№5, 1996/В шутку и всерьез

Интеллигенция поет блатные песни…

Где-то в начале 60-х Евгений Евтушенко с высот своей революционной гражданственности констатировал это с горечью и укоризной:

Интеллигенция поет блатные песни.

Она поет не песни Красной Пресни!

 

На крылатые эти строки тотчас откликнулся ироническим перифразом Наум Коржавин:

Интеллигенция поет блатные песни:

Вот результаты песен Красной Пресни.

 

Смысл этого саркастического отклика был в том, что интеллигенция, распевавшая некогда песни Красной Пресни, получила за это в награду сталинские лагеря, где ей пришлось делить нары с блатарями и заимствовать у них свой новый песенный репертуар. За что, дескать, боролись, на то и напоролись.

В таком понимании природы этого загадочного явления есть немалый резон. Однако тяга интеллигентов к блатному фольклору этим объяснением не исчерпывается. Интерес и даже влечение к блатной песне у российских интеллигентов возникли задолго до наступления эпохи раннего реабилитанса. И влечение это было не только потребительским, но и сугубо творческим: интеллигенция не только увлеченно пела блатные песни, но и сочиняла их.

«Член-корреспондент АН СССР известный литературовед Леонид Тимофеев, – свидетельствует Д. С. Лихачев, – в молодости сочинил чрезвычайно популярную в подонках общества у шпаны песенку:

Купите бублички,

Горячи бублички,

Гоните рублички

Ко мне скорей.

 

И в ночь ненастную

Меня, несчастную

Торговку частную,

Ты пожалей.

 

Отец мой пьяница,

Он этим чванится,

Он к гробу тянется

И все же пьет!

 

А мать гулящая,

Сестра пропащая,

А я курящая –

Смотрите – вот!

Под музыку «Бубличков» в 20-е годы танцевали фокстрот, а в Соловецком театре отбивала чечетку парочка – Савченко и Энгельфелдт. Урки ревели, выли от восторга (тем более, что С. и Э. были «свои»). Но в частушечном размере Леонид Тимофеев перевел «Слово о полку Игореве»: «смотрите – вот!» (Д. Лихачев, Заметки и наблюдения. Из записных книжек разных лет, Л., 1989).Последнюю фразу этого интереснейшего сообщения академика, очевидно, надо понимать в том смысле, что «грех молодости» сослужил будущему членкору недурную службу. На «Бубличках», Ориентированных на вкусы «шпаны», «подонков общества», он, так сказать, набил себе руку, что позволило ему потом создать произведение вполне респектабельное, обладающее уже несомненными эстетическими, а быть может, даже и научными достоинствами.Не собираясь вступать в спор с академиком Лихачевым по поводу достоинств перевода «Слова о полку Игореве», выполненного Л. И. Тимофеевым «в частушечном размере», я все же рискну высказать предположение, что песенка про бублики, сочиненная тем же автором, представляет собой никак не меньшую художественную ценность, чем его перевод «Слова».

А вот другой пример. На ту же тему, хотя и совсем в другом роде.

Вспоминая о самоубийстве Маяковского и его предсмертном письме «товарищу правительству», Виктор Борисович Шкловский писал:»Его письмо это романс.Его поют в трамваях беспризорные.Может, вы слыхали.

Товарищ правительство!

Пожалей мою маму,

Устрой мою лилию – сестру.

В столе лежат две тыщи,

Пусть фининспектор взыщет,

А я себе спокойненько помру.

Современный романс написан Кусиковым, а не беспризорными. Беспризорные заказывают свои песни специалистам.Они сразу узнали в письме Маяковского песню» (Виктор Шкловский, Поиски оптимизма, М., 1931).

Рассуждение это, разумеется, не следует понимать в том смысле, что беспризорные, поющие этот «романс» в трамваях, на самом деле (буквально) заказали его поэту Александру Кусикову. Речь о том, что профессиональный поэт очень точно почувствовал этот носившийся в воздухе «заказ». Он не только услышал в предсмертном письме Маяковского романс, но и угадал форму, словесное воплощение, стилистику этого романса, ориентированную на «заказчиков», то есть будущих его исполнителей. А тот факт, что романс этот и в самом деле был подхвачен «заказчиками», только подтверждает, что «заказ» поэтом был угадан правильно.То же можно сказать и о песенке про «Бублички». Сочинивший ее молодой литературовед тоже очень точно почувствовал некий «заказ», носившийся в воздухе. А иначе его песню не подхватила бы улица, и не выли бы от восторга, слушая ее, урки на Соловках, и не обросла бы она множеством самых разнообразных фольклорных поправок и вариантов, бесконечно ее обогативших и улучшивших:

Отец мой пьяница

За рюмкой тянется.

А мать – уборщица, какой позор!

Сестра гулящая,

Тварь настоящая,

А братик маленький – карманный вор.

А вот еще один, совершенно такой же случай. На этот раз дело было не в 20-х, а в конце 40-х. Но автором песни, ставшей достоянием городского фольклора, тоже (и тут уже прослеживается некоторая закономерность!) оказался молодой литературовед.

Звали его – Ахилл Левинтон.

«Он был член партии. И марксист. И ум у него был строгий. Он был ученый-филолог ленинградского толка, то есть академический, не падкий на финтифлюшки…В 1948 году, когда в стране даже анекдотов не стало, он сочинил песню.

Цитировать

Сарнов, Б.М. Интеллигенция поет блатные песни… / Б.М. Сарнов // Вопросы литературы. - 1996 - №5. - C. 350-357
Копировать