№1, 1987/Публикации. Воспоминания. Сообщения

Из писем. Публикация О. Земляковой

Все Маяковские любили писать письма и писали их много, В семейном архиве – он хранится в Государственном музее В. В. Маяковского (ГММ), куда был передан в дар старшей сестрой поэта Л. В. Маяковской в 1972 году, – насчитывается более 7 тысяч писем, которые сохранены в величайшем порядке. По видимому, Маяковские собирали почти все, что им было адресовано за восемьдесят лет (1892 – 1972). Архив характеризуется прежде всего полнотой состава. Не обилием случайно скопившихся документов, а именно той цельной документальной полнотой, которая всесторонне отражает жизнь и работу Маяковского.

Мы предлагаем читателям небольшую подборку из шести неопубликованных писем, написанных сестрой поэта Ольгой Владимировной Маяковской (1890 – 1949) осенью 1930 года. Они адресованы матери Александре Алексеевне (1867 – 1954) и старшей сестре Людмиле Владимировне (1884 – 1972). Эти письма не только комментарий к событиям 14 апреля 1930 года. Они проникнуты тревогой за мать и сестру, острым желанием вспомнить все подробности, связанные с братом1. В них содержатся важные уточнения, откровения, которых нет в воспоминаниях матери и старшей сестры.

Ольга Владимировна на три года старше брата и в детстве была постоянным участником его игр, дел, забот, а впоследствии была ему близким другом. Людмила Владимировна вспоминала: «…мы все – и я, и Оля, и мама – бывали у него на Лубянке. Но чаще всех Оля. Она работала на Главном почтамте2, это не далеко от Лубянки. Она часто заходила к нему, брала у него одежду, белье, мама чинила, штопала, и Оля относила»3. С 1923 года Ольга Владимировна работала техническим секретарем «Лефа». Она вела документацию и сохранила в своем архиве многие документы этого журнала4. В семейном архиве находятся афиши театральных спектаклей, участницей которых была Ольга Владимировна, ее рисунки, тетради стихов. Александра Алексеевна вспоминала: «…Оля была очень способная, она стихи пишет, только никогда не читает. Володя ее даже раз похвалил. Мы с его похвалой очень считались, особенно по поводу стихов…»5.

Внешне они тоже очень походили друг на друга. Те, кто знал, видел Владимира Владимировича, постоянно замечали, что черты их родства сказывались в самых различных проявлениях: в интонации голоса, в некоторых привычных жестах и манерах. Передавая услышанный о себе разговор, Ольга Владимировна писала матери и сестре в сентябре 1930 года: «<…> говорят, что в санатории отдыхает сестра Маяковского, что это самая высокая женщина. Между прочим – это всегдашняя история – считаюсь самой высокой, хотя много одинаковых по сантиметрам и даже выше есть, а вот моя манера держаться ровно и с гордостью носить свою голову делает меня значительно выше. Недаром наша фамилия происходит от МАЯКа <…>» (ГММ, N 27988/217). Особенно их «похожесть» обнаруживалась, когда она читала стихи брата. В ответном письме Людмилы Владимировны говорилось: «<…> Все мы смертны, и, может быть, немного нам осталось, так вот этот остаток жизни надо отдать Володе. Ты можешь читать его стихи, учить его стихам, и ты должна окрепнуть духом и здоровьем, чтоб это сделать. Ведь в твоем голосе еще живут родовые нотки – его нотки! И как будет приятно слышать что-нибудь напоминающее его <…>» (ГММ, N 14117).

Письма О. В. Маяковской печатаются по рукописным автографам, в отрывках (опущена в основном бытовая тематика). В комментариях использованы неопубликованные воспоминания, стенограммы, письма из семейного архива.

1

Ростов-на-Дону, 1 сентября 1930.

Дорогие мамочка и Людочка! Я еду, конечно, хорошо, в чем вы не сомневайтесь. Оттого, что еду в международном вагоне, я беспрерывно думаю о Володе, хотя и нигде не забываю. Но ведь Володя все последнее время ездил в международных вагонах, и я все время вместо себя чувствую Володю, зная многие его привычки и манеры <…>.

Люда мне дала блокнот, чтобы я писала свои воспоминания и где-то написала несколько вопросов, которые хотела бы осветить при помощи моих воспоминаний6. Я думала, что [эта запись] вопросов на первой страничке блокнота, но, увы, первый лист чистый, очевидно, ты записала на отдельной бумажке, а я забыла, досадно.

Вспомнила сегодня, как Володя в детстве очень любил бой конфетти, и это единственные разы, когда он бывал на бульваре. Володя любил кидать большими горстями, неожиданно ошеломив человека, и допекал, пока тот не уходил рассерженный. Тогда Володя вдогонку говорил: «Что же вы сердитесь, вы же для этого приходили сюда». Потом вспомнила, как иногда мы с Олей Чейшвили7 шушукались о каких-то мальчишках, и когда подходил Володя, мы замолкали. Володя говорил: «Знаю, что вы говорили глупости, и мне это совсем не интересно, и я к вам подошел но делу».

Помню, когда мама нас посылала к Киселевым8, Володя шел по другой стороне улицы и говорил: «Не хочу, чтобы меня товарищи дразнили в гимназии, что я хожу с девочками, ведь не все знают, что ты моя сестра».

Больше пока ничего не припоминается. Напишу в следующем письме <…>.

До свидания. Крепко целую. Оля.

ГММ, N 19879.

 

2

Сочи,

9 сентября 1930.

Дорогие мамочка в Людочка! Послала вам с дороги два письма и уже третье пишу из Сочи, кажется, довольно добросовестно, а о вас до сих пор ничего на знаю. У вас тоже, должно быть, эти дни дожди, и боюсь, не простудились ли <…> Ужасно интересно, что у вас нового и как живете? Можно бы уже написать, так как я вам оставила точный адрес. Сегодня у нас первый день тепло, так что публика «разбосилась» и вытащила свои сарафаны. <…> Я подумала и решила принять Мацесту, так как ужасно скучно, а так хоть будет какое-нибудь занятие, а то я буквально не знаю, куда себя деть. Разговаривать ни с кем не хочется, все кажутся какими-то неинтересными. <…> Я чувствую, что горе сразу состарило меня, а может, просто самоопределило, и теперь я считаюсь самой тихой и неразговорчивой. Слыханное ли это дело! Но, увы, это так. Даже природа, от которой я так бесновалась, перестала меня радовать. Все вспоминается Володя без конца. Какую бы фруктину ни съела, куда ни взгляну! Вспоминаю, когда мы с Володей бродили по лесу, он никогда не рисковал съесть какую-нибудь ягоду, боялся отравиться, а я про бывала всякую травку, про которую мне рассказывали грузинка <…>.

Может быть, мое письмо вышло сухое, но ты меня чудно понимаешь.

Крепко целую тебя с мамой, любящая Оля.

ГММ, N 14118.

  1. Смерть В. В. Маяковского 14 апреля 1930 года резко обострила болезнь сердца О. В. Маяковской. С 3 сентября 1930 года она лечилась в Сочи в Доме отдыха работников печати.[]
  2. О. В. Маяковская работала на московском Почтамте с 1909 по 1922 год служащей экспедиторского отдела.[]
  3. Л. Маяковская, О Владимире Маяковском. Из воспоминаний сестры, М., 1968, с. 223.[]
  4. См.: «К истории выхода первого журнала «Леф» (протоколы заседаний редколлегии)». – «Вопросы литературы», 1983, N 7, с. 181.[]
  5. Из неопубликованной стенограммы беседы А. А. Маяковской с работниками Государственной библиотеки-музея В. В. Маяковского, М., 1938 (ГММ, N 25464, с. 8).[]
  6. Блокнот с набросками воспоминаний сохранился в семейном архиве. – ГММ, N 22862.[]
  7. О. Чейшвили – подруга Ольги Маяковской. В доме Чейшвили в Кутаиси (ул. Гегутская, д. 35) семья Маяковских жила с 1903 по 1906 год.[]
  8. Речь идет о семье родственников Маяковских.[]

Цитировать

Маяковская, О. Из писем. Публикация О. Земляковой / О. Маяковская // Вопросы литературы. - 1987 - №1. - C. 163-173
Копировать