К вопросу о национальном характере в латышской литературе

Национальный характер, как известно, считается одним из основных – признаков нации. Писатель не может создать национальное произведение искусства в широком смысле слова, то есть создать образы национального звучания, если в своем произведении он воссоздает только национальный колорит, но игнорирует психический склад народа, его национальный характер.

Сказанное выше относится также и к лирике. В хорошем стихотворении, воспевающем природу, а не человека, представителем национального характера народа является сам поэт, чьими глазами воспринят и сердцем которого прочувствован изображаемый пейзаж. Это хорошо понимал уже Гоголь. Говоря о великом русском национальном поэте Пушкине, Гоголь отмечает, что «…истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа. Поэт даже может быть и тогда национален, когда описывает совершенно сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего народа, когда чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется, будто это чувствуют и говорят они сами» ¹. Сам Пушкин также, критически оценивая попытки отнести национальную специфику в литературе лишь к языку и особенностям тематики, подчеркивал именно национальное своеобразие «образа мыслей и чувствований», отражающееся в «зеркале поэзии».

Белинский в своих статьях неоднократно ссылается на приведенные выше слова Гоголя. В статье «Русская литература в 1841 году» он говорит: «Я не знаю лучшей и определеннейшей характеристики национальности в поэзии, как ту, которую сделал Гоголь в этих коротких словах, врезавшихся в моей памяти…» ². Следуя Гоголю, Белинский пишет: «…тайна национальности каждого народа заключается не в его одежде и кухне, а в его, так сказать, манере понимать вещи» ³. «Истинный художник, – пишет Белинский в другом месте, – народен и национален без усилия; он чувствует национальность прежде всего в самом себе и потому невольно налагает ее печать на свои произведения» ⁴.

Однако своеобразное восприятие предметов и явлений, присущее народу, из которого вышел поэт, проявляется и в тех его произведениях, содержание которых взято из жизни других народов. Это дает основание причислить и эти произведения, по их национальной специфике, к литературе народа, которому принадлежит поэт. Белинский правильно говорит: «Как ни разнообразен, как ни мирообъемлющ Гёте в своих созданиях, ко каждое из них веет немецким и, сверх того, еще «гётевским» духом. Хотя в большой части лирических пьес Пушкина, и даже в некоторых эпических его произведениях, как в «Дон-Жуане», и содержание и форма, по-видимому, чисто европейские, но и в них Пушкин является истинным национальным русским поэтом, уже по одному тому, что их никогда нельзя смешать ни с байроновскими, ни с гётевскими, ни с шиллеровскими созданиями и нельзя иначе назвать, как «пушкинскими». Повторяем: это необходимо, это лежит в сущности творчества: из какого бы мира ни брал поэт содержание для своих созданий, к какой бы нации ни принадлежали его герои, сам он всегда остается представителем духа своей нации, смотрит на предметы ее глазами и кладет на них ее печать. И чем гениальнее поэт, тем общее его создания, а чем они общее, тем национальнее и оригинальнее» ⁵.

Читая эти слова Белинского, невольно вспоминаешь «Иосифа и. его братьев», «Илью Муромца» и «Кая Гракха» Райниса, «Жанну д’Арк», «Мирабо» и «Спартака» Андрея Упита. Не настало ли время взглянуть и на эти выдающиеся памятники латышской литературы с точки зрения Белинского, отметить в них не только точное изображение древнееврейского, египетского, русского, древнеримского и французского национального колорита и национального характера, но и разглядеть и выделить в них латышский, райнисовский иупитовский дух. Быть может, в таком случае Иосиф, Илья Муромец, Жанна д’Арк, Спартак и другие герои этих пьес предстанут перед нами как образы, свидетельствующие о духовной зрелости латышской нации в период освободительного движения пролетариата, о революционном и гуманистическом образе мыслей передовых латышей, умении «вживаться» в судьбы другого народа, уважать и поддерживать все великое и прогрессивное у других народов. И, может быть, в таком случае чудесный, переливающийся всеми красками радуги, лирически-драматический образ древнееврейской девушки Дины и ее взволнованные диалоги с Иосифом станут и свидетельством большого уважения латышей к женщине. Подход Белинского раскрыл бы нам новые богатства в национальном искусстве Райниса и Упита и вместе с тем и в самом национальном характере латышского народа, в его психическом складе. Не только Белинский, но и другие русские революционные демократы в своих трудах раскрывают перед нами возможность прикоснуться к глубочайшим источникам национальной специфики в литературе, заставляют нас увидеть их в психическом складе народа, в своеобразии его мышления и чувств, которые, преломляясь через призму национальной и художественной индивидуальности писателя, находят свое отражение в литературе.

Вопрос о национальном характере труден, так как он затрагивает весьма сложное, диалектически противоречивое историческое явление. Для его всестороннего и конкретного выяснения потребовалось бы широкое, основанное на многочисленных исторических фактах исследование. В этой короткой статье мы постараемся наметить лишь некоторые главные аспекты разработки этой проблемы.

Прежде всего: что создает, определяет национальный характер?

Идеологи буржуазии считают, что национальный характер народа по своей сущности представляет нечто неизменное, то есть внеисторическое, существующее испокон веков, само по себе. Возникнув некогда непонятным, мистическим образом, он якобы существует и действует независимо от исторических условий, не изменяясь в своей сущности, даже не развиваясь, лишь проявляясь при различных обстоятельствах в более или менее «чистом» виде. Защитники иррационального расизма ищут особенности народного характера в биологизированной «мистике крови». Пророк ульманисовского фашизма Я. Лапинь в 1936 году провозглашал: «Национализм говорит каждому члену народа, что… судьба каждого человека заложена в его крови, кровь фатальна своей предопределенностью».

Все это – метафизические и реакционные теории, созданные для того, чтобы разделять народы, разжигать чад шовинизма и натравливать один народ на другой.

В противовес им марксизм-ленинизм учит, что национальный характер народа прежде всего отражает особенности его исторического развития. Национальный характер складывается под влиянием тех экономических, политических, географических, культурных и других условий, в которых живет народ. По мере изменения этих условий меняется и характер народа, его духовный облик. Поэтому национальный характер никогда не может быть понят вне специфических условий. Он относительно устойчив, но не неизменен.

Буржуазные идеологи приписывали латышам в качестве некой неизменной, сохраняющейся при всех условиях особенности определенный индивидуализм, замкнутость, отгороженность от коллектива.

На этом основании после Великой Отечественной войны буржуазные националисты «предсказывали», что в Латвии будто бы не привьется коллективное сельское хозяйство, так как колхозы по своей сущности якобы противоречат национальному характеру латышей. Теперь сама жизнь доказала, насколько глубоко заблуждались глашатаи латышского индивидуализма. Некоторая замкнутость, привязанность единоличника к своему уголку, своему клочку земли сложилась у латышского крестьянства в ходе укрепления хуторского единоличного хозяйства в эпоху феодализма, а в особенности в период владычества капитализма. Ликвидация частной собственности и переход к системе коллективного, социалистического способа производства изменили характер человека, образ мышления латышского крестьянина, приобщили его к принципам коллективизма.

Сейчас наиболее сознательная часть латышского крестьянства, в сущности, уже освободилась от психологии «своего уголка, своего клочка земли». Разумеется, этот процесс был нелегок, так как приходилось ломать черты характера, складывавшиеся на протяжении многих поколений в условиях частной собственности. Этот процесс продолжается и в настоящее время, так как сохранилось достаточно много людей, не сумевших еще побороть в себе «ветхого Адама». Эти, радикальные, можно даже сказать – революционные изменения в характере латышского крестьянства нашли яркое отображение в литературе, особенно в таких образах, как Антон Пацеплис – у Вилиса Лациса, старый Пакалн – у Анны Саксе, Арум – у Визбулиса Берце, Ильза Гайгала – у Анны Броделе.

Под влиянием совместного труда на фабриках и заводах у городских рабочих уже в период капитализма складывался и укреплялся совершенно иной, пролетарский образ мышления, что, в свою очередь, вносило значительные изменения в национальный характер народа.. Андрей Упит в романе «Просвет в тучах» отлично показал на образах Анны и Андрея Осисов, Андра Калвица, Лиены Берзинь, как меняется психологический склад сельских тружеников, пришедших в город на заработки и влившихся в среду пролетариата.

Характер народа, так же как и все в реальной действительности, непрерывно движется вперед, непрерывно развивается. Отмирают старые, пережившие свое время, непригодные для новых условий жизни качества, и вместо них появляются новые качества, соответствующие этим условиям, зародившиеся и выросшие в социальных и индивидуальных столкновениях и конфликтах. Наблюдательный взор талантливых писателей подмечает эти изменения, а их перо воплощает их в художественных произведениях. Я не могу назвать ни одного сколько-нибудь значительного произведения латышской советской литературы, в котором не отразился бы этот процесс. Если бы мы проанализировали, с этой точки зрения, произведения латышских советских прозаиков, поэтов и драматургов, перед нами развернулась бы весьма интересная история преобразования латышского национального характера в ходе укрепления латышской социалистической нации. Подобный анализ раскрыл бы национальную специфику латышской советской литературы. Это заманчивая задача для критика.

Различия в духовной структуре разных народов являются результатом неодинаковых условий их существования. Но, так как эти условия имеют одновременно много общего, то и в характерах народов наблюдается немало общих, интернациональных, общечеловеческих свойств. Национальный характер не только разделяет, но также и объединяет народы. Трудолюбие, настойчивость, честность – свойства, характерные не только для латышей. Они зарождаются всюду, где народу приходится упорным, тяжелым трудом отвоевывать право на существование.

Национальный характер прежде всего является совокупностью психических особенностей данного народа. С ними связаны направленность мышления, чувств и стремлений данного народа. Так, например, Белинский отмечает «размашистую силу чувств» русского народа, «широту русской натуры» и «дух вольности» как источник развития русской жизни и вместе с тем русской поэзии. Говоря о французах, обычно прежде всего упоминают их блистательное остроумие (l’esprit), а также веселый, жизнерадостный нрав, с таким блеском воплощенный Роменом Ролланом в образе Кола Брюньона. Немцы славятся своим систематическим, логическим умом и педантической аккуратностью. Стоит вслушаться в украинский язык – и мы сразу ощущаем ласковую нежность, соединенную с добродушным юмором. К психическим особенностям следует причислить и характерные для разных народов различия в области темперамента.

В понятие национального характера входят и моральные качества данного народа, нравы и обычаи, проявляющиеся в быту и труде.

Но национальный характер проявляется и раскрывается не только в языке, быту, труде и других выражениях человеческих взаимоотношений, в общественно-исторических традициях, а также, как указывает И. В. Сталин, в «своеобразии культуры, общей нации…» ⁶. Национальный характер, то есть «духовный облик, выражающийся в особенностях национальной культуры» ⁷, мы можем увидеть во всех областях искусства. Так, например, Гоголь, характеризуя особенности национального танца различных народов, задает вопрос: «Откуда родилось такое разнообразие танцев?» – и отвечает: «Оно родилось из характера народа, его жизни и образа занятий. Народ, проведший горделивую и бранную жизнь, выражает ту же гордость в своем танце; у народа беспечного и вольного та же безграничная воля и поэтическое самозабвение отражаются в танцах; народ климата пламенного оставил в своем национальном танце ту же негу, страсть и ревность» ⁸.

Остановившись на вопросе о связи национального характера с национальной культурой в классовом обществе, мы сталкиваемся с весьма противоречивыми отношениями, понять которые правильно можно, лишь строго оставаясь на почве марксизма-ленинизма. По учению Ленина, в каждой нации в условиях господства буржуазии при наличии антагонистических классов существуют две культуры.

Как в этом случае обстоит дело с национальным характером? Можно ли говорить о едином русском, французском, латышском, украинском национальном характере или следует говорить о двух национальных характерах, например, о буржуазно-национальном характере и пролетарско-национальном характере латышского или иного народа? Говоря о национальной специфике, советские литературоведы обычно обращают внимание на этот вопрос. И следует сказать, что разногласий здесь нет. Все подчеркивают, что в данном случае мы имеем дело не с классовой, а с общенациональной категорией. В этом смысле понятие национального характера стоит ближе к общему для всего народа языку, чем к классово дифференцированным идеологическим понятиям.

И все же не следует упрощать вопрос об общенациональном характере психической структуры народа в классовом обществе, не следует разрешать его, так сказать, в направлении единой прямой линии, не принимая в расчет классового антагонизма. Этот вопрос значительно сложнее. Он требует диалектического разрешения, так как национальный характер является единством противоположностей, совокупностью общенациональных и классовых особенностей на основе общих духовных особенностей нации.

Г. Ломидзе пишет: «Согласимся с тем, что не совсем правомерно говорить о наличии двух национальных характеров в одной нации. Но так же неправомерно признание единого, гармонически цельного характера в классовом обществе. Психический склад нации хотя и выступает как общенациональная категория, но крайне усложнен, раздвоен условиями общественного развития, противоречив» ## Георгий Ломидзе, Единство и многообразие, «Советский писатель», М. 1957, стр.

1. Н. В. Гоголь, Собр. соч. в 6-ти томах, т. VI, Гослитиздат, М. 1953, стр. 34.[↩]
2. »Русские писатели о литературном труде», т. I, «Советский писатель», Л. 1954, стр. 571. [↩]
3. Там же, стр. 577.[↩]
4. Там же, стр. 567.[↩]
5. «Русские писатели о литературном труде», т. I, стр. 569.[↩]
6. И. В. Сталин, Сочинения, т. 2, стр. 296.[↩]
7. Там же.[↩]
8. Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. VIII, изд. АН СССР, М., стр. 185.[↩]