Из эпистолярного наследия декабристов (Письма Н. И. Тургенева к В. А. Жуковскому)

«Один из самых замечательных», «один из благороднейших русских людей» ¹, декабрист Николай Иванович Тургенев (1789 – 1871), друг Пушкина и его сотоварищ по «Арзамасу», не принимал участия в восстании на Сенатской площади: он еще в 1824 году уехал за границу лечиться. На категорическое требование Николая I – немедленно возвратиться в Россию и предстать перед Следственной комиссией – Тургенев ответил не менее категорическим отказом. В результате – смертный приговор, заочно вынесенный раболепными сатрапами из Следственной комиссии, для которых ненависть царя к выдающемуся идеологу декабризма отнюдь не являлась секретом.

В состав комиссии входили близкие знакомые Тургенева, в том числе «арзамасцы» Д. В. Дашков (впоследствии министр юстиции), составитель пресловутого «рапорта» – «Донесения Следственной комиссии» ², и П. И. Полетика, дипломат и государственный деятель. Из трусости и карьеристских соображений они воздержались от всякой попытки защитить Тургенева от беззаконных обвинений. До конца жизни Тургенев не мог примириться с предательским поведением своих преуспевающих «приятелей», которые с таким цинизмом содействовали вынесению ему смертного приговора.

Добиться от зарубежных правительств выдачи «злодея» царю не удалось. Тридцатисемилетний Тургенев не оказался среди повешенных на кронверке Петропавловской крепости, рядом с Рылеевым и Пестелем. В траурном медальоне на обложке герценовской «Полярной звезды» суждено было появиться пяти, а не шести скорбным профилям казненных декабристов.

Избежав казни, Тургенев не избежал, тем не менее, другой мучительной кары – беспросветного положения эмигранта. Вся его прежняя жизнь, все его прежние планы были освещены одной всепоглощающей целью. «Для меня… – писал он впоследствии, – все вопросы были подчинены задаче освобождения крестьян… Класс русских крестьян всегда был главнейшим предметом моих симпатий.., заботам о их благоденствии посвящал я тогда почти все свои бессонные ночи, и время только укрепило эту братскую привязанность» ³.

За несколько лет до восстания, приехав погостить в «белокаменную» столицу, Тургенев следующим образом резюмировал свои впечатления: «В Москве… едят, пьют, спят, играют в карты – все сие на счет обремененных работами крестьян» ⁴. В таком ракурсе рассматривал жизнь своего сословия молодой дворянин, блестящая карьера которого могла считаться надежно обеспеченной «высочайшим благоволением» Александра I.

В десятой главе «Евгения Онегина» Пушкин с выразительным лаконизмом воссоздал жизненное кредо Тургенева и его своеобразное положение в среде декабристов;

Одну Россию в мире видя,

Лаская в ней свой идеал,

Хромой Тургенев им внимал,

И, слово рабство ненавидя,

Предвидел в сей толпе дворян

Освободителей крестьян.

 

Борьба за освобождение крепостных в условиях эмиграции казалась делом совершенно невозможным. В то же время роль «изгнанника-тунеядца» резко противоречила деятельной и гуманной натуре Тургенева и его заранее выработанной жизненной программе. «…Кому могу быть теперь полезен? Для кого, для чего могу работать?»»Когда же я не могу быть ни на что годен для бедных крестьян русских, могут ли обыкновенные удовольствия жизни привязывать меня к ней?» ⁵ – горестно восклицал он в своем дневнике.

В начале 1825 года в журнале Н. А. Полевого «Московский телеграф» появилась заметка (вероятно, самого издателя), из которой уместно привести несколько симптоматичных строк:

«…С удовольствием замечаем, что Россия весьма занимает ныне умы европейцев. Жаль только, что известия о нас большею частию неверны и ошибочны. Сами русские виноваты! Кто у нас думает сообщить иностранцам исправное, верное сведение о чем-нибудь русском?» (N XVI, стр. 358).

В 1830-х годах Н. И. Тургенев начал работать над книгой на французском языке, озаглавленной «Россия и русские» («La Russie et les Russes»). Целью ее было, как писал сам Тургенев, «ознакомить Европу», которая видит в России только «деспотизм и рабство», с «добрыми качествами русского народа».

Первоначальным намерением Тургенева было только оправдаться «от лживых обвинений», послуживших предлогом для его заочного осуждения, «и в то же время показать в истинном свете факты, недостойно извращенные раболепствующими людьми». Вслед за тем он решил расширить оправдательную записку, направленную им еще в 1826 году русскому правительству, «до размеров работы, очерчивающей жизнь целой России», и от своего личного дела «перейти к делу всего народа», «Так я кончил тем, что набросал картину политического и социального строя России» ⁶.

Тургенев не ограничивал себя задачей «просветителя Европы», его книга в не меньшей степени была обращена к образованной и свободолюбивой России, Французский язык не только не препятствовал в ту пору ознакомлению с ней русских читателей, но даже облегчал ее циркуляцию в России» ⁷.

Трехтомный труд Тургенева вышел в Париже в 1847 году и вскоре же был переиздан в других странах, на французском, немецком и английском языках.

«России и русским» посвящены наиболее интересные неизданные письма Тургенева к поэту В. А. Жуковскому, которые я разыскал в Центральном государственном архиве литературы и искусства (ф. 198, оп. 2, ед.хр.26).

Жуковский не принадлежал к числу личных друзей Тургенева. Симпатизируя ему как человеку, он отнюдь не разделял его политических убеждений. Их тесно связывало, однако, кроме старинного знакомства, одно немаловажное обстоятельство, Жуковский в течение нескольких десятилетий был задушевным другом старшего брата Тургенева, Александра Ивановича – благородной, обаятельной, оригинальной личности, оставившей светлый след в культурной жизни России 1810 – 1840-х годов. Н. И Тургенев горячо и самозабвенно любил, можно сказать, боготворил брата. Благодаря этому верноподданный наставник наследника-цесаревича и «крамольник», случайно избежавший виселицы, являлись как бы членами одной дружной семьи.

Хотя Н. И. Тургенев был всего на четыре года моложе своего брата, он всегда обращался к нему – устно и в письмах – на вы, в то время как Александр Иванович постоянно говорил и писал ему ты. Та же выразительная подробность сохранялась и в переписке Жуковского с Н. И Тургеневым, который был лишь на шесть лет моложе своего корреспондента.

Все 25 обнаруженных мною автографов писем относятся к 1844 – 1850 голам. Вряд ли Тургенев и Жуковский регулярно переписывались в более ранние годы. Сведения друг о друге они получали от экспансивного, подвижного, любившего поговорить Александра Ивановича, то и дело курсировавшего между Петербургом и Парижем.

Первое письмо датировано 25 февраля 1844 года. Н. И. Тургенев сообщает в нем о своем старшем брате:

«В ответ на ваше письмо, любезный Василий Андреевич, спешу сказать вам, что вести о болезни брата, до вас дошедшие, не совсем основательны, по крайней мере, касательно опасности сей болезни… Прилагаю несколько строк от брата, которому я сообщил письмо ваше. Болезнь и морально на него действует, хотя и довольно уже было бы и физического действия. Он сильно переменился: постарел и опустился. Не видевшие его в продолжение некоторого времени едва узнают его… Желал бы дать вам лучшие известия – но этого могу только надеяться впредь».

В следующем письме Тургенева, от 21 июня 1845 года, речь идет об известном декабристе А. Ф. Бриггене, находившемся тогда на поселении в Сибири после каторжных работ: «Если вы удивитесь, то, по крайней мере, конечно, не прогневаетесь, почтеннейший Василий Андреевич, получив это письмо мое. Причина, побудившая меня прямо к вам обратиться, объяснит вам все.

В последнем письме своем брат пишет мне, что вы получили письмо от Бриггена, из Кургана! Этот человек был моим коротким приятелем; в течение 20 лет, несмотря на все мои расспросы и осведомления, кои случай делал возможными, я никогда ничего не мог узнать о нем обстоятельного. Наконец узнаю, что он писал к вам. Могу ли я, после сего, терпеливо ожидать, чтобы брат, уведомил меня о подробностях? Нет! прошу вас убедительнейше дать мне весть о моем старом друге, который благородно защищал меня во время процесса и которого я не переставал помнить, любить, уважать.

Не можете ли вы доставить ему какого-либо пособия, денег, книг и т. п.? Я с признательностию возвращу вам все, что бы то ни было и сколько бы ни было. Подумайте, почтеннейший, о средствах послать ему сие пособие. Вообразите себя на минуту в моем положении, и вы увидите тогда всю важность для меня исполнения моей убедительной просьбы. К обыкновенным побуждениям вашего сердца прибавьте мысль, что вы сделаете приятное одному из благороднейших людей в мире и вместе чувствительнейше обяжете человека, который, по чистой, старой и беспрерывной привязанности к вам, чувствует, что имеет некоторое право на вашу особенную благосклонность. Буду с нетерпением ожидать вашего отзыва…

1. S. Сколько мне известно, у Бриггена нет родных, кои могли бы доставлять ему какие-либо пособия У него была только бедная мать, которая, конечно, давно уже умерла, если не от старости, то от горя».

Между этим и следующим письмом, датированным 11 января 1846 года, произошло трагическое событие, равно поразившее обоих корреспондентов, – смерть в Москве А. И. Тургенева 15(3) декабря 1845 года.

«Будущее для меня не только постыло, но и мрачно» – таков лейтмотив этого и следующих писем Тургенева.

Осложнившиеся материальные обстоятельства, изнурительные хлопоты, связанные с получением и оформлением наследства, занимают много места в дальнейших письмах Тургенева. Но тема эта го и дело перебивается выражениями скорби, воспоминаниями о невозвратимом прошлом. «С вами, только с вами одним мне легко говорить о последнем моем брате!.. – пишет он Жуковскому 5 декабря 1846 года. – Я имею детей, жену и люблю их, как только сердце человеческое любить может. Но все это не заменяет потерь, прежде бывших». «Благодарю судьбу, что, кроме меня, есть на свете еще человек, который знал Его, как я! Это вы. Горе мое, кажется, увеличивается по мере, как я более и более привыкаю к действительности, т. е. к потере. Все бумаги, какие вы хотите иметь и какие у меня остались, совершенно в вашем распоряжении» (из письма от 6 января 1846 года⁸).

21 мая 1846 года он сообщил Жуковскому:

«Я нашел, наконец, письма ваши к брату, переплетенные особо. Прилагаю этот квартант к фолианту арзамасских протоколов. Другие ваши письма, переплетенные, приложил к письмам Вяземского».

Книга «Россия и русские» была закончена Тургеневым еще в 1842 году, но выход ее в свет задержался почти на пять лет. 30 марта 1847 года Тургенев пишет о ней своему корреспонденту:

«Завтра или послезавтра выходит в свет моя книга, Весьма естественно, что я желал доставить ее вам, любезнейший Василий Андреевич, прежде, нежели вы могли бы увидеть ее в книжной лавке, Достоинство этого произведения состоит в простоте, в откровенности, в желании добра людям, Недостатки; слабость, отсутствие замечательного искусства и всякого особенного таланта, Одним словом: c’est peu de chose, как говорят французы, что, в вольном переводе, можно передать русскою поговоркою: «Чем богат, тем и рад».

Отдавая вчера экземпляр моей книги Лютероту, издателю «Семера» ⁹, и коего брат любил и уважал, он сказал мне, что, конечно, я много говорю о брате в моих мемуарах. «Напротив, – отвечал я. – Что он был для меня, то знаю я». Пред светом я не имел ни духа, ни охоты извлекать чего я извлекать никогда, словами, не могу. Я мог с чувством говорить о бедных русских мужиках, То был мой долг, и мои слова если не могут быть для них полезны, то ничем не могут им повредить в мнении читателей. Чувство к брату – другое дело! Прочтите, любезнейший, или, по крайней мере, пробегите мою книгу. Преодолейте скуку, которую это чтение вам причинит, и скажите мне прямо и просто ваше мнение. Никто теперь, более вас, не имеет права говорить со мною откровенно, и ни от кого, более вас, я этого не ожидаю.

Княгиня [З. А.] Волконская едет отсюда в Италию на днях. В последнем путешествии ее сюда она не проезжала через Франкфурт; иначе, конечно, она увидела бы вас там…

Г-н Martersteig пересылает мою книгу к вам чрез одного его знакомого. Так как сей последний не едет чрез Heidelberg, то я прошу вас прилагаемый экземпляр для Миттермайера отправить к нему из Франкфурта в Heidelberg. Брат когда-то говорил ему о моих мемуарах и желал, чтобы я их послал к нему, когда напечатаю».

1. И. С. Тургенев, Полн. собр. соч. и писем в 28-ти томах, Сочинения, т. XIV, «Наука», М. – Л. 1967, стр. 214.[↩]
2. »Донесение Следственной комиссии его императорскому величеству – высочайше утвержденной комиссии для изысканий о злоумышленных обществах всеподданнейший доклад». Вышло в 1826 году в Петербурге на нескольких языках. [↩]
3. Николай Тургенев, Россия и русские, М. 1915, стр. VI – VII.[↩]
4. Декабрист Н. И. Тургенев, Письма к брату С. И. Тургеневу, Изд. АН СССР, М. – Л. 1936, стр. 17.[↩]
5. «Ученые записки Марийского государственного педагогического института им. Н. К. Крупской», т. XXVIII. Кафедра истории, Йошкар-Ола, 1966, стр. 48 – 49.[↩]
6. Николай Тургенев, Россия и русские, стр. IX – X.[↩]
7. Сам шеф жандармов гр. А. Ф. Орлов отмечал 15 августа 1847 года, что книга «государственного преступника» Тургенева проникла в Россию, и что для «провоза этой книги употреблен был подлог (первые страницы в оной заключали в себе листы из «L’Histoire universelle de Ségure»), и что ввезено было 50 экземпляров, которые «все распроданы» (В. М. Тарасова, Из истории издания книги Н. И. Тургенева «Россия и русские», сб. «Проблемы истории общественного движения и историографии», «Наука», М. 1971, стр. 94).[↩]
8. В автографе описка: 6 декабря. Дата уточняется по почтовому штемпелю. – Л. Л.[↩]
9. Имеется в виду французский журнал «Le Semeur» («Сеятель»).[↩]