлагает молодой писатель Василь Земляк в своих повестях «Родная сторона» и «Каменный Брод».

Повести эти уже вызвали горячий спор в украинской критике. Писатель М. Стельмах и критик И. Бойчак выступили на страницах журнала «Дніпро» в защиту В. Земляка от проработочной критики, которой были подвергнуты его повести в журнале «Вітчизна». Очень понятно, почему именно М. Стельмах испытывает такую искреннюю симпатию к молодому прозаику. В манере В. Земляка есть нечто внутренне родственное творчеству самого Стельмаха: глубокий лиризм, окрашивающий все повествование, очень живое и непосредственное чувство природы, доходящее иногда до того, что человек сливается с природой, почти растворяется в ней. Это придает повестям В. Земляка своеобразную прелесть. Кстати сказать, ясно, что в своей работе молодой прозаик (сознательно или инстинктивно) опирается на некоторые очень стойкие, можно сказать, органические тенденции украинской прозы – об этом тоже не следует забывать, оценивая его творчество. И, конечно, глубоко неправ рецензент «Вітчизни» И. Дзюба, фактически отрицая всякую ценность творческих исканий молодого писателя, упрекая его в опошлении хорошей идеи, в упрощенчестве, в шаблоне.

Но надо заметить, что и темпераментное выступление защитников В. Земляка грешит некоторыми преувеличениями.

М. Стельмах и И. Бойчак правильно указывают на то, что в «Каменном Броде» сказался творческий рост писателя, что эта небольшая повесть отличается от «Родной стороны» и более четкой, продуманной композицией, и более экономным и точным языком. Но ведь и в «Каменном Броде» дает себя знать известная фрагментарность, лирическая расплывчатость и неясность – то, что является в творческой манере В. Земляка, так сказать, оборотной стороной медали. В «Родной стороне» эти недостатки проступают еще резче, и нужны определенные усилия, чтоб угадать живые образы в путанице случайных линий, в колеблющихся световых пятнах, в той зыбкой, неуловимой, почти импрессионистской словесной живописи, приемами которой пользуется В. Земляк. Поэтому можно понять (хоть и не оправдать) И. Дзюбу с его азартом отрицания. Действительно, «Родная сторона», несомненно отмеченная печатью таланта, вызывает подчас даже чувство досады. И чувство это рождается обычно там, где писатель повествует о взаимоотношениях своих героев.

Ибо природа в повестях В. Земляка прекрасна и поэтична. Нежная, прямо какая-то песенная полесская весна; ночные улицы села, на которые девушки выходят вместе со звездами, и глаза их искрятся ярче звезд; украинские хаты, окруженные примолкшими хорами цветов, – все это романтически» яркие, глубоко лирические картины, в которых нет-нет да проскользнут гоголевские интонации, и они придают особую окраску всему действию, совершающемуся на этом почти сказочном фоне. Осушая Вдовье болото, герои В. Земляка недаром почти ждут, что над ним подымется лицо легендарной погибшей красавицы, обрамленное волосами, которые вмиг поседели от предсмертного ужаса.

Беда в том, что этот сверкающий фон зачастую гасит и стушевывает недостаточно выделенные из него образы героев. Председателю колхоза Евгену Бурчаку все время пытаются ставить палки в колеса его антиподы Талимон Товкач и Максим Шайба. Они ведут агитацию против нового председателя: мол, и с осушением болота у него дело не выйдет, и на трудодень он зря столько наобещал – нипочем не выдаст… Они пускаются на прямые вредительские акты: по приказу Шайбы, главного агронома МТС, начинают убирать недозрелый массив. Бурчак борется, его поддерживает секретарь райкома Муров, профессор Живан; в то же время развиваются довольно сложные личные взаимоотношения Бурчака с Зоей и Оленой. И вот, прослеживая эти линии, иной раз ощущаешь, что манера, избранная В. Земляком, в значительной мере ограничивает его творческие возможности. Правильно опять-таки замечают М. Стельмах и И. Бойчак, что не каждый писатель тяготеет к изображению острых конфликтов, к напряженному действию. Но в том-то и дело, что В. Земляк попытался поднять в «Родной стороне» достаточно острые конфликты в сфере и общественных и личных взаимоотношений. А вот решить их на должном уровне он все же не смог. «В повестях В. Земляка привлекают в первую очередь живые, выразительно обрисованные народные характеры. Их нельзя спутать… у каждого из них есть своя жизнь…» – пишут М. Стельмах и И. Бойчак. И это мне кажется преувеличением.