И трудами ученых…

В. Я. Бухштаб, А. А. Фет. Очерк жизни и творчества, «Наука», Л. 1974, 135 стр.

После длительного забвения Фет вновь стал живым явлением нашей культуры. «При жизни мало читаемый и чтимый, Фет для нас – один из значительнейших русских лириков, Фет сравнивал себя с угасшими звездами… но угасло много других звезд, а звезда поэзии Фета разгорается все ярче» (стр. 135), – эта мысль Б. Бухштаба, так или иначе выраженная, повторяется в каждой новой работе о Фете.

В 1968 году Н. Скатов в книге о поэтах «некрасовской школы» еще должен был – интересно и аргументировано – доказывать «законность» существования фетовской лирики рядом с творчеством Некрасова: «ведь само ощущение полноты бытия, раскованности, свежести в поэзии Фета тоже вызвано эпохой, и в этом смысле Фет такое же законное ее дитя, как Некрасов и Добролюбов» ¹.

Сейчас речь идет уже не о праве Фета на существование, а о «выяснении подлинного места гениального лирика в развитии русской литературы» ².

Если пять лет назад Е. Ермилова отмечала «общий возросший интерес к поэзии Фета» ³ и новизну взгляда на нее, то сейчас Д. Благой уже говорит о «народности» стихов Фета, их все растущей на наших глазах популярности» ⁴. И думается, здесь дело не только в том, что «пришло время» Фета и его поэзия сама собой стала популярной. Не одно лишь время, но и труд, и верность ученых возвращают нам слово художника, делают его частью нашей духовной жизни.

В этой связи нам хотелось обратиться к книге Б. Бухштаба – первой в советском литературоведении монографии о Фете. Она явилась результатом многолетней работы исследователя над изучением жизни и творчества поэта, над разрешением загадок его биографии и личности; это и итог больших текстологических разысканий⁵.

Первое советское издание Полного собрания стихотворений Фета, подготовленное Б. Бухштабом и с его предисловием, вышло в 1937 году, второе было выпущено более чем через двадцать лет. Только в последние годы к изучению творчества Фета обратились и другие исследователи.

Книга Б. Бухштаба отмечена глубокой заинтересованностью ученого в понимании поэта. Даже и сейчас, когда сухое, «наукообразное», «отстраненное» литературоведение становится анахронизмом, не часто встречаются работы, в которых так органически сливался бы пафос исследовательский и человеческий. Б. Бухштаб говорит не только о поэзии – сочувственно и бережно читает он «книгу» жизни художника. Воссозданный исследователем облик вмещает в неразрывном переплетении черты бытовые и художнические, нередко, казалось бы, несовместимые.

Но надо отметить, что при всем внимании автора к биографии она не становится самоцелью. На протяжении всей книги исследователь неоднократно прибегает к ней, делая выводы об источниках жизненной и поэтической позиции Фета: «…Того, что было пережито уже в первые два десятилетия его жизни, было достаточно, чтобы образовать резко выраженные черты характера и отношения к миру. Черты скепсиса, неверия в людей, в добро и справедливость выделяли Фета из круга молодежи, в котором он вращался в студенческие годы» (стр. 14). Не «религиозно-философские концепции и социальные утопии» – «другое мощное увлечение противостояло в его душе «прозе жизни»: упоение поэзией и жажда творчества…» (стр. 15).

Этим стремлением увидеть жизнь и творчество Фета в единстве, в связи философского и биографического, эстетического и социального отмечена книга в целом, хотя воплощается оно не всегда одинаково полно.

Исследователь, стоящий на позиции не холодного наблюдателя, а сочувствующего и заинтересованного в истине человека, сумел объективно, не «выгораживая» Шеншина и не вставая в позу «защитника» Фета, показать место поэта в его времени. Б. Бухштабу удалось объяснить основные переломные моменты творческой биографии Фета, его духовные коллизии, его идейную эволюцию». Объективно и аргументировано раскрывает он сложные отношения Фета с редакцией «Современника», Исследователь не ограничивается указанием на «усиливающуюся реакционность позиций Фета»: ведь речь-то идет о поэте. На ряде примеров он показывает, как публицистическая запальчивость Фета отзывалась на восприятии его стихов, как отрицание ведущими критиками «Современника»»неактуальной» поэзии «без тенденции» – «чистого искусства» – вызывало резкую оценку произведений Фета.

Многоаспектный, целостный взгляд на художника ощущается, хотя в гораздо меньшей степени, и во второй, аналитической, части книги. Автор показывает, как Фет самостоятельно шел к той поэтической позиции и к тому пессимистическому мироощущению, которые потом нашли для него теоретическое подтверждение в философии Шопенгауэра.

Хотя во второй части книги преобладает пафос аналитический, но и здесь конкретные наблюдения иногда приводят к важным обобщениям. Так, вопрос о метафорической организации поэзии Фета автор рассматривает не изолированно, а в связи с эстетическими взглядами поэта, с иерархией ценностей на его нравственно-эстетической шкале. Ряд конкретных наблюдений предварен стягивающим их в систему замечанием: «Резкое отделение будничной, обыденной жизни от мира вдохновения, искусства и красоты – один из главных источников метафор Фета. Поэтический восторг, созерцание природы, наслаждение искусством, экстаз любви поднимают над «миром скуки и труда» (стр. 119; подчеркнуто мной. – Т. К.)

Появление книги Б. Бухштаба о Фете именно сейчас воспринимается как явление не случайное. Она как бы подводит итоги тому, что было сделано исследователем Фета, открывавшим поэта советским читателям. Книга Б. Бухштаба носит обзорный характер. Многие из проблем, поставленных в ней, еще ждут своего разрешения, другие уже стали предметом специального исследования. Последние работы о Фете характеризуются стремлением ученых выйти за пределы отдельных, пусть даже очень интересных, наблюдений и найти организующее начало поэзии Фета, воссоздать цельный образ мира художника.

Прежде всего, мы здесь имеем в виду книгу Д. Благого «Мир как красота. О «Вечерних огнях» А. Фета». Исследование Д. Благого являет собой уже новый этап в изучении поэта. Различные аспекты творчества Фета ученый рассматривает под одним углом зрения; из чего и как складывается образ мира поэта⁶. «…В его лирике, – пишет Д. Благой, – почти с самого начала и до самого конца имеется определенный отбор «предметного элемента»… Это – природа, любовь и песня. Причем все эти три поэтических предмета… тесно взаимосвязаны, проникают друг в друга, образуя единый слитный художественный мир – фетовскую вселенную красоты, солнцем которой является… гармоническая сущность мира – «музыка» (стр. 79; подчеркнуто мной. – Т. К.).

Если до сих пор, в том числе и у Б. Бухштаба, музыкальность поэзии Фета только констатировалась и ее рассматривали как самостоятельную данность, то Д. Благой исследует самую природу ее. Она открывается ученым как один из самых значимых атрибутов фетовского образа мира: «музыка» для Фета – «гармоническая первооснова жизни и искусства» (стр. 107), Этот тезис не просто декларируется – он естественно вытекает из глубокого анализа «музыкальной» стихии поэзии Фета на всех уровнях, от чисто технического до онтологического.

Уже давно было отмечено внимание Фета к деталям и подробностям. Это объяснялось то помещичьим образом жизни Фета, то – у Б. Бухштаба – движением его вместе со всей русской литературой по пути реализма Д. Благой увидел в этом большее: красота – одна из основ цельности мира – разлита по всему мирозданию. Все ее проявления равны перед Целым, все они, от самого малого – листка, до самого большого – души, равно включаются в него.

И как в росинке чуть заметной

Весь солнца лик ты узнаешь.

Так слитно в глубине запечной

Все мирозданье ты найдешь.

Фет по-своему решал вопросы, лежащие в основе русской литературы: что такое мир, каково место человека в нем, где источник цельности этого мира.

Целый мир от красоты,

От велика и до мала… –

это не эстетская «красивость», а живая сущность гармонии вселенной. И «любовь» в творчестве Фета, как доказывает Д. Благой, – «одно из высших проявлений «музыки» мира» (стр. 90).

Такой подход к творчеству поэта открывает пути к осмыслению целого ряда конкретных проблем. Становится понятной закономерность «космического» мироощущения в поздних стихах Фета. По-иному открывается нравственный смысл его поэзии. Сознательно иррациональная позиция Фета в поззии, на которую неоднократно указывает Б. Бухштаб, оказывается тесно связанной с пониманием поэта как пророка, интуитивно постигающего сущность Бытия.

По-новому должно быть осмыслено уже давно замеченное тяготение Фета к явлениям подвижным, «текучим». Оно, несомненно, связано не просто с «движением по пути реализма», но с мироощущением человека эпохи «неустановившейся», динамичной, с социальной неукорененностью поэта, с его эстетическими взглядами, наконец, с ясно ощутимым принципом, который мы назвали бы «гармонией мгновения»: среди «мрака жизни вседневной» лишь в отдельные, возвышенные, напряженные, трагически краткие мгновения причащается человек гармонии и целостности Бытия.

С поисками устойчивости, идеала, с глубинными болями эпохи были связаны даже далекие от ее непосредственных задач антологические стихи. Думается, что в творчестве Фета они не были случайным явлением.

Все эти проблемы – и не только эти – еще ждут своего разрешения. Книга Б. Бухштаба – один из первых и очень значительных шагов на пути изучения Фета.

1. Н. Н. Скатов, Поэты некрасовской школы, «Просвещение», Л. 1968, стр. 7 – 8.[↩]
2. «Вопросы литературы», 1975, N 9, стр. 155.[↩]
3. »Н. А. Некрасов и русская литература», «Наука», М. 1971, стр. 293. [↩]
4. Д. Благой, Мир как красота. О «Вечерних огнях» А. Фета, «Художественная литература», М. 1975, стр. 109.[↩]
5. В области текстологии творчество Фета представляет собой до сих пор еще далеко не разрешенную проблему. Вопрос о «каноническом тексте стихотворений Фета, исправленных в издании 1856 г., принадлежит к числу особенно трудных текстологических казусов», – отмечает автор (стр. 33).[↩]
6. Нельзя не отметить, что подобная методика исследования поэзии во многом оформилась уже в книге В. Кожинова «Как пишут стихи» («Просвещение», М. 1970).[↩]