И снова спор о «завербованности»

Британское радио провело дискуссию, посвященную роли художника в современном мире и его позиции в общественной борьбе. Раз в неделю писатели, искусствоведы, критики собирались на студии и, расположившись перед микрофоном, обсуждали вопросы, предложенные им литературной редакцией Би-би-си. Вопросы отнюдь не новые, но и далеко не устаревшие, не снятые с повестки дня. «Искусство и правящая верхушка», «Искусство и революция», «Концепция завербованности и ее критики» – так были сформулированы темы, по которым развернулся обмен мнениями. Стенограмма встречи затем появилась в издаваемом Би-би-си журнале «Лиснер».

Перед микрофоном выступили писатели, которых разделяют я исповедуемые ими идейные и эстетические доктрины, и накопленный опыт – творческий и жизненный. Ведущий, известный литературовед Фрэнк Кермоуд представил слушателям маститого прозаика Энгуса Уилсона, придерживающегося довольно традиционных взглядов на призвание художника, и молодого, запальчивого Эдриэна Митчелла, в своей поэзии и в выступлении за «круглым столом» проповедующего левое, слишком левое понимание задач искусства. Э.-Л. Доктороу, автор нашумевшего романа о позорном процессе по «делу Розенбергов», говорил, что литература – это всегда в конечном счете политика, а драматург Тони Гарнетт утверждал, что искусство не должно руководствоваться непосредственно политическими задачами или, как он несколько туманно выразился, «классовой необходимостью момента».

Выяснилось, что участники радиовстречи по-разному понимают и сущность вопросов, о которых шла речь, и их значение, «удельный вес» в эстетической программе, вырабатываемой каждым художником для себя. Иной раз Ф. Кермоуду приходилось хитрыми маневрами «возвращать» выступающего к теме, от которой тот достаточно далеко отклонялся, сохраняя при этом полную уверенность, что говорит как раз об общественном призвании современного писателя. Такие отклонения, впрочем, были естественны: ведь призвание, ответственность могут пониматься – и проявляться – многообразно, и круг проблем, так или иначе связанных с идеей служения художника общественным задачам, его долгом перед временем, – чрезвычайно широк.

Показательно, что сегодня все эти проблемы вновь оказываются на Западе в центре внимания. Этот неоспоримый вывод, которого не мог не сделать для себя каждый слушатель, наверное, следует признать самым главным и знаменательным итогом прошедшей по Би-би-си дискуссии. Именно знаменательным: ведь еще несколько лет назад о столь «романтических» понятиях, как общественные обязанности художника или его отношение к революционным процессам современности, в английской литературной периодике (а уж по радио и телевидению с их «широким адресом» – тем более) и упоминать-то считалось неловко.

Говорилось в лучшем случае о долге писателя перед культурой, о необходимости беречь классическую традицию в эпоху бесчисленных экспериментов, которые создают угрозу целостному художественному видению жизни, разрывая цепочку культурной преемственности. Некогда острая полемика вокруг концепции «завербованности» художника казалась чем-то столь же далеким, как критические баталии, вызванные «сердитыми молодыми людьми» – давно уже «подобревшими» и, за редким исключением, отыскавшими для себя уютное местечко под просторным небосводом конформистского искусства.

В свое время, лет двадцать назад, «сердитые» Джон Осборн, Кингсли Эмис, Джон Уэйн сумели растормошить охваченную дремотным покоем английскую литературную жизнь, заставив писателей и критиков, даже резко к ним враждебных, размышлять над той проблемой общественной значимости творчества («как наше слово отзовется?»), которая снова пришла в литературу вместе с их острыми, подчеркнуто социальными по звучанию книгами. «Сердитые» вскоре покинули сцену; проблема осталась.

Впрочем, осталась ли? Несколько искусственная напряженность характерных для литературной атмосферы Англии 60-х годов дискуссий о том, Киркегор или Платон являются для современного художника надежным философским ориентиром и действительно ли после Джойса еще не совсем устарела повествовательная манера викторианцев, могла создать впечатление, что она, эта проблема, потеряла и остроту и значимость. Но к ней пришлось вернуться и думать над ней всерьез, когда движение времени – «левый взрыв» на рубеже десятилетий, обострение социальных конфликтов в английском обществе – выдвинуло перед литературой задачу сближения с живой историей, положило начало стремительному процессу политизации искусства. А перед писателями столь же настоятельно возникла задача осмысления своей общественной позиции.

Самое, пожалуй, любопытное, что выявилось в ходе радиодискуссии Би-би-си, – это единодушный отказ от необычайно распространенного до самого последнего времени подхода к искусству как к деятельности, очень далекой от политики, чуть ли не противостоящей ей. В сложившейся в 70-е годы культурной ситуации для подобных иллюзий остается все меньше места. От них не избавились лишь наиболее консервативно настроенные литераторы, все еще упорно цепляющиеся за доктрину полнейшей «независимости» художника.