Историко-сравнительный метод в литературоведении

«Литература эпохи Возрождения и проблемы всемирной литературы», «Наука», М., 1967. 516 стр.

Эпоха Возрождения привлекала и продолжает привлекать пристальный интерес современных исследователей – историков, литературоведов, искусствоведов. И это естественно; наследие Ренессанса вошло в самую сердцевину культуры Нового времени. Отсюда ведет свое начало новое отношение к человеку – гуманизм, к действительности, отчасти и к прошлому. Некоторые, ученые склоняются ныне к более расширительному применению понятия Возрождения, нежели это было принято ранее. Пишут о Предренессансе в России. Среди востоковедов кристаллизуется направление, фиксирующее внимание на ренессансных чертах культур Дальнего и Ближнего Востока, Закавказья, Средней Азии, на сходстве их в определенные периоды развития с европейским Ренессансом. Возрождение, с их точки зрения, – не европейское только, но всемирно-историческое явление. Внимание привлекают не только наблюдения, касающиеся тех или иных проблем Возрождения, но самый подход исследователей к этим проблемам. Возрождение, как бы его ни понимать, – явление в высшей степени сложное, противоречивое, выходящее далеко за рамки истории одной лишь литературы. Оно и нуждается в соответствующем рассмотрении. Сейчас, когда наши ученые-гуманитарии все более обращаются к гносеологическим проблемам науки, когда вопрос о принципах исследования выступает на первый план, методология изучения Возрождения приобретает особую важность. Как раз под указанным углом зрения вызывает размышления рецензируемый коллективный труд. В сборнике объединены полтора десятка обширных и очень серьезных исследований, посвященных многим темам: литература Руси и Германии, испанская драма и английский роман, Данте и Шекспир, Алишер Навои и поэты Плеяды, споры о возрождении в Китае. Рецензия, задайся ее автор целью обязательно охватить всю тематику сборника, неизбежно превратилась бы в краткий пересказ содержания статей. Мне хотелось бы остановиться на небольшом числе проблем, затронутых авторами либо возникающих при чтении их интересных статей, и рассмотреть их в свете теоретико-познавательных задач современной гуманитарной науки. Речь идет прежде всего о проблеме; всемирного Возрождения. Чтение сборника лишний раз убеждает в том, что мы имеем дело с крайне неоднородным и не укладывающимся в единое определение феноменом. Уже применительно к Европе приходится говорить о разных типах и вариантах Возрождения: об особенностях его в Испании, Франции и Германии (статьи Н. Балашова, А. Михайлова, Ю. Виппера, Б. Пуришева), об отношении между ренессансным движением в Западной и Восточной Европе (И. Голенищев-Кутузов), об элементах Возрождения на Руси. Специалисты по истории русской культуры не настаивают на тезисе о русском Возрождении. Д. Лихачев пишет только о Предвозрождении на Руси в конце XIV – первой половине XV века. Однако тенденция к Возрождению так и не реализовалась: по мнению Я. Лурье, в конце XV и первой половине XIV века в русской культуре налицо лишь отдельные его черты. Общественно-политическая обстановка в Русском государстве этого периода не благоприятствовала развитию культуры, аналогичной западноевропейской. Сложность европейского Возрождения представляется еще более отчетливой, если учесть многие живые нити, связывавшие его с предыдущей эпохой; попытки установления точного водораздела наталкиваются на сопротивление материала, не поддающегося однозначной интерпретации (статья И. Голенищева-Кутузова «Данте и Предвозрождение»). Все зависит от критериев определения Ренессанса. Если же обратиться к странам Востока, нетрудно убедиться, что разные авторы подходят к этой проблеме неодинаково. Одни (Н. Конрад) убеждены в том, что Возрождение характерно как для Европы XIV – XVI веков, так и для ряда стран Азии, в особенности для Китая VIII – XII веков. Другие, отмечая несомненные и многочисленные черты сходства литературных процессов в Китае и в ренессансной Европе в указанные периоды, одновременно находят существенные различия и сомневаются в том, что на Востоке происходило подлинное Возрождение; В. Семанов оставляет эту проблему открытой. Полемизируя с теми поборниками идеи восточного Ренессанса (в частности, с Ш. Нуцубидзе), которые основываются на совпадении отдельных признаков культуры Запада и Востока, В. Жирмунский вместе с тем сближает Алишера Навои с западноевропейскими гуманистами. Следует прибавить, кроме того, что существует и иная точка зрения, не представленная в сборнике: Возрождение – специфически европейское (или даже преимущественно итальянское) явление, на Востоке его не было и быть не могло в силу многих особенностей его культурного и социально-экономического развития. При всех этих расхождениях участников полемики о восточном Возрождении, как мне представляется, до некоторой степени сближает общий подход к проблеме и способ ее решения. Состоит он преимущественно в обнаружении ряда признаков сходства или различия в развитии литературы Западной Европы, с одной стороны, и народов Востока – с другой. И нужно признать, многие приводимые в сборнике примеры совпадения разительны. Ренессансные черты констатированы не в одной Италии или соседних странах, но и на Руси, в Китае, в Средней Азии при Тимуридах. Что касается различий, то сторонники всемирного Ренессанса могли бы возразить: масса различий существовала ведь и в рамках европейского Возрождения; от «модели» его, представленной родиной Возрождения – Италией, отклонялись в большей или меньшей степени все другие европейские культуры XV и XVI веков. Не случайно замечание Б. Пуришева: «Может даже появиться соблазнительное желание усомниться в существовании немецкого Ренессанса» (стр. 215). А у И. Голенищева-Кутузова возникает «великий соблазн», на первый взгляд, противоположного свойства, но вызываемый, по-видимому, тем же сознанием сложности и многоплановости культурного развития Европы: назвать Предвозрождением западно-европейскую культуру от конца XI до начала XIV века (стр. 84)! Метод сравнения по признакам помог установить движение литератур народов Востока и подорвать миф об их неподвижности. Более того, он обнаружил широко распространенную, может быть, даже универсальную тенденцию в развитии культуры: она заключается в неизбежном возвращении к уже пройденному, пережитому культурою на более ранней стадии развития, в «спиралевидном» движении литературы и искусства, воспринимающих, перерабатывающих давнее наследие. И Запад, и Восток все вновь обращались к своей классической древности, обогащаясь за счет тех или иных ее сторон. В борьбе со старым носители новых идей в средние века искали опоры в богатствах, оставленных древней цивилизацией. Так, в Западной Европе на протяжении всего средневековья не прекращался, а временами резко возрастал интерес к античному наследию. Отсюда – «каролингский ренессанс» IX века, «оттоновский ренессанс» X, «ренессанс XII века». Видимо, нечто подобное происходило и в странах средневекового Востока. Такова закономерность развития культуры. Но не таит ли в себе опасности метод сопоставления признаков даже существенных, но ввитых все же обособленно? Из реального контекста культуры выделяются те ее черты и элементы, которые поддаются сравнению, специфическое же и неповторимое неизбежно остаётся в стороне. Поэтому познавательная ценность этого метода ограничена. Между тем существует и все более утверждается в современной науке иной метод исследования. Тот или иной объект, исследуемый наукой, с точки зрения сторонников этого Метода, представляет собой определённую целостность: входящие в него элементы связаны между собой и взаимообусловлены, свое значение они получают лишь в структуре, которую образует вся их совокупность, в зависимости от места, занимаемого ими в этой структуре. Этот метод основывается на признании неправомерности вычленения тех или иных признаков из разных систем с целью их сопоставления. Дело в том, что даже схожие между собою явления могут выполнять разные функции и приобретать неодинаковый смысл в рамках различных систем. В таком случае возможно проводить сопоставление лишь систем. Системное рассмотрение культуры – дело не новое, оно уже дало положительные результаты. К сожалению, в меньшей степени этот метод применяется пока в литературоведения. Однако, даже оставаясь в рамках анализа материалов рецензируемого сборника, можно было бы найти поучительные примеры такого подхода. Когда специалисты по русской литературе, обнаруживав в ней предренессансные явления в период позднего средневековья, вместе с тем указывают на их специфику и на условия, в которых они развивались, на препятствия, в конечном счете задушившие эту тенденцию, они скорее применяют прием сравнения уже не отдельных признаков, сближавших Русь с Западной Европой эпохи Возрождения, а именно социально-исторических систем: в рамках системы, существовавшей на Руси,» становление Возрождения как целостного комплекса явлений культуры, каким оно сложилось в Италии, оказалось невозможным. Когда же приводятся те или иные соответствия и параллели, скажем, между итальянской и среднеазиатской культурами и речь идет о том, что одна «напоминает» другую, что деятели культуры Востока и Запада «перекликаются» между собой и даже имеют «большое идейное и художественное сходство», то, соглашаясь, что совпадения эти, вероятно, не случайны, мы тем не менее еще не можем ступить на прочную почву и с уверенностью признать однородную сущность культурного развития стран, породивших Данте и Навои. Более широкое и целеустремленное применение метода системного исследования явлений культуры и литературы могло бы дать ценные в познавательном отношении результаты. Но при этом пришлось бы рассматривать, литературные явления не изолированно от общего развития, культуры, а в теснейшей связи, со всеми другими ее компонентами. Литература при таком анализе оказалась бы частным проявлением культурно-исторического процесса. В этой связи нельзя не посетовать на то, что мы еще не создали своего культуроведения. Дело даже не в том, что исследование литературного развития зачастую ведется в отрыве от истории искусства, философии, религии, от социально-экономической истории. Я имею в виду нечто большее – особый, если можно так выразиться, более «высокий» аспект рассмотрении материала, ориентацию на выявление уже не закономерностей литературного процесса или развития изобразительного искусства, но того общего, что лежало в основе всего комплекса культуры: основных моральных, идеологических и эстетических ценностей, которыми неизбежно пронизаны все формы культуры, образующие единую систему. В плане подобного культуроведческого исследования особое значение приобретает социально-психологическое истолкование памятников литературы и искусства, как и любых иных исторических памятников: важнейшей задачей становится воспроизведение исторически обусловленной структуры человеческой личности и ее отношения с обществом. Разработка принципов и исследовательских методов социально-исторической психологии – актуальная задача, все более вырисовывающаяся перед всеми гуманитарными дисциплинами. Пока она остается скорее перспективой, нежели практикой науки… Нечего и говорить о том, насколько настоятельна потребность именно в таком культуроведческом подходе к проблемам Возрождения. Ныне уже трудно безоговорочно следовать формуле Я. Буркгардта, определившего Возрождение как «открытие человека»: внутренний мир человеческой индивидуальности, широко раскрывшийся действительно в эпоху Возрождения, не оставался полностью неведомым в средневековье. Многими исследованиями, это показано и в сфере изобразительного искусства, и в области поэзии и философии. Нельзя не согласиться с Н. Конрадом, возражающим против того, чтобы историю гуманизма начинали эпохой Возрождения, и убедительно показавшим, что ренессансный гуманизм – новая, но не первая ступень в осознании человеком самого себя. Однако именно в эпоху Возрождения в Европе происходит глубокая ломка основных традиционных ценностей, в этике и в художественной жизни индивид становится самостоятельной «точкой отсчета», центром, вокруг которого располагаются все явления мира. Понять эти сдвиги в структуре мировосприятия людей Возрождения значило бы глубже и всесторонне постигнуть сущность исторического процесса в эпоху перехода к Новому времени. Сторонники теории восточного Ренессанса, ссылающиеся на близость многих важных явлений в области культуры стран Востока и Запада в определенные периоды истории, полагают, что эти явления обнаруживались в рамках социальных систем, также до известной степени поддающихся сближению. В. Жирмунский утверждает, что Средняя Азия в XV веке «достигла уровня развития производственных и общественных отношений, очень близко соответствующего эпохе раннего Возрождения в Италии (XIV – первая половина XV века)», хотя и не перешагнула грани («как, впрочем, и Италия XV- – XVI веков»), отделяющей средневековое феодальное общество от общества буржуазного (стр. 462). Мысль о единстве периодизации истории стран Востока и Запада на рабовладельческую Древность, феодальное Средневековье, буржуазное Новое время играет определенную роль и в концепции Н. Конрада. Так, видимо, понимаются самые общие социально-исторические предпосылки ренессансного движения в странах Востока. Для того чтобы оценить этот подход к проблеме, литературоведам, может быть, было бы небесполезно заглянуть к соседям-историкам. Увы, несмотря на, казалось бы, общий объект исследования, историки и литературоведы остаются разобщенными. Разобщенность эта проявляется в известной мере и в области научной методологии. Чтобы не быть голословным, сошлюсь на книгу, вышедшую почти одновременно с рецензируемым трудом: это сборник материалов дискуссии советских востоковедов по проблеме «Общее и особенное в историческом развитии стран Востока» («Наука», М. 1966). Ознакомление с ходом дискуссии, уже в течение нескольких лет занимающей историков и философов, убеждает в том, что наряду с выявлением основных закономерностей социального развития, общих как для Запада, так и для Востока, наши ученые, преодолевая схематизм, который долгое время мешал прогрессу исторических знаний, склонны подчеркивать специфический характер общественных систем, существовавших в древности и в средние века в странах Азии и Африки. Все труднее становится распространять, обобщения, полученные в свое время на основе изучения европейского материала, на Восток, не модифицируя их подчас очень существенно; невозможно говорить и о Востоке как о «чем-то гомогенном при установлении основных типов производства и социального строя в разных его областях. На смену одностороннему подчеркиванию общего в истории всех народов мира в указанные эпохи пришла пора обратить самое пристальное внимание на многообразие и самостоятельность развития разных исторически сложившихся регионов и отдельных стран. Эта тенденция развития современной исторической науки чрезвычайно показательна. Различие в подходах к Проблеме общего и специфичного в историческом процессе, обнаруживающееся при сопоставлении исторической науки и литературоведения, возможно, проистекает из своеобразия предмета наук, из состояния исследования в каждой из этих дисциплин. В принципе нет ничего невероятного в том, что при существенных различиях в базисе могли сложиться во, многом близкие между собой культурные комплексы. Но теоретически допуская такую возможность, наука, видимо, не может не задуматься над проблемой повторяемости культурных феноменов в разной социально-экономической среде. Культурные заимствования и взаимные влияния играли в истории литератур и искусства огромную роль. Но к ним нельзя свести решение этой проблемы: типологическое сходство культурных явлений наблюдается и там, где влияния были практически исключены или не играли существенной роли. Напомню, что Н. Конрад, сопоставляя Возрождение в Европе с китайским движением «фугу», сознательно выбрал два совершенно независимых пути развития культуры. Короче говоря, Возрождение в истории всемирной литературы (так ставится этот вопрос и в рецензируемом сборнике) – важная проблема современной науки. Но это не только литературоведческая проблема – это проблема истории культуры в целом. Поэтому дальнейшее ее изучение стало бы более перспективным, если бы оно велось совместными усилиями ученых разных гуманитарных специальностей – литературоведов, искусствоведов, историков, философов – и с применением наиболее разработанной и эффективной исследовательской методологии.