Изучение литературных связей
М. К. Азадовский, История русской фольклористики, т. II, Учпедгиз, М. 1963, 363 стр
Второй том «Истории русской фольклористики» завершает капитальный труд покойного М. Азадовского, одного из крупнейших советских литературоведов и фольклористов. Так же, как и первый том, вышедший в 1958 году, второй том подготовлен к печати Л. Азадовской1. Известно, что М. Азадовский в последние годы жизни готовил третий том, который предполагал посвятить фольклористике советского времени. К сожалению, рукопись осталась незавершенной. Большой интерес представляет обнаруженное в архиве и публикуемое в приложении ко второму тому предисловие, которое должно было, по замыслу ученого, открывать все издание. В нем четко сформулированы задачи, которые М. Азадовский ставил перед собой.
Второй том охватывает большой и очень существенный для русской фольклористики период с 40-х годов XIX века до Великой Октябрьской социалистической революции. Именно в эти десятилетия фольклористика окончательно осознает себя как особая наука со специфическим предметом изучения, получает общественное признание и начинает играть значительную роль в истории русского освободительного движения и общественной мысли. Наконец, именно в эти годы русская фольклористика выходит на мировую арену и начинает оказывать заметное влияние на изучение фольклора в ряде стран. На страницах второго тома рассказывается о деятельности многих выдающихся исследователей и собирателей XIX – начала XX века. Книга, безусловно, станет важнейшим справочным изданием, к которому долго еще будут обращаться фольклористы, литературоведы, этнографы и историки. В этом отношении она оставляет далеко позади все известные до сих пор обзоры русской фольклористики (А. Пыпина, И. Ягича, М. Сперанского, А. Архангельского, Ю. Соколова и др.).
Работа М. Азадовского писалась сравнительно давно, и естественно, что отдельные ее страницы устарели. Это отмечалось нами уже четыре года назад, в рецензии на первый том «Истории русской фольклористики» 2.
Во втором томе в характеристиках Г. В. Плеханова, П. Лафарга, народников, А. Н. Веселовского обращают на себя внимание фразы или интонации, характерные для 30 – 40-х годов. Заметно также стремлении автора как можно больше ученых и собирателей привязать к понятию «шестидесятничество». Спорно употребление термина «молодая филологическая школа», тем более что в этот раздел вместе с А. Пыпиным, Н. Тихонравовым, А. Котляревским, Л. Майковым, В. Стасовым и другими оказался включенным, например, П. Бессонов. На страницах 234- 235 говорится о том, что так называемая «Песенная прокламация» П. Киреевского до нас не дошла, между тем недавно она была обнаружена и впервые опубликована А. Соймановым. Количество подобных примеров можно было бы увеличить. Мы говорим об этом, разумеется, не для того, чтобы упрекнуть покойного автора. Его труд был и остается первоклассным исследованием, возникшим в определенные годы и на основе данных, известных науке в ту пору. Но нельзя не пожалеть о том, что издатели не сопроводили некоторые главы хотя бы краткими ссылками на важнейшие работы, вышедшие за последние десятилетия, – это, несомненно, помогло бы читателям правильнее ориентироваться в обширном материале двухтомника.
Труд М. Азадовского остается единственным у нас опытом последовательного исторического рассмотрения русской фольклористики в целом» выполненным по единому замыслу, основанному на глубокой и теоретически ясной концепции. Концепция эта обрела бытование в нашей науке задолго до выхода в свет первого тома издания, но только теперь она впервые стала доступной читателю в развернутом и детально аргументарованном виде. Ее наиболее характерная черта заключается в том, что анализ формирования я развития фольклористики осуществляется в теснейшей связи с историей русской общественной жизни и русской литературы. М. Азадовский не стремился охарактеризовать взгляды фольклористов или собирателей на отдельные частные вопросы. Он ставил перед собой задачу «проследить… историю понимания процессов народного творчества на разных этапах развития русского общества» (стр. 347).
Известно, что М. Азадовскому принадлежит заслуга постановки вопроса о роли революционных демократов в истории русской фольклористики. Если и в отдельных статьях о Белинском, Добролюбове, Чернышевском, Герцене эта проблема ставилась на относительно широком фоне,, то в двухтомнике она предстает в органической связи со всей демократической линией в истории русской общественной мысли (политические ссыльные и их роль в фольклористике и этнографии, краеведческое движение 40 – 60-х годов прошлого века, народническая фольклористика, марксистская фольклористика начала XX века и т. д.). Вместе с тем демократическая линия фольклористики предстает здесь не изъятой из реальной общественной борьбы, а включенной в сложный и противоречивый исторический процесс развития русской научной мысли в области’ изучения народного поэтического творчества. Во втором томе широко характеризуются различные научные течения – и» близкие, и далекие революционным демократам или их предшественникам либо продолжателям. Вместе с тем концепции революционных демократов продолжают рассматриваться как естественное ядро, вокруг которого складывалась русская фольклористика XIX века как специфическое историческое явление.
Еще в вводных главах первого тома была подвергнута справедливой критике и теория механической и последовательной смены школ (мифологическая, компаративистская, антропологическая, историческая), и попытки вульгарных социологов прямо связать каждую из них с определенной социальной группировкой или даже классом. Во втором томе на богатейшем материале показывается, какая напряженная и исполненная политического смысла борьба шла внутри этих школ. Наконец, М. Азадовский рассматривает развитие русской фольклористики, с одной стороны, в тесной связи с фольклористикой украинской и белорусской, что дает возможность значительно вернее воссоздать облик общего и взаимосвязанного движения науки, и, с другой стороны, в тесной связи с развитием фольклористики в европейских, особенно в славянских, странах. Нельзя, однако, не высказать сожаления, что во втором томе эти полезные экскурсы в европейскую фольклористику оказались более краткими, чем хотелось бы, тем более что речь здесь идет не просто о влиянии зарубежной фольклористики на русскую, а о месте русской фольклористики в мировой науке.
Мы уже говорили, что третий том не был завершен ученым; этим, вероятно, объясняется несколько конспективный характер последней, седьмой главы («Маркс и Энгельс о фольклоре. Начало формирования русской марксистской фольклористики»).
Итак, перед нами не рукопись, извлеченная из архива ученого и представляющая лишь исторический интерес, а капитальное исследование, открывающее широкие перспективы дальнейшего изучения сложной и очень важной для истории русской культуры проблемы. Нельзя не согласиться с оценкой, которая давалась ему В. Жирмунским в биографическом очерке, предпосланном первому тому: «Книга в целом как труд большого ученого выдержала испытание времени и по богатству материала, глубине исследовательского анализа и теоретическим установкам, несомненно, войдет в число классических советских трудов по вопросам народного творчества».