№9, 1977/Публикации. Воспоминания. Сообщения

Из забытого (Воспоминания В. НАГОРНОВОЙ и Т. КУЗМИНСКОЙ о Льве Толстом). Вступительная заметка, публикация и комментарии С. Розановой

Имя большого друга Л. Толстого и автора замечательной мемуарной книги «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» Т. А. Кузминской широко известно, и нет надобности ее представлять и характеризовать. Надо только заметить, что многое из того, что она писала (а писала она повести, рассказы, воспоминания, связанные с Ясной Поляной), ныне затерялось и забыто, но забыто незаслуженно. К такого рода материалам принадлежат и публикуемые очерки.

Статья «Оригинал Наташи Ростовой в романе «Война и мир». Молодость Т. А. Кузминской» была опубликована в Приложении к газете «Новое время» 9, 23 апреля, 7, 14 мая 1916 года и автором их значилась В. Нагорная. Под этим прозрачным псевдонимом скрывалась племянница Л. Н. Толстого – дочь его сестры М. Н. Толстой – В. В. Нагорнова. Но у нее был и соавтор, имя которого при публикации утаено, – Т. А. Кузминская. Рассеивая подозрения своей сестры С. А. Толстой, она в письме к ней от 18 апреля 1916 года признавалась: «Очень радуюсь, что тебе понравилась статья…но тот, кто говорит, что написано мною все – неправ. Берегу Варины черновики. Много я ей рассказывала, много сама поправляла. Все, что разговоры, говение – мое. Описание – меньше другого, пение, наружность и пр. не мое. Я наводила литературный блеск, которого у нее нет» (Государственный музей Л. Н Толстого). Гораздо определеннее высказался бывший секретарь Толстого В. Ф. Булгаков, живший в ту пору в Ясной Поляне: «Воспоминания эти писались при мне. Они, конечно, созданы В. В. Нагорновой несамостоятельно. Рукою совершенно нелитературной, доброй и простоватой, как ребенок, старушки водила рука самой кандидатки на вечное место в пантеоне русской литературы – рука прототипа Наташи Ростовой – Т. А. Кузминской» 1. Всякие сомнения в активной и непосредственной причастности Т. А. Кузминской к написанию этой статьи исчезнут при ее сопоставлении с соответствующими главами ее книги, над которыми она тогда работала. Говоря словами Булгакова, их «водила одна и та же рука», настолько они близки по стилю, тональности, описываемым фактам и событиям.

Но статья имеет ясно выраженную цель – доказать идентичность Тани Берс и Наташи Ростовой путем сопоставления того, что было в жизни, с текстом романа. В этом плане статья интересна тем, что она отражает твердое убеждение родных и близких Толстого, что он многих из них «списывает», что они являются неким арсеналом его художественного творчества. После появления многих сочинений великого писателя в его доме начиналась даже веселая и своеобразная игра в отгадывание, кто есть кто, несмотря на то, что сам Толстой отвергал такого рода сближения. В письме от 3 мая 1865 года он, отвечая на вопрос, кто был прототипом Андрея Болконского, писал Л. И. Волконской: «Андрей Болконский – никто, как и всякое лицо романиста… Я бы стыдился печататься, ежели бы весь мой труд состоял в том, чтобы списать портрет, разузнать, запомнить». И все же есть резон в том, что писал Булгаков: «…Статье Нагорновой-Кузминской нельзя отказать в доказательности. Пусть писавшими руководили какие угодно побуждения, факт остается фактом: Наташа Ростова во многом списана с Тани Берс» 2. Гениальный художник, разумеется, не «списывал», а, черпая из реальности й характеры, и коллизии, и ситуации, и строй жизни, и систему поведения, и быт, создавал новый художественный мир, с неведомым еще высоким и глубоким смыслом. Пусть в статье Нагорновой-Кузминской несколько наивно и прямолинейно открывается связь жизни и искусства, но она же доказывает, что проблема прототипа в широком смысле слова существует и требует своего исследования на материале многих произведений Толстого.

Очерк «Мой последний приезд в Ясную Поляну» («Новое время», 15 декабря 1910 года) – произведение совершенно иного плана: это лирически-скорбный рассказ об осиротевшей Ясной Поляне, о трагической смерти Толстого, о всеобщей огромной утрате. Воспоминания были написаны тогда, когда вокруг «ухода» Толстого высказывались всевозможные домыслы, весьма далекие от действительности. Т. Кузминская смогла понять мотивы, побудившие писателя «уйти» из обжитого дома, из привычного мира, от близких людей: это был «уход» от «роскоши», от отвергаемого им «господского» образа жизни, выполнение требований его социально-нравственной философии, которые Кузминская, пользуясь терминологией самого Толстого, именует «религией».

Кузминская писала о посмертных днях Толстого, но она помнила живого и бесконечно любимого друга и много нового и неизвестного рассказала о нем.

Воспоминания печатаются по текстам газетных публикаций. Письма Толстого сверены по Юбилейному собранию сочинений, текст романа «Война и мир» – по Собранию сочинений в 20-ти томах («Художественная литература», М. 1960 – 1965).

 

ОРИГИНАЛ НАТАШИ РОСТОВОЙ В РОМАНЕ «ВОЙНА И МИР»

(МОЛОДОСТЬ Т. А. КУЗМИНСКОЙ)

Предисловие

Большинство лиц, выведенных графом Львом Николаевичем Толстым в романе «Война и мир», взяты из действительной жизни. Многие типы описаны им из давно прошедшего времени предков его, а многие и из его современников, которые и в настоящее время живы.

Боясь набросить на кого-либо нежелательную тень, Лев Николаевич избегал называть по именам этих лиц, но мы, близко стоявшие к нему люди, в то время безошибочно узнавали в них своих родственников и знакомых.

Будучи таким образом стесненной в оглашении тех сведений, которыми я располагаю благодаря молодости, проведенной в семье Толстых, я не считала себя вправе приступить к печатанию этой статьи, если бы не одно случайное обстоятельство: проф. С. А. Венгеров, до сведения которого дошло, что Лев Николаевич в своей героине, Наташе Ростовой, описывал молодые годы Т. А. Кузминской, обратился к ней с просьбой набросать краткую биографию, рассказав именно те эпизоды ее жизни, которые вошли в роман «Война и мир».

Татьяна Андреевна отказалась говорить о себе самой, находя это неудобным, и предложила мне описать те годы, которые мы провели более или менее вместе, предоставив мне касаться ее жизни постольку, поскольку Т. А. послужила для Льва Николаевича типом Наташи Ростовой.

Собственно, только молодые годы Т. А. Кузминской дали тему для создания образа Наташи Ростовой. Когда Лев Николаевич оканчивал «Войну и мир», Т. А. Кузминская не была еще замужем. Наташа Ростова после замужества ее списана Львом Николаевичем с его жены, гр. С. А. Толстой. И действительно, когда Льва Николаевича неоднократно спрашивали, с кого он писал Наташу Ростову, он отвечал: «Я перемолол Соню и Таню, и вышла Наташа».

Так говорила мне и моя мать, находя это описание вполне верным. Она знала сестер с раннего их детства и вообще находила между ними большое сходство.

Т. А. Кузминская восстановила в моей памяти некоторые эпизоды своей жизни, передав мне уцелевшую переписку ее с родителями, друзьями и самим Львом Николаевичем.

Вся эта переписка послужила мне основным материалом к моей статье. Этот материал представляет собой особый интерес, так как письма Льва Николаевича к Т. А. Кузминской и к ее родителям до сего времени не появлялись в печати.

В. Нагорная, рожденная гр. Толстая.

I

Я знаю Татьяну Андреевну Кузминскую с малых лет. Моя мать, графиня Мария Николаевна Толстая, была дружна с ее матерью, Любовью Александровной Берс, дочерью А. М. Исленьева. Эта дружба как бы по наследству перешла и к нам. Татьяна Андреевна была подругой моего детства, моей юности.

Хотя с тех пор прошло и много лет, но пережитое прошлое не забыто и живет в моих воспоминаниях.

Постараюсь передать те черты ее характера и факты из ее жизни, которые так ярко очерчены в «Войне и мире» в образе Наташи Ростовой.

С детства Таня, как я ее буду звать теперь, была очень худенькая и слабого здоровья. К четырнадцати годам она начала крепнуть и быстро развиваться. Она была очень живого характера и отличалась чуткостью, вызывавшей в ней участливость к окружающим ее, чем понемногу она завоевывала себе в семье положение общей любимицы. Вследствие этого ее сильно баловали и давали более свободы, чем двум ее старшим сестрам. Вообще воспитание ее шло без строгости и дисциплины.

Таня училась плохо и неохотно, но читала много, все, без всякой системы и разбора, что попадалось ей под руку.

Шестнадцати лет, когда она гостила у сестры своей, графини Толстой, яснополянская библиотека с журналами 60-х годов была ей открыта, и, конечно, романы того времени нравились ей больше всего и развивали в ней известный романтизм.

Лев Николаевич в одном из своих писем пишет ей: «…Главное, будь умна и не увлекайся романтизмом. У тебя целая жизнь впереди и жизнь, обещающая много счастия» 3.

В другом письме он говорит:

«Белогубка находится об тебе в меланхолии; а книги твои с подлыми (большей частью) романами для нас очень трогательны. Как только ты долго не пишешь, я не боюсь, что ты больна, а боюсь, что с тобой сделался какой-нибудь нравственный переворот, вследствие которого ты уж не приедешь к нам…» 4

Ее непосредственная натура выражалась в неудержимой веселости, впечатлительности и страстности во всем, что бы она ни делала, как в дурном, так и в хорошем. Всюду чувствовалась непреодолимая жизненная энергия.

По природе своей она была кокетлива, и часто, увлекая других, она попадалась сама, за что ей сильно доставалось от старших.

– Ну, какие вы странные, – говорила она им, – я же не могу оставаться равнодушной, когда он любит меня. Мне так жаль его!

Этот ответ смешил Льва Николаевича; он всегда знал про ее увлечения, предостерегал ее и не раз писал ей об этом. Вот отрывок из письма его в 1863 году.

«Таня, милый друг мой, ты молода, ты красива, ты одарена и мила. Береги себя и свое сердце. Раз отданное сердце нельзя уж взять назад, и след остается навсегда в измученном сердце» 5.

В начале 60-х годов Лев Николаевич часто бывал в семье Берс. Патриархальная большая семья их, несложный, молодой девичий мир трех сестер, беспечно веселая и любовная атмосфера, царившая тогда в их доме, нравились ему, уже не говоря о том, как его привлекала будущая его жена. Этот тип дома описан в «Войне и мире» – в семье Ростовых.

Моя тетка, жена дяди, писала сестре своей в 1862 году:

«Скажу тебе по секрету, что Левочка хочет описать нас, когда ему будет пятьдесят лет» 6.

Но пятидесяти лет он не дождался и описал их, будучи 36-ти лет. Описаны также и отношения Тани к матери, что мы увидим впоследствии, и к старшему брату ее Александру, который был тогда Преображенским офицером. Таня была очень дружна с ним, и когда он приезжал домой в отпуск, то беседы, пенье, выезды носили еще более оживленный характер. Он был очень музыкален и часто заставлял петь свою сестру. Лев Николаевич, любивший музыку, почти всегда аккомпанировал Тане. Ее голос, манера петь фотографически описаны в «Войне и мире».

В обществе она пела неохотно. Я как сейчас вижу ее, когда для лучшего резонанса она становилась посреди зала, с безжизненно опущенными руками, с сосредоточенно-серьезным лицом… Она пела, казалось, забыв обо всех, кто слушал ее. У нее был редкий по своему серебристому тембру голос, и нельзя было оставаться равнодушным, когда она пела. Несмотря на необработанность голоса, она производила на слушателей глубокое впечатление, сама того не сознавая, В романе «Война и мир» сказано про ее голос:

«В голосе ее была та девственность, нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пения, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его».

Помню, как однажды, находясь в деревне у друга дяди Левочки, Д[ьяко]ва, Таня по просьбе всех стала петь в зале старинного барского дома. Была светлая майская ночь. Окна были раскрыты в сад, и соловьи звонко, до смешного перекрикивали ее голос.

Между слушателями находился Афанасий Афанасьевич Фет со своей женой Марьей Петровной. Таня пела романсы Глинки, Даргомыжского и другие. Когда она перестала, то ее просили петь еще. Марья Петровна, подходя к нам, говорила:

– Вот увидите, что говубчику Фету (как она называла своего мужа, не выговаривая буквы л) не сойдет это даром, и он что-нибудь да напишет на этот поэтический вечер.

И действительно, на другое утро Фет принес написанное им ночью стихотворение и поднес его Тане. Приведу из него первые строки:

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнию твоей.

 

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,

Что ты одна – любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой, и т. д. 7.

После этого вечера дядя Лева писал 25 мая 1866 года письмо Д[ьяк]овым и Тане, приглашая своего друга Д[ьякова] приехать крестить сына Илью. В конце письма он прибавляет:

«Фет мне пишет, что он провел у вас, по его словам, «Эдемской» вечер с гитарой и соловьями, и что на этом эдемском вечере Таня пела от 8 до 2-х часов. Это не хорошо и не велено. Я знаю, что ежели бы я тут был, то первый преступил бы предписание Рассветова, но, как меня не было, то делаю за это выговор… До свиданья, милые друзья, с нетерпением жду вас. Л. Толстой».

Стихотворение это было напечатано гораздо позднее, а у Тани до сих пор сохранилась рукопись Фета, поднесенная ей8.

Наружность ее была довольно оригинальна и привлекательна. Темные, слегка вьющиеся волосы, тонкое лицо, большой рот и замечательно нежный цвет лица. Как игра теней быстро сменяется на солнце, с такой же быстротой сменялось и выражение лица ее, что и составляло главную ее прелесть. Она была очень тонка и отличалась необыкновенной гибкостью и грацией движений.

С детства, несмотря на ее резвость, она проявляла черты деловитости. Одиннадцати лет она по собственному желанию выучила читать своего брата. Позднее она, уже по желанию отца, присутствовала при его серьезной операции и вторично при том, когда правили сломанную руку дяди Левочки. Она ходила за ним, как сиделка.

После операции, по возвращении мужа своего в Ясную, тетя Соня пишет сестре своей:

«Милая Таня, не могу никак посылать на почту, чтобы не написать тебе. Ты мне стала еще во сто раз милее, за все твои заботы о Левочке. Он мне рассказывал, что ты была его писарь, и друг, и служила ему, и друг другу вы confidences9 делали; я так рада, что вы были с ним так близки и хороши. Я вас обоих так люблю! Я понимаю, что много грустнее стало тебе без него. Он напоминает тебе собой наш мир, который ты любишь, и он понимал тебя лучше всех.

Спасибо, душенька, и за письма, которые ты писала мне, и за себя, и за него» 10.

II

Первая любовь ее была к ее кузену, то есть Кузминскому, теперешнему ее мужу, когда ей было 14 лет. У них в доме Александр Михайлович Кузминский был принят, как свой, и ездил к ним иногда в отпуск на Рождество и Пасху. Все в доме его очень любили. Мать не обращала никакого внимания на чувства дочери, говоря, что это детское увлечение пройдет бесследно.

Но однажды Таня, при объяснении с кузеном, приблизив сначала к его лицу свою большую куклу Мими и положив ему на плечо ее лайковые руки, обняв руками шею его, поцеловала его и потом, сосчитав, сколько лет осталось ему до выхода из училища, объявила, что она выйдет за него замуж через четыре года. В романе «Война и мир» между Наташей и Борисом эта сцена описана так:

«- Поцелуйте куклу! – сказал она…

Борис покраснел.

– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще больше краснея, но ничего не предпринимая и выжидая. Она вдруг вскочила на» кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи, и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы…

– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…

– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.

– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.

Наташа подумала:

– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?»

Когда вышла первая часть романа, озаглавленная тогда «1805 год», Поливанов, друг детства их и товарищ брата по корпусу, пишет Тане:

«Верно вы прочли «1805 год»? Много вы нашли знакомого там? Нашли и себя? Наташа как ведь напоминает вас? А в Борисе есть кусочек меня; в графине Вере кусочек Елизаветы Андреевны, и Софьи Андреевны есть кусочек из Сони, и Пети есть кусочек. Всех по кусочку. А свадьба-то моя с Мимишкой тоже не забыта. Я с удовольствием прочел все, но особенно сцену, когда дети вбегают в гостиную. Тут очень много знакомого мне. А поцелуй Наташи – не взят ли Л. Н. с действительности тоже? Вы, вероятно, рассказали ему, как когда-то облобызнули учителя вашего?.. Вам, верно, знакомы все личности, с которых списывал Лев Николаевич, или у которых он брал какую-нибудь черту для характеров своих героев. Если знаете что-нибудь в этом роде, то не откажитесь черкнуть нам грешным», и т.д. 11.

Вот ответ Тани на это письмо (1865 год):

«Вы мне писали про роман Левочки. Правда, есть ваш кусочек в Борисе, кусочек и сестры Лизы, но Сони нет. Это он описывает Татьяну Александровну, свою тетушку, в молодости. Марья Дмитриевна существовала в самом деле, из мужчин пока никого не знаю, еще мало написано. А про Наташу он мне прямо говорил:

– Ты думаешь, ты у меня даром живешь? Я тебя всю записываю.

– Боюсь, опишет историю с Anatole. Папа крайне недоволен, говорит: «Знакомые узнают Таню, это повредит ей».

Мне его роман очень нравится. Всем, большей частью, читающим, от которых я слышала суждение, или не нравится, или не понимают Pierre’a. Потом еще вы думаете, что поцелуй Наташи взят из времен учителя? Нет, это из времен Саши Кузминского» 12.

Скажу несколько слов о Митрофане Андреевиче Поливанове: родители его, костромские помещики, постоянно жили в деревне, а он воспитывался в московском корпусе и был принят в доме Берс, как родной. Это был умный, добрый и очень хороший юноша, несколькими годами старше брата Тани, Александра. Он ходил с ним вместе в отпуск в семью Берс, проводил у них праздники, а иногда и часть лета. Таня была с ним очень дружна и в переписке.

Школьные годы Тани шли своим чередом. С годами она все больше и больше любила свою мать и была с ней очень откровенна. Любимые разговоры обыкновенно велись по вечерам, когда в доме все стихало.

В 1862 году Любовь Александровна поехала с дочерьми в Тульскую губернию в деревню Ивицы, к отцу своему.

Чтобы веселить юных гостей, у Исленьевых по вечерам собирались соседи и устраивали танцы. Дядя Левочка тоже приезжал в Ивицы, и там, как известно, произошло первое объяснение с тетей Соней.

В этот самый вечер, когда все легли спать, Таня прибежала к матери с письмом в руке и, присев на постель к ней, начала говорить ей о том, что она ошибается, думая, что Лиза выйдет замуж за Льва Николаевича, а что она наверное знает, что это Соня. «Разве вы не видите, мама, что он с нее глаз не сводит?» Мать со вниманием слушала болтовню ее, когда вдруг Таня с гордостью, протянув к ней руку с письмом, сказала:

– Мама, мне сделал предложение «маленький»Н… (маленький – прозвище) 13. Вот прочтите.

Крайне озабоченная своими старшими дочерьми и постоянными посещениями Льва Николаевича, мать не сразу даже сообразила, что говорит ее любимица,

– Что ты говоришь? – спросила она.

– Я говорю, мама, что мне сделали предложение, прочтите письмо, видите, в конце написано: «Pouvez-vous faire mon bonheur eternel?» 14

– Да тебе и 16 лет нет, он глупости пишет. Ты должна об уроках думать, а не о замужестве, – сказала мать.

Но, видя гордость дочери и вспомнив о женихе и его юности, она стала неудержимо смеяться, что и обидело Таню.

– Вот вы всегда так, мама… Что ж тут смешного?

– Ну, а Саша как же?

– Да так. Что же Саша? Я его очень люблю.

– А того как же?

– А того? Я не могу его обидеть, мне его тоже жаль.

– Да нельзя же так. Я сама напишу ему, когда будет время, а теперь поздно, ступай спать, – сказала, улыбаясь, мать.

Простившись с матерью и поцеловав ее руку, Таня убежала к себе. Любовь Александровна осталась одна со своими мыслями и заботами о дочерях.

Приведем письмо Тани к Поливанову, написанное в 1862 году. К сожалению, уцелела лишь половина письма:

«Груши так и валятся, я их все ем, такие сладкие. Сад большой, но хуже Ясенского. Вчера сижу с дедушкой на балконе, вдруг вижу подъезжает «le comte» на белой лошади. Я была очень рада, и дедушка тоже. Нам тут очень весело. Вчера вечером были у нас соседи и три барышни и молодежь, и мы танцевали. А завтра пикник. Только мама платье, какое я хотела, не велела брать, и мне все в белом приходится быть, так жалко. Вот я вам расскажу, что я вчера после танцев забралась к мама и показала ей письмо со стихами. Знаете его? Где в конце написано: «Pouvez-vous faire mon bonheur eternel?» И мама сначала рассердилась, а потом начала ужасно смеяться. Не понимаю, что же тут смешного? В старину выходили замуж 14 – 15 лет. Мама сама шестнадцати лет вышла замуж. Но я, конечно, и не собираюсь, но, право, мне так жаль его. Он такой добрый, мне новые романсы ищет, поручения все исполняет и так жалостно говорил: «Amusez-vous bien, mademoiselle Tate. Que deviendrais-je sans vous?» 15 Я не знаю, почему вы все труните над ним, а особенно Саша Кузминский, это нехорошо. А мама смеется и спрашивает: «А Саша как же?» Право, точно Саша помешать может. Саша совсем особенное. А у нас тут еще другое происходит: мама невинная, она не видит. Помните, как «le comte» смеялся, когда я говорила в Покровском: «Мама, вы не понимаете, вы такая невинная!» Вот так и теперь. Лиза влюблена, Соня еще нет, a «le comte» на Соню все смотрит, и когда мы груши собирали с ней и он пришел. Я это наверное знаю и мамаше сказала. Впрочем, вам и не надо это писать. Прощайте, милый предмет, зовут обедать. А тут за обедом казачок Митька обмахивает мух павлиньим пером. Ольга Исленьева очень хорошая, вам кланяется. У нее большая коса впереди положена, по моде, и ей это идет. Все наши вам кланяются. Пробудем здесь с неделю.

Ваш друг Таня».

В романе разговор описан так:

«- Мама!. мама!.. он мне сделал…

– Что сделал?

– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы, и теперь еще брала уроки.

– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.

– Ну вот, глупости! Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…

– Ну, все-таки надо отказать.

– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый».

Дядя Левочка, узнав об этом письме, очень потешался и дразнил Таню словами «pouvez-vous faire mon bonheur eternel?».

Осенью того же года была свадьба Льва Николаевича. Таня, расставшись со своею любимой сестрой, очень грустила первое время. С нею оставалась ее старшая сестра Лиза, которая чрезвычайно ласково относилась к ней, но различие лет (Тане тогда не было еще шестнадцати) и различие характеров мешали их дружбе. И с тех пор Таня уже мило жила дома, а все больше у сестры в Ясной Поляне.

Сейчас после свадьбы Таня писала сестре своей, что она чувствует и испытывает после отъезда их.

На это письмо дядя Левочка отвечает ей, характеризуя ее так (1862, но ни года, ни месяца не помечено):

«Место твоего письма, где ты пишешь о том, что тебе в темноте представляются Васинька, Полинька, я и Соня без руло, в дорожном платье – прелестно. Я так и увидал в этом твою чудную, милую натуру с смехом и с фоном поэтической серьезности. Такой другой Тани, правда, что не скоро потрафишь и такого другого ценителя; как Л. Толстой» 16.

Эту зиму Таня стала серьезно учиться петь и немного выезжать, что ее очень тешило.

В мае месяце отец Тани должен был ехать на неделю в Петербург по своим делам. Чтобы развлечь Таню, он взял ее с собой. Приготовлений и сборов было много. Укладывались нарядные платья. Тане читались наставления, как себя вести у тетушек, которых было много в Петербурге, и из них в особенности внушала страх одна, начальница Николаевского института. ПознакомившисьсТаней, онаговорилапронее: «Elle est tres gentille, mais elle, n’a pas de tenue. Elle est trop vive» 17.

После московской патриархальности петербургская жизнь сразу охватила Таню. Блеск, выезды, непривычная роскошь – все нравилось ей.

Таню возили по родным, которых она раньше не знала. Отец ее, сам занятый делами, поручил ее тетушкам. Они старались веселить ее, возили ее по театрам, концертам и пр.

У одной из самых милых и любимых тетушек бывало много молодежи, в том числе и ее дальний родственник, молодой человек Анатоль Ш[остак], бывший лицеист. На правах дальнего родственника он сразу начал ухаживать за Таней. Шестнадцатилетняя наивная девочка, так мало похожая на тех девушек, которых он привык встречать в Петербурге, нравилась ему. Всюду, где была она, бывал и он. И, наконец, в Михайловском театре, куда Таня была приглашена тетушкой, он в антракте говорил ей так много лестного, так смело, непринужденно, как бы покровительственно относился к ней, что Тане казалось, что этот «настоящий», что никто ее до сих пор так не понимал, как этот изящный, красивый человек. Ей нравилось прежде всего то, что ее считают за большую и ухаживают за ней. Тане казалось, что она давно уже знает его. Ее пугала и вместе с тем волновала эта близость, которая как будто установилась между ними. Ш[остак] был одним из тех людей, которых часто встречаешь в свете. Он был самоуверен, чужд застенчивости, смел и предприимчив с женщинами. Смотрел на все легко, и все в жизни давалось ему легко.

Казалось, что он жил только для своего удовольствия и наслаждения, и для достижения этой цели преград для него не существовало. Не бывши добрым, он был добродушен. В обществе он бывал остроумен и блестящ, прекрасно владел языками и слыл за умного малого.

В «Войне и мире» сказано об Анатоле Курагине и Наташе:

«Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ею совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами».

Таня не сознавала, что делалось с ней, она чувствовала. себя счастливой, увлеченной… Она писала сестре своей:

«Соня, неделя в Петербурге – волшебный сон».

Лев Николаевич в письме своей жены приписал ей два слова: «Таня! Зачем ты ездила в Петербург? Тебе там скучно было. Там…» 18 Лев Николаевич и его жена звали Таню приехать к ним на все лето, также как ее старшего брата Александра. Они приглашали погостить и Александра Михайловича К[узминского] и молодого А[натоля] Ш[остака], мать которого дядя Лев Николаевич знал еще много раньше.

Пребывание молодежи в Ясной Поляне внесло большое оживление.

  1. Вал. Ф. Булгаков, О Толстом, Приокское книжное изд-во, Тула, 1964, стр. 268 – 269.[]
  2. Там же, стр. 269.[]
  3. Письмо от 20 февраля 1864 года.[]
  4. Письмо от 29 марта 1865 года.[]
  5. Письмо от 20… 23 марта 1863 года.[]
  6. Письмо от 11 ноября 1862 года. С. А. Толстая писала: «Девы, скажу вам по секрету, что Левочка может быть опишет нас, когда ему будет пятьдесят лет».[]
  7. В стихотворении А. А. Фета отразились две встречи с Т. Кузминской. Одна – в мае 1866 года в имении Д. А. Дьякова в Черемошне, другая – в конце июля 1877 года в Ясной Поляне; написано же оно было в 1877 году и тогда же послано Толстому в письме от 3 августа. В библиотеке Ясной Поляны сохранился сборник «Лирические стихотворения А. Фета» (СПб. 1894), и над этим стихотворением рукой С. А. Толстой сделано примечание: «Пела Таня Берс у Дьяковых в Черемошне в 1866 г. Через 17 лет пела Таня же, но Кузминская, в Ясной Поляне, на это написаны стихи».[]
  8. С. А. Толстая послала Т. Кузминской копию стихотворения.[]
  9. Признания (франц.).[]
  10. Письмо от 14 декабря 1864 года.[]
  11. Письмо от 2 марта 1865 года.[]
  12. Письмо от 26 марта 1865 года.[]
  13. Г. А. Пако – сын профессора Московского университета А. И. Пако, преподававшего детям Берсов.[]
  14. Можете ли вы сделать меня навеки счастливым? (франц.)[]
  15. Веселитесь хорошенько, мадемуазель Таня. Но что я буду делать без вас? (франц.)[]
  16. Письмо от 1 (?) октября 1862 года.[]
  17. Она очень мила, но не умеет себя держать. Она слишком живая (франц.).[]
  18. Письмо от 8… 10 мая 1863 года.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №9, 1977

Цитировать

Нагорнова, В. Из забытого (Воспоминания В. НАГОРНОВОЙ и Т. КУЗМИНСКОЙ о Льве Толстом). Вступительная заметка, публикация и комментарии С. Розановой / В. Нагорнова, Т. Кузминская // Вопросы литературы. - 1977 - №9. - C. 185-229
Копировать