«И для врагов — смола…»

Леонид Фридович Кацис — доктор наук, профессор Института филологии и истории Российского государственного гуманитарного университета, заведующий учебно-научной лабораторией мандельштамоведения, заместитель председателя экспертного совета ВАК по теологии (иудаика), директор Учебно-научного центра библеистики и иудаики РГГУ.

— Леонид Фридович, в середине 2019 года вы приняли должность директора Учебно-научного центра библеистики и иудаики РГГУ. Не жалеете ли об этом решении? Не мешает ли административная должность вашим научным изысканиям? Или своя ноша не тянет? Ведь, по собственному признанию, вы, в отличие от большинства представителей первого постсоветского поколения специалистов в вашей области, совмещаете иудаику с религиозной практикой?

— Ответ очень прост. Если чего-то хочешь добиться в развитии своей области науки, надо брать дело в свои руки, а там — работать. Многие годы я занимаюсь русско-еврейской литературой, вкладом русских евреев в культуры стран проживания, включая Израиль. И вот только что я вернулся с конференции по русско-еврейской и русско-израильской литературе, которая была в университете имени Бар-Илана (Рамат-Ган) в связи с открытием там магистратуры по этой теме. Раньше такого и представить себе было нельзя. А у нас в РГГУ состоялся День Жаботинского с участием руководства Института Жаботинского (Тель-Авив). В одном случае я принял участие в общем деле, в другом — участвовал в организации нашего мероприятия. Это же касается и моих исторических интересов.

Летом 2019 года наш центр провел международный семинар по еврейскому историческому источниковедению совместно с проф. Василием Щедриным (Канада). Участие в подобной деятельности только полезно. При этом в моем докладе говорится о взаимоотношениях пушкиниста Н. Лернера с М. Цявловским, В. Брюсовым и т.  д. Он был основан на материале статей в малоизвестных газетах начала XX века, отразивших религиозно-философский кризис этого некогда видного историка литературы, крещеного еврея. Это имеет отношение не столько к пушкинистике, сколько к истории взаимоотношений русской интеллигенции с евреями и еврейским вопросом «на фоне Пушкина», да, как оказалось, еще и «на фоне Жаботинского». Опубликован был этот доклад в редактируемом мною новом журнале «OSTKRAFT / Литературная коллекция», в № 1 за 2020 год (его издает Модест Колеров). Ему же принадлежит и честь издания серии «Исследования по истории русской мысли», в которой я много лет печатаюсь.

Вот так сегодня переплетаются интересы самых разных кругов активных участников нашей научной жизни. А уж то, что все мы категорически против так называемой наукометрии, и говорить не надо. Вот для этого и нужны журналы, издательства, серии, которые делают те, кому важна наука, а не «metrics». Что же касается РГГУ, то во все времена преподаватели какое-то время чем-то руководили. В конце концов, надо что-то делать не только для себя.

Выходя за пределы литературоведения, скажу, что сейчас совместно с центром «Холокост» мы открываем магистратуру по Холокосту и геноцидам, а в ближайшей перспективе надеемся открыть и специальность «Иудейская теология». Уже сейчас мы обучаем представителей общины прогрессивного иудаизма и даже вручили дипломы первым выпускникам. Все это пришло не сразу, но о предыстории этой истории мне уже приходилось говорить в специальной книге интервью по зарождению российской постсоветской иудаики.

— В конце 2018-го — начале 2019 года в Еврейском музее и центре толерантности в Москве состоялась необычная выставка «Тоска по мировой культуре: библиотека Мандельштама». За два с половиной месяца работы выставки, по сообщению дирекции музея, ее посетили 45 тысяч человек, чему явно могут позавидовать хранители и экспозиционеры с бесконечным стажем. Как вы сами оцениваете причины такого небывалого успеха?

— Выставка, которую мы сделали совместно с РГАЛИ, выбивается из общего ряда. Мандельштаму было посвящено немало экспозиций, о конференциях и семинарах мы уже не говорим. Были и научные конференции в связи с передачей в Америку архива Надежды Яковлевны, а также многочисленные комментированные и некомментированные публикации ее мемуаров. Но выставка, прошедшая в 2018-м — начале 2019 года, по содержанию принципиально отличается не только от других выставок, связанных с Мандельштамом, но и вообще ото всего, что говорилось о нем. Такие выставки обычно одинаковы — либо просто биографические, либо «сочувственные». А эту выставку сотрудники РГАЛИ во главе с директором Татьяной Михайловной Горяевой и Учебно-научная лаборатория мандельштамоведения РГГУ готовили полтора года.

Перед нами стояло несколько задач: выставить (имея позволение душеприказчика вдовы поэта Юрия Львовича Фрейдина) сохранившийся в России личный архив «нищенки-подруги», представить так называемый «остаток книг» из библиотеки Мандельштама, показать, насколько это возможно, круг современников Осипа Эмильевича и Надежды Яковлевны (нередко формировавших их объединенный образ в русской культуре). И на этом фоне представить, по возможности раздельно, двух ярчайших представителей русской культуры ХХ века. Ведь, что ни говори, Осип Мандельштам — деятель русской культуры первой половины прошлого века, а Надежда Мандельштам раскрылась во всей полноте не ранее конца 1950-х годов.

— То есть при подготовке выставки вы посмотрели на материал с двух точек зрения: как историк литературы, знаток жизни и творчества Мандельштама — и как современник вдовы поэта?

— Я с начала 1980-х годов занимался только поэтикой. Погружаться в биографию Мандельштама никакого желания у меня не возникало до 2005 года, пока мне не попала в руки статья о «крещении жидов» в Финляндии в одной черносотенной одесской газете — до этого никаких биографических работ о Мандельштаме у меня не было.

Там я увидел имя загадочного пастора Розена, который крестил Мандельштама в экзотический методизм. И тут я понял, что какие-то шведские или финские газеты об этом писали. Я задал себе вопрос: сколько было русских газет в Финляндии? Ответ меня удивил: одна — «Финляндская газета». Я там нашел много чего, но главное — этот пастор, который крестил Мандельштама, оказался героем уголовного дела по продаже свидетельств о крещении. После этого появилась моя первая работа о протестантском крещении евреев, среди которых был и Мандельштам. Понятно, что, в отличие от любых комментариев к «Шуму времени» или «Четвертой прозе», этот вывод вступал в острое противоречие с разного рода теориями о серьезности выбора Мандельштамом типа христианства (от свидетельств Надежды Мандельштам, которая тогда еще не была знакома с поэтом, до рассуждений Никиты Струве или Сергея Аверинцева). Здесь очень шаткие «чтения в душах» становились на твердую почву факта и документа. Статья опубликована в филологическом журнале «Русская почта» в Белградском университете.

— Неужели такая тематика не пользуется спросом?

— Русско-украино-еврейский Киев оказался никому не нужен, никому не были нужны и «Михоэлс» Осипа Мандельштама, и очень неожиданные черновики к нему. А тут еще нашелся и неизвестный текст из очень «мандельштамовского» киевского журнальчика «Театр. Музыка. Кино». Но все это на фоне того, что в так называемых «Летописях жизни и творчества О. Э. Мандельштама», созданных А. Мецем и его «коллегами» из бывшего Мандельштамовского общества, имени Михоэлса нет вообще. Потому все эти тексты публиковались либо в «профильных» Михоэлсовских чтениях под редакцией А. Колгановой, директора Российской библиотеки по искусству, либо в «Русских сборниках» М. Колерова. В последнем случае статья уже называлась «Не треба? Мандельштамовский Киев в современных исследованиях». Здесь сложно сочетался поразительно низкий уровень книг на эту тему, выходящих на/в Украине, с аккуратным исключением именно еврейской темы и темы еврейского театра из соответствующих работ. И здесь имеет место удивительное совпадение взглядов и интересов российских и украинских «мандельштамоведов». Хотя не так давно и безо всяких комментариев «Театр. Музыка. Кино» мелькнул в украинском фильме о Мандельштаме. А у нас он был выставлен полнотекстово.

— Да, неизвестных широкой публике текстов на выставке очень много. Поэтому грандиозным событием стало то, что на всеобщее обозрение был выставлен столь ценный архив «великой вдовы» великого поэта. Ведь некогда изъятый КГБ архив Василия Гроссмана открыт довольно давно — в 2012 году… Семь лет — это все-таки срок!

— Но там шла речь именно о рукописи будущей книги «Жизнь и судьба» и материалах по работе над романом! Здесь история несколько иная. Не так часто бывала ситуация, когда целый архив кого-то из родственников писателя или поэта изымался соответствующими органами без документов, без описи и без возбуждения уголовного дела. После смерти Надежды Яковлевны ее архив был вывезен друзьями и достался душеприказчику — исследователю русской литературы, психиатру и диссиденту Юрию Львовичу Фрейдину, а затем конфискован. Та часть архива поэта и Надежды Мандельштам, которая осталась в России и не отправилась, как известно, в архив Принстонского университета, была изучена советскими компетентными органами. Они убедились, что там нет ничего, что бы их касалось, и просто оставили все в коробках и чемоданах. А еще через три или четыре года грянула перестройка, смена руководства ЦГАЛИ, ставшего РГАЛИ, и — архив обнаруживается в РГАЛИ.

— Разве архив был изъят у Фрейдина сразу после смерти Надежды Яковлевны?

— Нет, конечно, года через три. А в 1991 году вышел том «Слово и судьба. Осип Мандельштам», где была напечатана статья Ю. Фрейдина о попытках в 1989 или 1990 году вернуть изъятый архив.

— А давно вы знаете Фрейдина?

— Более 30 лет. Началось с того, что Юрий Иосифович Левин (1935–2010, семиотик, математик и литературовед, автор статей по мандельштамоведению, которые нравились Надежде Яковлевне) пришел на один из организованных мной с коллегой Александром Семеновичем Церетели вечеров в Музее музыкальной культуры имени М. И. Глинки. Мы стали общаться с 1984 года, и через какое-то время я попросил познакомить меня с Юрием Фрейдиным. Встреча с ним произошла в 1988 году на вечере памяти Мандельштама в ЦДЛ.

— А кто обратил внимание на архив, переданный Фрейдину, в РГАЛИ?

— До тех пор, пока Т. Горяева не стала директором РГАЛИ в 2001 году, судьба архива была неизвестна. Татьяна Михайловна наткнулась на материалы Н. Мандельштам, на которых не было номера уголовного дела (его, кажется, вообще никто и не возбуждал). Не было и обязательного протокола обыска с описью изъятого и т.  д. и вообще ничего, что требуется в таких случаях при взаимоотношениях соответствующих органов и архивов. Однако документы и вовсе не были официально приняты в РГАЛИ, а просто помещены там. Татьяна Михайловна увидела, что перед ней явно домашний архив. В нем содержались книги с надписями самого Мандельштама и Надежды Яковлевны. Горяева пригласила Юрия Львовича Фрейдина, единственного, кто и должен был принять какое-то решение о судьбе архива. Насколько я знаю, Юрий Львович отказался забирать архив и сказал, что на него нужно сделать отдельную опись, а разрешение на пользование давать будет только он. Это нормальное так называемое доверенное хранение.

— Однако инициатором выставки, связанной с архивом, в итоге все же стал именно Юрий Львович? Кажется, он также способствовал передаче основного архива в Принстон?

— Вопрос о Принстоне не ко мне. По этому поводу есть письмо Н. Мандельштам в архив Принстонского университета. А сам повод передачи заслуживает разговора.

Если бы Надежда Яковлевна после выхода тома «Библиотеки поэта» в 1973 году хоть на минуту надеялась на то, что происходит сейчас, она бы вряд ли стала передавать рукописи за границу. Но случилось то, что случилось. Поэтому и выставляем мы дважды исторический материал — документы и книги Осипа Эмильевича и Надежды Яковлевны Мандельштам и памятник общественному сознанию советской оппозиционной интеллигенции одновременно.

Сначала идея проведения довольно сложной выставки возникла несколько лет назад у Ю. Фрейдина. Он предложил организовать ее вместе с РГАЛИ и представить не только тот материал, что остался в Москве, но и тот, что был увезен в Принстон по воле Н. Мандельштам. Но этот грандиозный проект мы не могли бы реализовать ни при каких условиях. Поэтому будем говорить только о том, что удалось конкретно сделать. Выставка готовилась полтора года. Татьяна Михайловна, написав заявку в 38 компьютерных листов, передала ее в Еврейский музей и центр толерантности. В итоге, после ряда обсуждений, она предложила мне реализовать эту идею совместно.

Первоначально план выставки был более обширным: предполагалось включить туда книги современников Мандельштама, проследить существование этих текстов в культуре самиздата, в изданиях за рубежом, в отечественных подцензурных публикациях — и так вплоть до современных книг, выпущенных без всевластного надзора. Схожие условия были изложены и в посланном Надеждой Мандельштам письме в Принстон, которое опубликовал Юрий Львович в подготовленной им «Третьей книге» вдовы поэта. В этом письме было высказано ее предложение по формированию выставки: положите какие-то стихи, какие-то книги, повесьте лампу. Одним словом, предлагалось создать домашнюю атмосферу.

— Надо же! Получается, что, даже передавая архив в Принстон, Надежда Яковлевна мечтала положить его в основу будущего музея поэта…

— По крайней мере, Юрий Львович составил некую программу будущих экспозиций. Ее реализация предполагала 5–7 таких выставок, то есть каждая из тем, названных выше, по отдельности. Либо что-то громадное, что я себе и представить не могу. В общем, на сегодня идея такой выставки может всерьез вызвать только «тоску по мировой культуре».

— Вероятно, эти выставки должны были быть посвящены не только самому Мандельштаму, но и близкой ему культурной среде. Да и сам архив на последнем этапе московского существования находился на квартире у Надежды Яковлевны Мандельштам, чей дом стал известнейшим в среде нон-конформистов местом культурного общения. Известно, что Фрейдин высоко ценит Надежду Яковлевну как «жену, спутницу, собеседницу, переписчицу» Мандельштама, чья поддержка в 1930-е годы оказалась для поэта незаменимой. Но все же, несмотря на понятный пиетет Юрия Львовича перед Надеждой Яковлевной, выставкой, посвященной чете Мандельштамов, экспозиция не стала?

— Мне бы сразу хотелось сказать, что Юрий Львович Фрейдин многократно высказывался о Надежде Яковлевне Мандельштам. В частности, в Ютьюбе есть запись с его выступлением на презентации книги о ней («Нон-фикшн» 2016 года).