Классики и современники
Лев Озеров, Мастерство я волшебство. Книга статей, «Советский писатель», М. 1972, 392 стр.
Книга Л. Озерова «Мастерство и волшебство» – итог многолетних размышлений о поэзии, о поэтах, о творчестве. Здесь собраны статьи, – правильней было бы сказать: эссе, – о классиках, современниках, о поэтическом мастерстве.
Главное устремление Л. Озерова – проникнуть во внутренний мир поэта. В духовном мире, философии поэта – объяснение не только его мировоззрения, но и художественной структуры любого произведения. Но и мысль художника, считает критик, постигается через весь образный строй, ритмическую организацию и все другие составляющие поэзии. Общий пафос творчества, система излюбленных образов – это уже ключ к духовной жизни поэта. Ведь не всегда впрямую говорит он о заветном, да и не всякому художнику свойственна сентенциозность. Плодотворна позиция – добираться до сути поэтического явления путем всестороннего его осмысления!
Вот как прочитана Л. Озеровым лирика Тютчева. Он указывает: «философия – не область, а пафос тютчевской лирики… Вне переживаний, вне субъективно-биографического начала в лирике Тютчева нет философии». Критик рассматривает важную для понимания Тютчева проблему мифа в его творчестве. Хаос и Гармония, Ночь и День, Небо и Бездна, Сон, – без выяснения значения этих понятий для поэта невозможно постичь глубину тютчевской мысли. Л, Озеров не просто растолковывает существо этих структурных элементов, он прослеживает их творческую историю и усиление многозначности по мере роста поэта. И приходит к убедительному выводу: «Роковое сочетание двух противоположностей ведет главную линию в лирической полифонии Тютчева. Здесь – нерв его поэзии». Верно, именно из антиномичности мышления Тютчева проистекает глубина и мощь его прекрасной поэзии.
Вместе с тем антиномичность сознания поэта Л. Озеров берет как некую данность, не прослеживает корней этой особенности мышления Тютчева. Происходит же она из глубокого несоответствия поэта своему времени. Ведь не случайно не мог он пристать ни к одному из современных ему общественных движений. Так, во многом разделяя устремления славянофилов, он смеялся над их армяками и бородами; отрицая и проклиная Революцию, страстно тянулся к ней. Тютчев и декабристов «осудил» двусмысленно (вспомним стихотворение «14-ое декабря 1825»). Тот же самый человек, что назвал николаевское самодержавие «железной зимой», а крепостническую Россию – «вечным полюсом», писал и произведения, проникнутые официозными идеями.
Тютчев, может быть, самая сложная фигура в русской поэзии, Пожалуй, лучше всех сказал о нем Л. Н. Толстой: «…Я его люблю и считаю одним из тех несчастных людей, которые неизмеримо выше толпы, среди которой живут, и потому всегда одиноки». Уяснив своеобразие этой личности, можно в полной мере осмыслить и особенности духовной жизни поэта, обрести ключ к его сложному и в чем-то противоречивому творчеству.
Л. Озерова вообще занимают образы и темы, сквозные в творчестве того или иного поэта. Образ огня у Фета – это тоже лейтмотив. Сквозной образ Веры Звягинцевой – звезда, звезды. Лейтмотив Николая Ушакова – весна, обновление мира. Это важно. Ведь такие образы – «выражение главного в личности поэта». Процесс становления каждого поэта есть процесс строительства нового, невиданного духовного материка. В этом, может быть, главный смысл творчества.
«Что это значит – создать свой поэтический мир?
Это – создать такой мир, где может поселиться сколько угодно читателей и где не должен поселяться ни один поэт».
Книга Л. Озерова адресована широкому читателю. Еще и поэтому главный акцент им ставится именно на выявлении наиболее характерных черт творчества того или иного поэта. Критик как бы учит читать стихи, воспринимать словесный материал не только в его буквальном, но и символическом смысле (а зачастую это подлинное его значение), ибо поэтическое слово всегда многозначно и всегда многозначительно.
Бытовало мнение, что жизнь Фета и его творчество отделены друг от друга как бы стеной – столь несхожи на первый взгляд поэт Фет и помещик Шеншин. И быть может, первым указал на связь между ними тот же Л. Н. Толстой, проницательно сказавший о письме Фета, в котором поэт прислал новое свое стихотворение и тут же жаловался на вздорожание керосина: «Это побочный, но верный признак поэта». Л. Озеров ищет органическую связь между жизнью и искусством. Раскрытию этого важного обстоятельства посвящена в значительной мере статья о Фете.
Л. Озеров отвергает ходячее представление о безоблачной ясности, прозрачности, беззаботности поэта. Нет, Фет не укрывался от жизни в башне из слоновой кости (как бы ему этого ни хотелось). И его творчество есть своеобразный отзвук бурь и трагедий мира. Не надо только пытаться найти прямые отражения их в лирике Фета.
С мало освещенной стороны взглянул критик на творчество Блока: на его прозаическое наследие и – уже – на критические статьи поэта. Очевидно, что Блок монолитен, а не распадается на поэта и критика, живущих и мыслящих раздельно. Л, Озеров указывает, что перекличку с поэтическими созданиями мастера можно найти в его критических размышлениях, ибо они неизбежно спаяны единством духовных устремлений и интересов поэта.
Не только в статье о Блоке присутствует интерес к этой стороне творчества художника. Говорит Л. Озеров и об Асееве-критике, и о теоретических работах Сельвинского, размышляет над заметками Бориса Пастернака о Блоке.
Уже отмеченное нами понимание цельности, нераздельности факторов, формирующих поэта, присуще большой, обстоятельной статье о Б. Пастернаке. Задавшись целью проследить только стилевую эволюцию поэта, критик развивает в своей статье некоторые общие соображения, касающиеся, например, упомянутой нами проблемы становления художника.
В книге не раз ставится вопрос о новаторстве. «У поэта, нашедшего себя, – повторяет свою мысль Л. Озеров, – мы без особого труда откроем отличительные особенности, заставляющие при упоминании его имени сразу же представить мир его образов», И развивает эту мысль применительно к новаторству: один из его главных признаков есть смелость, нешаблонность поэтического мышления, «отклонения от законов, внушенные талантом и дерзостью».
Л. Озеров постоянно подчеркивает, что у большого поэта творческая энергия направлена на познание сути явлений, на проникновение в глубинный смысл бытия. Она не тратится на бесцельное формотворчество – «образ… не украшение, а способ познания мира».
Л. Озеров владеет разными видами критического анализа. На примере одного стихотворения или даже одной строки он последовательно вскрывает весь процесс создания произведения, зовет читателя увидеть не только его единичную ценность, но и непосредственно, изнутри, ощутить творчество художника в целом. Проникновение в художественную частность, деталь позволяет точнее, живее осмыслить поэтический мир. Анализ одного стихотворения Тютчева, Фета или Пастернака делает нас соучастниками работы и мысли поэта.
Вот как сформулирована суть изменений техники Б. Пастернака: «Он менял не окраску стиха, а его кровообращение». Что такое Асеев? «Огромность без гигантомании, широта без расплывчатости». «В калейдоскопичности, в кинематографической последовательности-непоследовательности, в молниеносной смене предметов, событий, явлений, появляющихся в меру необходимости подтвердить и мгновенно высветлить мысль, – стиль Антокольского».
Подобные замечания – конечно, не претендующие на полноту характеристики – всегда фиксируют в сознании читателя какие-то особенности поэтики художника. Из нескольких таких кратких определений слагается костяк статьи, на который наращиваются примеры, более частные наблюдения. Этот метод выбран удачно, особенно если учесть то обстоятельство, что книга рассчитана на читателя, не искушенного в литературоведении.
К сожалению, стремление быть доходчивым повредило критику в одном из разделов его книги – в главе о Пушкине, заметно отличающейся от других статей.
«Человек, решивший говорить или писать о Пушкине, должен себя сознательно ограничить, поставить в рамки. Иначе вскоре окажется: вместо разговора об одном писателе он поведет разговор о всей нашей литературе, о всей культуре нашей, о всей русской истории», – пишет Л. Озеров. Соглашаясь с ним, добавим: приступая к разбору произведений Пушкина, хорошо сдерживать себя и в эмоциональном отношении. Поэзия Пушкина в наши дни не нуждается в панегирике, она требует обстоятельного разговора, серьезного анализа.
Л. Озеров написал восторженную статью о Пушкине, ее приподнятость не только порой режет слух («В неоглядности пронизанного солнцем ржаного поля с бьющейся на виске этого поля изжелта-синей жилкой рощи»), но и приводит критика к сомнительным силлогизмам: «Болдино, русское село, – это место, где написаны многие пушкинские шедевры. Это словно гениальный намек на то, что в русских селах не раз еще совершатся дела великие и необыкновенные», В восторженном запале автор забывает специфику времени, о котором пишет, и тогда становятся возможны такие строки: «В жителях болдинских мест жило и живет понимание значимости этого человека. Не только барин, не просто барин. Сочинитель!» Л. Озерову наверняка должно быть известно, что сочинительство не считалось во времена Пушкина почтенной и, уж во всяком случае, серьезной профессией даже в «культурном» свете, о чем можно судить хотя бы по стилистической окраске – этого слова. И уж тем более неграмотному крестьянину это занятие не внушало священного трепета.
Или возьмем утверждение, что Пушкина погубила «царева и охотнорядская (подчеркнуто мной. – С. П.), бенкендорфова и булгаринова» Русь. Бесспорно, что великий поэт был затравлен и сведен в могилу царем, бенкендорфами, булгариными и светской чернью. Но «охотнорядцы» здесь ни при чем. Ведь негативный смысл это понятие приобрело несколько десятилетий спустя после смерти Пушкина. При его жизни «охотнорядцы» не играли той мрачной роли, что при последних двух императорах. Во времена Николая I они не были опорой престола, к ним прибегли гораздо позже. Нельзя поэтому назвать этой кличкой реакционеров николаевской эпохи, подобно тому как нельзя нарекать «опричниками» дружинников Ольги, расправившихся с древлянами.
Не кажется точным и такого рода утверждение: «Ценность этих отрывков (речь идет о критическо-публицистических заметках и набросках статей Пушкина. – С. П.) от того, что они отрывки, не уменьшается, а, напротив, увеличивается». Нам кажется очевидным, что целая статья, даже у Пушкина, ценнее, чем фрагмент ее.
В статье о Пушкине ощущается поспешность работы автора. И это тем более досадно, что для каждого поэта Л. Озеров нашел особые слова и каждая его новая статья в чем-то отлична от другой: разные поэтические миры определяют различный словесный лад (конечно, в пределах стиля критика). О Звягинцевой он не напишет так, как о Светлове, а немного по-другому. Это тоже свидетельство глубокого вчувствования в стихию творчества разных мастеров.
Л, Озеров давно уже известен как популяризатор поэзии, как неутомимый пропагандист классического наследия. Стремлением приобщить к сокровищнице русской поэзии самого широкого читателя проникнута и его книга «Мастерство и волшебство».