№3, 1972/Обзоры и рецензии

Искусство и мораль

В. Д. Днепров, Литература и нравственный опыт человека. Размышления о современной зарубежной литературе, «Советский писатель», Л. 1970, 424 стр.

Книга В. Днепрова не принадлежит к литературно-критическим работам обычного рода: размышлениям о писателях и книгах автор предпосылает заголовок: «Литература и нравственный опыт человека». Уже сама постановка вопроса вызывает немалый интерес – проблемы морали находятся сегодня, в большей мере, чем еще недавно, на острие идеологических споров. Привлекает внимание и круг имен и явлений искусства, затронутых в книге В. Днепрова. Мы встречаемся здесь с весьма разными художниками современного Запада, которые вошли у нас в широкий читательский обиход за последние полтора десятилетия и породили немало вопросов и немало споров, – среди них Брехт, Сент-Экзюпери, Сартр, Камю, Феллини, Грин, Бёлль.

Высокая «плотность» жизненного материала, воплощенного в творчестве этих художников, позволяет исследовать нравственную проблематику с большой наглядностью. Вместе с тем предметом анализа становится и то, насколько верно и исчерпывающе отразилась в их книгах действительность, сильные и слабые стороны мировоззрения писателей. Совмещение этих двух планов создает своеобразный «стереоскопический эффект», делающий исследование В. Днепрова чрезвычайно содержательным и, я сказал бы, увлекательным.

В. Днепров справедливо говорит, что в искусстве наших дней идеи чаще, чем раньше, открыто вводятся в ткань произведений, становясь непосредственными «образообразующими» факторами. И не менее справедливо утверждение, что писатель «не только проводит свою нравственно-философскую идею сквозь образы, он одновременно испытывает ее соприкосновением с жизнью, сопротивлением жизненного материала». Чем талантливее писатель, чем художественнее его произведение, тем больше «поправок» может внести в его идею действительность. С другой стороны, нравственно-философская идея, повернувшись своей ошибочной стороной, может и сломать логику образа, нарушить правду жизни.

Построение книги В. Днепрова определяется основным ее замыслом – охарактеризовать три главные бытующие сегодня концепции морали: субъективистскую, исходящую из предпосылки, что нравственность заложена в каждой данной отдельной личности; религиозную, признающую нравственность только божественную, изначально данную; и наконец, марксистское понимание нравственности, предполагающее ее общественную обусловленность. Защита марксизма от ложных и враждебных обвинений в «утилитарности» подхода к нравственным проблемам или «утере человеческой личности», утверждение коммунистической морали, носители которой «образуют ныне нравственный хребет человечества», – вот что определяет основной пафос книги.

«…Если фантазия художника, – говорит В. Днепров, – не расходится с логикой жизни, если художник неуклонно следует за жизненной правдой, – его творения подтвердят не субъективистскую, не христианскую, а коммунистическую мораль».

Нравственная проблематика труднее, чем другие общественные явления, обнаруживает свое конкретно-историческое и классовое происхождение; диалектика «вечного» и «сиюминутного» в понятиях добра и зла часто бывает зашифрована, мистифицирована. Важная сторона книги В. Днепрова – стремление провести Историзм как основной принцип исследования. «Добро связано с условиями и формами человеческого общежития, с растущей из социального бытия глубочайшей потребностью в истинно человеческих отношениях, – говорит автор. – Интересы угнетенных классов – жизненный базис идеи добра. Движения угнетенных классов определили главные исторические фазисы этой идеи».

Произведения, рассматриваемые в книге, принадлежат по большей части к весьма сложным явлениям духовной жизни нашего времени; их авторам свойственны кричащие противоречия, и реалистическая сила их нередко бывает ограничена ложными взглядами и представлениями. С большой страстью выражая в своем творчестве исчерпанность буржуазного миропорядка и тоску по подлинной человечности, эти писатели в той или иной мере бывают несвободны от предрассудков и даже враждебного отношения к миру социализма, который им очень мало знаком. Давление антикоммунистической идеологии сказывается здесь подчас самым непосредственным образом.

Умение раскрыть в конкретном анализе диалектику мировоззрения художника и его творчества, замысла и воплощения – одна из наиболее сильных сторон книги В. Днепрова. Жанр ее можно было бы определить как «философское эссе» – явление в нашей литературной жизни редкое. В. Днепров владеет им мастерски, выработав свой собственный стиль – свободное изложение мысли, основанное на скрупулезном анализе художественной ткани произведения и в то же время насыщенное широкими параллелями и сравнениями, подчас неожиданными. Следуя ходу своей мысли, В. Днепров свободно переходит от Джона Апдайка к Бертольту Брехту, от Генриха Бёлля к Джеймсу Джонсу и Уильяму Фолкнеру, от фильма Анджея Вайды к рассказу Томаса Манна и т. д.

Конечно, при таком методе нельзя дать исчерпывающую характеристику творческого пути того или иного писателя, но это и не входило в замысел автора, и сам выбор произведений, рассмотренных в книге, не предполагал историко-литературных задач. Что же касается особенностей идейно-нравственных концепций и их объективного смысла, то они выявляются при таком анализе необычайно наглядно.

Замечу тут же, что в книге есть места, где, думается, автор не избежал опасностей, таящихся в сопоставлении – на основе «идеологической ассоциативности» – разных произведений искусства, возникших подчас в весьма несхожих условиях. Произвольным выглядит, например, разговор о романе Хемингуэя «По ком звонит колокол», служащий «предпосылкой» анализа творчества Сент-Экзюпери, явно искусственно сближение Брехта и Пикассо на основе «остроугольности» высказываемых ими истин или Сент-Экзюпери и Гаршина на том основании, что и тому и другому свойственны «личное обаяние», «готовность выразить себя беззаветно, нисколько не думая о производимом впечатлении», и «полнейшая сосредоточенность на нравственных вопросах – без всякой боязни односторонности или узости». Иногда явления, разновеликие по своему месту в духовной культуре человечества, будучи взяты только в их идеологическом аспекте, как бы уравниваются в ходе анализа.

О творчестве Бёлля в советской критике написано много. Но, кажется, еще никто не рассматривал его книги с точки зрения заложенной в них религиозной идеи. Конечно, содержание этих книг неизмеримо шире, и для абсолютного большинства советских читателей эта их сторона несущественна, если не сказать – совершенно чужда. Советский читатель воспринимает нравственную проблематику книг Бёлля вне идеи бога и видит их притягательную силу в правдивости характеров и ситуаций, в ненависти к силам угнетения и социального зла – прежде всего к немецкому фашизму и милитаризму, – в защите страдающих и угнетенных. Между тем для самого Бёлля вопросы религии имеют первостепенное значение. И когда Бёлль протестовал против того, чтобы его называли «католическим писателем», он имел в виду не собственно веру, а официальную католическую церковь, к служителям и догматам которой он относится с нескрываемой ненавистью. Католик, ненавидящий католическую церковь! В. Днепров показывает, что эта позиция, парадоксальная только на первый взгляд и характерная не для одного Бёлля, но и для ряда других европейских писателей, коренится в объективных процессах нашего времени, вызвавших кризис христианства и религиозной морали; немалую роль в этом кризисе сыграло сотрудничество римского папы с Гитлером.

В центре всех книг Бёлля, содержащих «жестокую реалистическую критику послевоенной немецкой действительности», стоят люди несломленные, не сдавшиеся фашизму. Писатель находил их в реальной жизни, и поэтому книги Бёлля становились реалистическими произведениями. Доказывая эту мысль, В. Днепров особо выделяет тех героев, с которыми связана идея нравственной необходимости активного действия. Но, тщательно анализируя их поступки и мысли, соотнося их со всей образной системой произведения и поверяя реальной жизнью, В. Днепров показывает, что эти герои, в которых автор вкладывает христианскую мораль, пусть обновленную, дают основание «не только для высокой нравственной оценки, но и для серьезной нравственной критики», И есть в книгах Бёлля места, где, ограничивая возможности своего реализма, автор начинает подвергать созданные им ситуации не действительному, а, как говорит В. Днепров, «религиозному анализу».

Проблемам современного католицизма уделено в книге В. Днепрова много внимания; они ставятся не только в связи с творчеством Бёлля, но и в ходе анализа нашумевшей в свое время драмы Рольфа Хоххута «Наместник» (в ней непосредственно речь идет о соглашении, заключенном папой римским – «наместником» бога на земле – с Гитлером), и в главе, посвященной Грину. Творчество этих писателей позволяет В. Днепрову показать особенности кризиса католицизма наших дней. Идеи Тейяра де Шардена, пытавшегося соединить католицизм с современной наукой и заимствованиями у марксизма «обновить» христианское миросозерцание, он справедливо трактует как попытку католицизма приспособиться к новым условиям.

В ходе полемического разбора одного из романов Грина В. Днепров замечает, что истолкование романа, которое он дает, может, по-видимому, отличаться от истолкования, которое дал бы сам автор. Но это явление неизбежное, поскольку мы «исходим из реальности романа, а не из намерений художника, а еще и потому, что роман, написанный верующим христианином и католиком, мы читаем глазами атеиста и марксиста». Замечания подобного рода сделаны и в связи с творчеством других писателей. Здесь затронут важный вопрос, заслуживающий всяческого внимания. При всей общности процессов, идущих в современном мире, читатели, выросшие в условиях социализма, неизбежно будут иметь свой угол зрения на книги, возникшие в других условиях. В. И. Ленин, конспектируя «Науку логики» Гегеля, заметил: «Я вообще стараюсь читать Гегеля материалистически» 1. Отталкиваясь от этой мысли, В. Днепров пишет: «Люди нашей страны читают западных писателей социалистически, то есть в ассоциации с проблемами социалистического развития. Западные критики, говоря об отличии репутаций одних и тех же писателей у них и у нас, склонны рассуждать о провинциализме оценок, совершенно не улавливая глубокого и эстетически поучительного смысла этих отличий. Так что истинно художественная литература Запада получила в социалистических странах свою особую, свою вторую историю, которая должна еще быть написана».

Много интересного и нового говорит В. Днепров и по поводу современного атеистического экзистенциализма. Подробно разбирая произведения Сартра и Камю, он показывает непреодолимые препятствия, которые встречает на своем пути идеалистический субъективизм при попытках ответить на вопросы нравственности. Последовательно доведенный до логического завершения, он может подразумевать только разрыв с другими людьми (по формуле Сартра: «Ад – это другие»), а такая точка зрения постоянно грозит оказаться, говоря словами В. Днепрова, «в опасной близости к точке зрения Ницше».

Прослеживая зигзаги идейной эволюции Сартра, В. Днепров показывает, что идеалистический субъективизм, остававшийся всегда основой его мышления, постоянно заводил его в вопросах нравственности в тупики неразрешимых противоречий. Как ни разнится современный атеистический экзистенциализм от религиозных учений, есть в них нечто общее – выключение моральных предпосылок из конкретно-исторической ситуации, признание ее норм «вечными», будь это нормы божественной морали или морали субъективной, творимой каждым человеком «заново».

«Чума» Камю, созданная в первые послевоенные годы, отразила опыт победно закончившейся антигитлеровской войны. «Нравственный пессимизм», свойственный книгам экзистенциалистских писателей, сменяется в ней, говоря словами В. Днепрова, «оптимизмом относительно человека» – но только относительно человека, а не его судеб в мире. Мир в восприятии Камю оставался «абсурдным», и «чума», неизвестно откуда пришедшая и неизвестно почему ушедшая, может расшифровываться в романе не только как прозрачное метафорическое определение фашизма, но и как жизнь «вообще». При всей нашей симпатии к неискоренимой человеческой добродетели и внутренней силе, которой Камю наделяет своих героев, нельзя не заметить ложности нарисованной им картины мира, в котором есть зло, но нет злых, в котором человек обречен на стоическую борьбу против непознаваемого и слепого хода истории. Логическим следствием этой позиции, как показывает В. Днепров, становится отождествление любого насилия – будь то насилие реакционное или революционное – со злом как частью абсурдного и враждебного человеку мира. Убедительной полемике против этого ложного взгляда, ставшего сегодня расхожим тезисом буржуазной литературы, уделено в книге В. Днепрова много внимания.

Отчетливо поставить вопрос об исторически-конкретном понимании нравственности позволяют автору пьесы Брехта. Все творчество Брехта, вся система его мышления проникнуты стремлением расшатать устоявшееся, старое – буржуазное – представление о морали. Его пьесы – особенно ранние – полны издевательств над, казалось бы, святыми человеческими чувствами – порядочностью, честностью, верностью и т. д. Все дело в том, что Бертольт Брехт дает в них, говоря словами В. Днепрова, тетину относительно лжи, истину в борьбе». Решающий вопрос заключается в том, кому выгодны добрые чувства – капиталисту выгодно, чтобы рабочий был «добрым», жандарму выгодно, чтобы революционер отказывался от насилия, и т. д. Брехт осуществляет, как говорит В. Днепров, своеобразную «критику добра», то есть «в самом условии задачи связывает вопрос о добром человеке с вопросом об изменении мира».

Особенности брехтовского реализма по-новому исследованы В. Днепровым. В стремлении содрать с действительности кожуру обманчивой видимости Брехт, по мысли В. Днепрова, идет «от сущности к форме проявления». Это значит, что у Брехта не явление дано, а суть задана, как мы обычно привыкли видеть у писателей-реалистов, но «суть дана, а явление задано»; оно на глазах у зрителя строится из движения жизнеобразующих сил. Раскрывая эту мысль на конкретных примерах, В. Днепров подробно показывает, с какой глубиной и блеском, с какой идейной целеустремленностью «конструирует» Брехт-реалист явления, меняющие свой смысл от различного классового и исторического наполнения, демонстрирующие всю опасность пассивности «маленького человека», беззащитность отвлеченной «доброты». Но драматургия Брехта, анализом которой завершается книга, позволяет В. Днепрову во весь голос сказать и об «активном добре». Здесь обретает конкретное наполнение эта важнейшая мысль всего исследования, без которой оно не могло бы существовать.

Книга В. Днепрова многопроблемна. Предметом анализа в ней становятся и произведения искусства, и работы теологов, стремящихся «подновить» христианство, и теории философов и историков культуры, в том числе учение Фрейда и его последователей, и т. д. Для оценки современной идеологической борьбы автор неизменно обращается к нестареющему оружию – взглядам на мораль классиков марксизма-ленинизма. Он постоянно сопоставляет нравственную проблематику разбираемых им книг с опытом строительства социалистического общества. Некоторые конкретные оценки и частные выводы могут быть оспорены; но бесспорно верное направление этой богатой материалом работы, в которой талант исследователя соединился с убежденной в страстной пропагандой марксистского взгляда на искусство.

  1. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 29, стр. 93.[]

Цитировать

Топер, П. Искусство и мораль / П. Топер // Вопросы литературы. - 1972 - №3. - C. 220-224
Копировать