Как рождаются фантастические книги

Беседа с корреспондентами польского еженедельника «Вокруг света» Ст. Братковским и Е, Зеленьским («Dookola Swiata», 1961, N 41).

На русском языке опубликованы следующие произведения Ст. Лема: «Астронавты» («Молодая гвардия», М. 1957), «Магелланово облако» (Детгиз, М. 1960), «Вторжение с Альдебарана» (Изд. иностранной литературы, М. 1960), «Звездные дневники Ийона Тихого» («Молодая гвардия», М. 1961).

Вопрос: Все считают, что Вы пишете с большой легкостью. Говорят, будто Вы садитесь за машинку с уже вполне готовой концепцией и вся последующая работа – это лишь словесно-литературное оформление.

Ответ: Трудно было бы утверждать, что когда я сажусь за машинку, то уже знаю, чего я хочу… «Дневник, найденный в ванне» задумывался первоначально как небольшая юмореска, а постепенно разросся до размеров книги. Со стороны кажется, что я пишу быстро, однако сам я постоянно ощущаю внутреннее сопротивление материала. Разумеется, ex post мне кажется, что все именно так и задумывалось с самого начала, что у меня существовал вполне отчетливый абрис романа – нечто вроде рельефа на каменной глыбе: надо было лишь отсечь все лишнее…

Между тем вначале нередко случается, что лист бумаги, заправленный в машинку, напрасно ждет, когда тебя осенит вдохновение. У меня, конечно, всегда есть уже какие-то заготовки – обрывки мыслей, заметки для памяти и т. п. В минуты полного творческого бессилия я с надеждой хватаюсь за них: перелистываю, проглядываю. И действительно, благодаря им иной раз удается сдвинуться с «мертвой точки». Когда, например, я сидел таким образом над своей последней вещью «Возвращение со звезд», я знал только, что космонавт возвращается после десятилетнего путешествия на Землю, где за это время минуло сто сорок лет… Ему, следовательно, предстояло столкнуться с новой, незнакомой цивилизацией. Было во всем этом нечто забавное: я сижу, пишу, следя с интересом, как у моего героя завязываются первые беседы, первые контакты. Вдруг падает слово «бетризация», я еще сам не знаю, что оно должно означать. Участники разговора принимаются объяснять его значение, и я сам невольно заинтересовываюсь тем, что же оно означает. Повествование развивается как бы само собой, и постепенно складывается законченный замысел вещи. А именно: над людьми проделан некий эксперимент – их мозг лишен способности вообразить, что можно, например, убить человека… «Бетризация», с одной стороны, таким образом, оказывается как бы величайшим благодеянием, но она же влечет за собой и другие очень важные последствия: никто уже не в состоянии представить себе, что можно отдать жизнь ради спасения ближнего.

Вопрос: Вы, видимо, обладаете редкой способностью легко развивать, развертывать самые различные идеи. Для Вас это нечто вроде профессиональной игры ума. Поэтому можно думать, что во всей этой феерии люди как главный объект интересуют Вас гораздо меньше?..

Ответ: Вовсе нет. Даже совершенно наоборот. Видите ли, в действительности я занимаюсь научной фантастикой, что называется, «по необходимости». Дело в том, что я не умею ничего выдумывать – в смысле «перевоплощаться». Я написал один роман о современности, в нем – максимум моего жизненного опыта. Зато я могу писать о переживаниях, которые еще никто не испытывал, и поэтому в области научной фантастики мне не угрожает опасность впасть в фальшь. Признаюсь: меня не интересует предвидение чисто технических достижений или нечто иное, где можно допустить просчет. Такое предвидение обычно обречено на поражение. Попробуем задуматься над тем, что ныне представляет интерес из прежней фантастики? Ведь даже Жюль Верн, некогда придумавший подводную лодку, и тот сделался до смешного архаичен.