№8, 1975/Теория литературы

Искусство критики

Сколько бы ни спорили о книге П. Палиевского, сколько бы ни высказывалось о ней разных мнений, книга эта объединяет. Она объединяет высотой разговора, высотой согласия или несогласия. Высота эта обозначена не только высотой материала, которым пользуется П. Палиевский (Толстой, Фолкнер, Булгаков, Шолохов), но и тем уровнем переживания и мышления критика, который оказывается этого материала достоин. Художник выигрывает от величия цели, говорил Гоголь. Выигрывает от нее и критик.

В наших разговорах о критике мы об искусстве критики как-то молчим, делаем вид, что нет такой проблемы, и все время спорим по частностям, выясняем, кто прав в том-то, а кто не прав в том-то. Внешне раздражительные побуждения, побуждения оценочные, вкусовые (или иные) толкают на перебранку, на перетряхивание «списков», на уяснение, какой список точнее, какой полнее. Меж тем русская критическая мысль, никогда не брезговавшая этой черновой работой, всегда умела отвлекаться от дроби процесса и возвышаться к целому, синтезирующему, итожащему и угадывающему. Она не подчинялась деспотии частностей.

К такому типу критики принадлежит и критика П. Палиевского. От его книги расходятся волны, которые не суть просто эмоциональные отражения, отражения минутно-переходных (и колеблющихся) состояний приятия или неприятия, отталкивания или сближения, а та сущностно-духовная детонация, которая, вызывая в ответ столь же сущностное движение мысли, дает в общем развитии критического сознания новое качество.

Какое? На этот вопрос дадут ответ иные книги, написанные иными талантами. Не удержусь от того, чтоб не процитировать строки Н. Языкова:

Так гений радостно трепещет,

Свое величье познает,

Когда пред ним гремит и блещет

Иного гения полет…

 

Никто, я думаю, не заподозрит меня в преувеличении дарования П. Палиевского. Языков пишет о гении, а мы говорим о таланте.

Но и таланту тоже, чтобы познать «свое величье», нужно присутствие иного таланта. В соперничестве и состязании с ним он реализует свою силу и познает ее особенности. Познать свое величье в пустоте невозможно: для этого необходимо сопротивление критической среды, напряженное поле мышления, которое заряжается действующими вблизи – пусть не родственными тебе – источниками.

П. Палиевский в этом смысле достаточно сильный источник. И если я говорю о неродственности, то имею в виду неродственность не в общем значении, а в пристрастиях и привязанностях, которые могут быть у одного таланта одни, у другого – другие. Скажем, П. Палиевскому не нравятся Пикассо и Стравинский, другим они нравятся. Тут важна не разность в оценках, не совпадение или, наоборот, несовпадение по фактам, а то, что именно в тебе самом порождает энергия иной мысли. Так что мой спор с П. Палиевским, мои расхождения с ним могут выявиться не в открытом скрещении мечей, не в уточнении формулировок и оппонировании отдельным его положениям, а в том, что я сам, быть может (и здесь я говорю не о себе лично), напишу про свое.

Талант, отталкивая или привлекая, всегда созидает. Он побуждает к созданию, к строительству. Ибо дело разрушения, дело разоружения противника, с целью увидеть его беспомощно голым и жалким – не дело критики, и если она и проводит эту работу как вспомогательную и побочную, то все же идея, ее вдохновляющая, – идея строительства. В своем идеальном порыве она тянется к целому, к воссоединению и соединению, как тянется к ним ее прародитель – единый и неделимый, животворно-полный, безначальный и бесконечный (это слова П. Палиевского) художественный образ.

Строго говоря, книга П.

Цитировать

Золотусский, И. Искусство критики / И. Золотусский // Вопросы литературы. - 1975 - №8. - C. 102-107
Копировать