Искания Хосе Рисаля

И. В. Подберезский, Эволюция творчества Хосе Рисаля. Зарождение современной филиппинской литературы, М., «Наука». 1982, 328 с.

Книга И. Подберезского «Эволюция творчества Хосе Рисаля» – первая монография, в которой детально прослеживается развитие сложного идейно-художественного явления в истории и культурной жизни Филиппин, каким было творчество этого писателя и мыслителя, основоположника современной национальной литературы. Собственно, книгу можно считать первой в мире монографией о Хосе Рисале, ибо подобного рода работа до сих пор не была проделана ни в советской, ни в зарубежной филиппинистике.

Хосе Рисаль (1861 – 1896) – был первым выразителем национального сознания филиппинского народа; его труды идейно подготовили антииспанскую национально-освободительную революцию 1896 – 1898 годов и заложили основу реалистической литературы Филиппин.

Чтобы увидеть фигуру Хосе Рисаля в правильной исторической перспективе, понять, почему ему отводится совершенно особое место в становлении духовного самосознания народа, необходимо вначале обратиться к событию, которое ввело эту страну «семи тысяч островов» в круг европейских представлений о мире и на столетия предопределило ее судьбу.

1521 год – год гибели Магеллана, и этой же датой открывается колониальное летоисчисление Филиппин.

«Как удивительна судьба иных народов!.. Из-за того, что мореплаватель причалит к их берегу, они утрачивают свободу, оказываются в подчинении, в рабстве не только у этого мореплавателя, но и у всех его соотечественников, и не на одно поколение, а навсегда! Какое странное понятие о справедливости! После этого, пожалуй, признаешь за человеком право уничтожать всякого незваного пришельца, как самое опасное чудовище, извергнутое морской пучиной!» Это – из романа Хосе Рисаля «Флибустьеры».

Хосе Рисаль появился на свет через три с половиной столетия после того, как архипелаг стал колонией Испании, давшей стране своего короля, католичество и испанский язык, которые и стали заключать в себе цивилизацию, все остальное – духовное наследие, накопленное народом до порабощения, – с официальной точки зрения составляло варварство и ересь.

Хосе Рисаль родился в католической семье, воспитывался иезуитами, преклонялся перед творческим гением Сервантеса и Лопе де Вега, писал на безупречном испанском языке, продолжая оставаться в глазах испанцев дикарем – «индио», которого стоит принимать всерьез только в том случае, если он станет опасным.

Хосе Рисаль прошел тернистый путь исканий и сомнений, который вел его от истовой веры к агностицизму, от стремления сделать духовный опыт своего народа частью испанской культуры к осознанию исторической несовместимости судеб Испании и Филиппин, от просветительского реформизма к пониманию неизбежности взрыва национально-освободительного движения. Поэтому и сегодня творчество Рисаля вызывает острые идеологические споры, и на каждом историческом повороте возникал – и возникает – вопрос о наследии и наследниках Рисаля. Однако когда в 1896 году началось национально-освободительное движение, Рисаль не сумел принять его. Он отказался взять сторону восставших, но был расстрелян испанцами, убежденными, что именно Рисаль – никто другой – поднял народ на борьбу, Рисалю было тогда 35 лет. Как Овод, он командовал собственным расстрелом. Военный врач за три минуты до залпа с изумлением констатировал, что пульс у него нормальный.

И хотя за две недели до расстрела Рисаль написал манифест, где утверждал, что реформы, «идущие снизу, ненадежны, непоследовательны», и призывал восставших разойтись по домам, нет никакого сомнения в том, что антииспанская национально-освободительная революция 1896 – 1898 годов была идейно подготовлена мыслью Рисаля, прежде всего его романами «Noli me tangere» (1887) и «Флибустьеры» (1891), его поэзией, его антимонашескими памфлетами и статьями.

Короткая жизнь Хосе Рисаля была трагична. Трагична и его посмертная судьба. Он возведен на пьедестал столь возвышенный, что имя его уже давно воспринимается как некий символ страны, Можно сказать, причислен к лику святых, отнюдь не только литературных: на Филиппинах существуют религиозные секты верующих в то, что мертвый Рисаль вновь сошел на землю в телесном воплощении; даже само название страны, свидетельствующее о колониальном прошлом, предлагают заменить на Рисалины.

12 июня 1956 года конгресс Филиппин принял закон, согласно которому произведения Рисаля стали обязательной частью школьных программ; правда, при этом из школьных изданий выброшены, по настоянию церкви, все его высказывания против официального католичества и монахов.

Крупнейший современный прозаик Ник Хоакин пишет о судьбе наследия Рисаля: «Книги Рисаля… настолько канонизированы и обожествлены, что почти перестали принадлежать литературе. Хуже того, их стали называть «Библией народа», а такого определения не выдержит никакая книга». К тому же сегодня филиппинцы читают произведения Рисаля в переводе с испанского на английский, а точнее – на американский, а еще точнее – в переводе с языка одних колонизаторов на язык других, их сменивших.

Жизненному и творческому пути этого поразительного человека – поэта и врача, романиста и ученого, связанного с крупнейшими научными авторитетами своего времени, мыслителя – и посвящена книга И. Подберезского. Рассказывая о Рисале, автор представляет читателю и целый тип людей, именуемых на Филиппинах «илюстрадос». «Слово «илюстрадос», – пишет он, – является производным от исп. ilustre – «славный», «знаменитый» и может быть переведено как «облагороженный» (это уже не только лексическая, но и общекультурная производность от испанского корня)» (стр. 26).

Это тип людей, как бы ни называли их в разных странах, которым европейское образование помогло осознать их долг перед родной страной и заставило искать способы его реализации.

Действительно, трагическое противоречие их мировосприятия состоит в том, что культура их завоевателей становится их первой и вечной любовью. Позднее наступает время обращения к собственной культуре, осознания ее полноценности, а очень часто – и использования как оружия в борьбе против рабства. Но все равно и тогда они продолжают оценивать достоинства национальной культуры исходя из критериев культуры усвоенной и, противопоставляя величие ее вершин низости колониальной практики, тайно преклоняться перед ней.

Эта раздвоенность духовного опыта, свойственная творческой интеллигенции стран Азии и Африки, еще и сегодня является фактором, влияющим на художественное мышление, на литературу и искусство в государствах, вставших на путь самостоятельного развития. Алжирец Франц Фаннон с горечью признается: «…Интеллигент, через культуру постигший западную цивилизацию, слившийся с ней, а значит, и претерпевший глубокие внутренние перемены, обнаруживает, что культурная модель, которую он, стремясь к самобытности, хочет принять для себя, почти не предлагает ему явлений, которые могли бы выдержать сравнение с блестящими образцами цивилизации поработителей…»

Сложнейшая проблема столкновения культур Востока и Запада закономерно занимает большое место в книге И. Подберезского, в той или иной степени затрагивающей чрезвычайно широкий круг проблем – к этому обязывает и ее подзаголовок: «Зарождение современной филиппинской литературы».

Обращение Филиппин в католичество привело к синтезу восточной и западной культуры на уровне бытового сознания – явление единственное в своем роде во всей истории колониализма. Можно дискутировать на тему, объединило или нет католичество народы, населяющие Филиппины, но невозможно отрицать того, что христианство отъединило страну от остальной Азии, укрепив в филиппинцах, особенно в образованных, ощущение их принадлежности к испанскому миру.

Этому ощущению особой близости к испанскому духу в то же время противоречили многие этнопсихологические особенности филиппинцев. И. Подберезский, автор другой серьезной книги, об этнопсихологии филиппинцев, – «Сампагита, крест и доллар», и в данной своей работе внимательно исследует зоны схождения и расхождения культур филиппинцев и испанцев, строго и изящно аргументируя свой выводы.

Автор вовсе не идеализирует Хосе Рисаля, не делает ни малейшей попытки сгладить противоречивость его поступков и позиций, избегает соблазна подсветить его мученический венец. Он просто старается как можно достоверней очертить историко-экономические факторы, житейские обстоятельства, взаимодействие которых формировало личность Рисаля, выписать портреты людей, оказавших на него влияние. И опять-таки не для того, чтобы оправдать своего героя, и не для того, чтобы, как говорят на Востоке, «выправить искривленное», а с единственной целью – показать, как сложно и одновременно исторически обусловленно происходило становление этого человека. Поэтому в книге сам Рисаль и его окружение предстают не в виде фигур, выписанных на некоем фоне, а во множественности динамичных и диалектических сопряжений.

Этого требует от автора поставленная им задача: показать эволюцию воззрений «отца филиппинской нации» через детальный литературоведческий анализ его произведений, чего до сих пор не было сделано ни в советской, ни в зарубежной филиппинистике.

И. Подберезский исходит из того, что, хотя Рисаль писал на испанском языке и под несомненным влиянием европейской литературной традиции, прежде всего испанской же, он отделен от этой традиции тем, что вошло в его творчество из филиппинской духовной культуры и филиппинской эстетики. Своим творчеством Хосе Рисаль «провел» именно филиппинскую литературу из эпоса прямо в социальный роман, поэтому и оценивать роль и значение писателя следует именно в контексте развития духовной жизни и художественной мысли Филиппин. Поясняя свой подход к предмету исследования, И. Подберезский пишет: «Рисаль – писатель филиппинский, и только филиппинский. Чтобы дать правильную оценку эволюции творчества Рисаля, раскрыть значение его творчества для своего времени, для истории Филиппин и филиппинской литературы, исследование пришлось вести как бы в двух плоскостях: «вертикальной» (предшественники – автор – последователи) и «горизонтальной» (литературная и общественная среда с ее идейными и эстетическими требованиями – автор)» (стр. 6).

Анализируя влияние творчества Рисаля на зарождение и становление отечественной литературы, всматриваясь в особенности прозаического и поэтического стиля, которому суждено было определить собой и то, что пишется на Филиппинах сегодня, И. Подберезский тщательно выделяет филиппинскую основу. «…Когда говорят о барочности филиппинской литературы, -. пишет он, например, – о том, что она испытала влияние испанского барокко, то не следует забывать, что к взаимодействию именно с барокко толкали исконные особенности филиппинского эстетического мышления» (стр. 41).

Автор показывает, как сказались на творчестве Рисаля и тех, кто следовал за ним, такие черты филиппинской эстетики, отражающие жизненную философию филиппинцев, как неприятие открытого пространства, – оно должно быть непременно заполнено; предпочтение резкой контрастности перед мягкими переходами тонов; склонность к обобщению в ущерб детализации и многое другое.

И. Подберезский справедливо считает важным для понимания творчества Хосе Рисаля и филиппинское представление о назначении искусства, особенно искусства слова. «Для Рисаля, – пишет он, – как и для всех филиппинцев, всякое сказание, всякое историческое предание ценно не столько своим эстетическим воздействием, сколько в первую очередь поучением о том, как надо жить. На литературу в собственном смысле этого слова распространяются те же требования – прежде всего, учить жить» (стр. 91).

Литературное наследие Хосе Рисаля, не считая писем, включает около трех сотен названий; романы, стихотворения и поэмы, научные труды по истории, лингвистике и этнографии, статьи, дневники, наброски незавершенных произведений. Центральную часть творчества, как два мощных ствола, поднявшихся из одного корня, занимают два романа – два первых романа о Филиппинах и филиппинцах: «Noli me tangere» и «Флибустьеры», рассматриваемые И. Подберезским как своеобразная дилогия. Прослеживая не столько сюжетные связи между двумя романами, сколько эволюцию идей и художественных приемов Рисаля, И. Подберезский убедительно показывает формирование и самой личности художника, и общественного сознания Филиппин в их диалектическом взаимодействии.

Писателя в обоих романах больше всего волнует вопрос о соотношении насильственных и ненасильственных методов борьбы за национальное достоинство филиппинцев; он настаивает на просвещении как на непреложной предпосылке любых дальнейших политических и общественных действий. Но если в первом романе прямые носители зла – невежественные, алчные, распутные монахи и богатые филиппинцы, пресмыкающиеся перед ними, если в нем еще есть испанский генерал-губернатор, олицетворяющий потенциальную разумность колониального правления, то во втором романе Рисаль, так и не решив для себя, допустимо ли насилие при решении насущных национальных проблем, четко определяет отказ от концепции испанской ассимиляции Филиппин. И. Подберезский пишет: «Идейная эволюция Рисаля отчетливо прослеживается при сопоставлении «Мятежа» со «Злокачественной опухолью». В первом романе главный враг – монашеские ордены, они и есть та «злокачественная опухоль», которую должны удалить благожелательные колониальные власти вместе с филиппинцами. Во втором – колониальные власти вместе с монахами как единое целое противостоят филиппинцам. В первом романе разграничение шло по линии: разум и прогресс против невежества и деспотии… во втором – разграничение идет по линии: колонизаторы против филиппинцев и «национальная идея» выражена уже гораздо отчетливее» (стр. 215).

Здесь необходимо сказать несколько слов о названиях романов, ибо это имеет самое непосредственное отношение к их идейной направленности. В русском переводе они названы «Не прикасайся ко мне» (в изданиях 1963, 1977 годов) и «Флибустьеры» (1937, 1965 и 1978 годов) – то есть заголовки переведены буквально. Справедливости ради заметим, что названия эти действительно трудно поддаются переводу.

Для нас флибустьеры означают только пиратов, и это слово вызывает ассоциации с морскими приключениями, «черными роджерами» и прочим. На Филиппинах же в колониальные времена флибустьерами, разбойниками, именовали тех, кто выступал против узаконенной испанской власти. Роман Рисаля в оригинале называется «El Filibusterismo», поэтому едва ли можно сомневаться в том, что предлагаемый И. Подберезским перевод названия романа как «Мятеж» точнее всего передает смысл этой книги.

Сложнее с латинским «Noli me tangere», парафразой из Библии: «…Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не вошел к Отцу Моему…» (слова воскресшего Христа, обращенные к Магдалине). И. Подберезский переводит это название: «Злокачественная опухоль». Объясняя свой выбор, он пишет: «Дело в том, что в медицине XIX века словами noli me tangere обозначались любые злокачественные опухоли, причем это значение сохранилось до сих пор. В тагальско-английском словаре-тезаурусе Хосе Вильи Панганибана есть такая словарная статья: «Noli-me-tangere (мед). – злокачественная опухоль (язва); раковое заболевание кожи; источник названия романа Хосе Рисаля». Из этого следует, что название романа следует переводить как «Злокачественная опухоль», каковой на Филиппинах являлись монашеские ордены. Вспомним, что к началу работы над романом Рисаль, будучи студентом-медиком, курировал палату больных раком» (стр. 144).

Можно принять этот довод И. Подберезского, однако все же представляется, что название «Злокачественная опухоль» не только чересчур прямолинейно, но, давая его книге, мы как бы опережаем те выводы, к которым автор только приходит. Скорее, памятуя библейскую фразу, название можно толковать как предостережение против преждевременного, недостаточно осмотрительного прикосновения к социальной язве, ибо такое прикосновение способно и обострить заболевание. Да, это роман-диагноз, но не предлагает ли И. Подберезский способ лечения, на который не решался сам доктор Рисаль?

В целом же книга И. Подберезского интересна и познавательна для всех, кто изучает проблемы развития литератур Востока, без знания которых сегодня уже невозможно судить о мировом литературном процессе. Востоковеды же увидят в этой работе еще одно свидетельство зрелости мысли и тонкости литературоведческого анализа, позволяющее считать, что наше востоковедение переходит на качественно новую ступень.