№11, 1962/На темы современности

Гуманизм и современная литература

В исторических решениях XXII съезда КПСС, в новой Программе партии с необычайной силой подчеркнуто гуманистическое содержание борьбы советских людей за торжество коммунизма. Программу партии по праву называют манифестом гуманизма нового мира. Она провозглашает высшей целью общественного развития «всестороннее и гармоническое развитие человеческой личности». В коммунистическом обществе, сказано в Программе, «расцветают и полностью раскрываются способности и таланты, лучшие нравственные качества свободного человека».

Коммунизм – это самый высокий идеал гуманизма, это, по мысли Маркса, «завершенный» гуманизм. И понятно, почему сегодня, когда наше общество вступило в период развернутого строительства коммунизма, старая проблема, много веков занимавшая умы людей, приобрела волнующую актуальность и новизну.

Развитие искусства и литературы всегда было неразрывно связано с развитием гуманистических идей. Художественная литература – человековедение; для нее всегда были основным предметом и содержанием судьба человеческая, судьба народная. Подлинное искусство гуманистично по самой своей сокровенной природе. На протяжении многих веков процесс выработки моральных ценностей, идеала человека и человеческой жизни находил непосредственное выражение в искусстве и литературе.

В современной буржуазной эстетике и критике очень модными являются идеи расплывчатого псевдогуманизма и дегуманизации искусства. Многие авторы на Западе пытаются разъединить эстетическую сущность искусства и его человеческое содержание. В противоположность этому, марксистское литературоведение утверждает нерасторжимую внутреннюю связь эстетической природы литературы с ее гуманистической проблематикой. Художественное исследование человека, его положения в обществе, концепция человека и мира являются центром литературного творчества.

Самое передовое искусство нашего времени – искусство социалистического реализма – утверждает идеал человека – активного деятеля, творца обстоятельств, хозяина своей судьбы. Внутренней основой социалистического реализма является новое понимание гуманизма, не ограничивающееся сочувствием к человеку, но дающее программу реальных действий, практического преобразования жизни во имя счастья людей.

«В процессе перехода к коммунизму все более возрастает роль нравственных начал в жизни общества…» – сказано в Программе КПСС. Не случайно партия, говоря о задачах литературы, подчеркивает ее роль в воспитании нового человека. «Нравственное обеспечение коммунизма» – так, глубоко и выразительно, определил гуманистическую задачу литературы А. Твардовский, в своем выступлении на XXII съезде партии.

О том, какой углубленный интерес вызывает сейчас проблема связей литературы и гуманизма, какие новые возможности для творческого обсуждения этой проблемы открылись после XXII съезда и опубликования новой партийной Программы, свидетельствовала состоявшаяся в преддверии 45-й годовщины Октября дискуссия, организованная Союзом писателей СССР и Институтом мировой литературы имени А. М. Горького. «Проблемы гуманизма и современная литература» – такова была тема этой дискуссии.

Ее участники обсудили проблемы, поставленные в докладах В. Щербины «Концепция человека в современной литературе», Л. Новиченко «Общечеловеческая тема в советской литературе наших дней», Г. Ломидзе «Гуманизм и интернациональное единство», Н. Гея «Гуманизм и эстетика», Р. Самарина «Проблемы гуманизма в современной литературе капиталистических стран» и В. Ермилова «О гуманистических традициях русской литературы». В дискуссии приняло участие около тридцати критиков, литературоведов и писателей из разных городов и республик.

На дискуссии говорилось о советской литературе наших дней и о современной литературе Западной Европы, Америки, Африки, Азии; ораторы обращались к традициям классического искусства и много спорили о недавно вышедших книгах или кинокартинах; обсуждались специальные вопросы эстетики, перспективы, которые открывают достижения современной науки. Таким образом, диапазон тем, привлеченного к обсуждению материала был очень широк. Но это не лишило дискуссию целеустремленности. Актуальные проблемы современного гуманизма были той точкой, в которой пересекались все интересы.

Отличительной чертой дискуссии было активное участие в ней практиков литературы – писателей. А. Сурков, открывая дискуссию, высказал пожелание, чтобы она была интересна не только литературоведам. Ход обсуждения показал, насколько близки писателям поставленные проблемы. Об этом свидетельствовали выступления С. Залыгина, Ч. Айтматова, Г. Медынского, О. Берггольц.

И еще что было характерно для дискуссии – это та настойчивость, с которой выступающие обращались непосредственно к жизни, подчеркивая, что гуманизм – это прежде всего жизненная проблема, проблема существования реального человека, его свободы и счастья. Переплетение литературных и общественных споров, стремление теснее связать теорию и практику литературы, а литературу – с практикой самой жизни, – все это определило характер дискуссии.

ГУМАНИЗМ НОВОГО МИРА

Историческим изменениям, которые внесла в понимание гуманизма наша эпоха, посвятил свое вступительное слово И. Анисимов.

– Октябрьская социалистическая революция принесла с собой новое понимание гуманизма, сделав его программой реальных действий и разоблачив ту ложь, которой буржуазная мысль эпохи упадка старалась окружить это понятие.

Вот почему идейно-творческая эволюция великих писателей XX века так часто сопровождается глубочайшей переоценкой ценностей. Манифест группы «Кларте», который был послан Барбюсом В. И. Ленину, явился самой ранней попыткой западной интеллигенции сформулировать программу революционного гуманизма. В послеоктябрьскую эпоху передовые «мастера культуры» старого мира остро ощущают необходимость выбора. То, что с такой потрясающей силой выражено в роллановском «Прощании с прошлым», переживали честные писатели Запада, и многим из них удалось принять мужественное решение и сделать выбор, определивший их дальнейшую судьбу. Оратор называет имена Генриха Манна, Шоу, Драйзера и других писателей нашего века. Но очень часто выбор мешали сделать колебания, поиски компромисса, недостаток решимости порвать с прошлым.

Проблема выбора и сегодня – самая жгучая проблема всемирной литературы. О многом говорит, например, эволюция творчества Грэма Грина, широко известного у нас писателя. Г. Грин отстранялся ранее от политики, то есть оставался во власти одной из самых распространенных иллюзий, которыми связывает писателей и ученых буржуазный мир. И все же, как убедительно свидетельствуют его последние романы, – а самый последний даже красноречиво называется «Ценой потери», – Г. Грин прорывается сквозь вызванные его предубежденностью колебания к подлинному пониманию гуманизма, что не может не сближать его с нами.

И. Анисимов говорит о том, как различные течения модернистской литературы используют идею гуманизма. Он характеризует те разнообразные формы современного гуманизма, которые противопоставляют себя его революционному пониманию.

На обсуждении проблем «нового романа», состоявшемся летом прошлого года в Париже, один из лидеров этой школы Бютор бросил социалистическому реализму упрек в неспособности понять единство индивидуального и общего, упрек в том, что наши герои и «масса» разделены непреодолимой преградой. Если это заявляет такой, судя по его докладу, широко образованный писатель, то это может означать либо предвзятость, ослепляющую человека, либо то, что Бютор взялся говорить о романах, с которыми незнаком.

Наше понимание гуманизма неразрывно связано не только с чувством человеческого достоинства, но и с сознанием нашего исторического долга, не умещающимся в сартровскую концепцию гуманизма, для которой история как бы не существует. Революционный гуманизм всегда связан с борьбой против всего, что враждебно человеку и человечеству.

– Мы с удовлетворением можем сказать, что во всех социалистических странах развертывается большая и плодотворная теоретическая работа, связанная с проблематикой современного гуманизма. Назову хотя бы превосходный недавний труд Адама Шаффа, нашего польского друга, – «Философия человека».

Мы опираемся в нашем понимании гуманизма не только на великий исторический опыт послеоктябрьских десятилетий, но и на весь многовековой опыт гуманистических исканий человечества, – продолжает И. Анисимов. – Наши противники пытаются оторвать нас от гуманистической традиции, самым беззастенчивым образом искажая историческую правду. Вот один из примеров. Пребывающий в Англии исследователь И. Берлин напечатал недавно обширную работу, в которой старался доказать, что Герцен был ‘гуманистом в убого либеральном значении этого слова, что он боялся революции и в гуманизме видел лишь средство предупредить ее. Всякий, кто знаком с Герценом, знает, что понятия гуманизма и революции, как и понятия революции и самого творчества Герцена, – нераздельны. И вот для неосведомленных И. Берлин изготовляет топорную фальшивку.

Гуманизм нового мира – это тот духовный центр, к которому тянется все передовое, творчески перспективное в литературе современности.

И. Анисимов подробно остановился на деятельности крупнейшего английского писателя Чарльза Сноу, ведущего в наши дни борьбу за то, чтобы сблизить искания советской литературы с исканиями передовых писателей западного мира, за то, чтобы восторжествовало такое понимание гуманизма, которое очень близко подходит к нашему. Сноу не только автор романов (вскоре они появятся в русском переводе), но и публицист, а также очень популярный в Англии и США лектор. За последнее время в его выступлениях все увереннее и громче звучит мотив ответственности писателя и ученого (Сноу до того, как он начал писать романы, играл видную роль в английской науке – он физик) за будущее человечества. Сноу призывает к выполнению писательского и исследовательского долга. Его выступления – документы подлинного гуманизма. Очень характерны эстетические взгляды Сноу: он яростный противник модернистской моды, сторонник и продолжатель реалистических традиций, что вызывает недовольство некоторых критиков, считающих себя ультрасовременными. Весь облик Сноу, широта его концепций, смелость и энергия, с которыми он их отстаивает, представляют необычайно интересное и характерное явление современной литературы, показывающее, какие сложные процессы в ней происходят.

На дискуссии было зачитано письмо Чарльза Сноу.

«Наши взгляды по вопросу о гуманизме в сути своей имеют много общего, – пишет Сноу, обращаясь к участникам дискуссии. – Разумеется, бывает гуманизм подлинный и гуманизм ложный, и, конечно, среди настоящих гуманистов попадаются люди более слабые и более сильные.

Опасность для гуманизма Запада таилась всегда в убеждении, будто гуманизм – идеология обособленной группы. В Англии в начале этого века наиболее характерной группой такого рода было объединение «Блумсбери». О некоторых членах «Блумсбери» вам приходилось слышать. Это философ Бертран Рассел, экономист Дж. Кейнс, романисты Форстер и Вирджиния Вулф. Некоторые вам неизвестны вовсе – публицист Лоуэс Диккинсон, театральный критик Десмонд Маккарти, искусствовед Клив Белл. Почти все эти люди (за исключением аристократа Рассела) вышли из среды буржуазной интеллигенции. Им была свойственна общность многих черт. Все они были атеистами. По сути, гуманизм любого толка трудно сочетается с верой в бога (хотя кое-кто из верующих, например Мориак, Бернанос, Грэм Грин, исповедует христианский гуманизм, весьма своеобразный по своему духу). Все они, говоря языком западной терминологии, были расплывчато либеральны в политических взглядах. Они все придавали невероятно большой вес тому, что называлось ими «личные отношения». Они обладали достоинствами обособленной группировки. Они были весьма утонченны, они, как правило, были терпимы, в известных масштабах они отличались великодушием. Однако искушение, которому они (Рассел в меньшей степени, чем остальные) так или иначе оказывались подвержены, звало их к тому, чтобы видеть в их группе базис цивилизации. И это сводило на нет потребность в широкой и активной связи с остальным миром.

У англичан, близких по взглядам мне самому, вступивших в жизнь поколением позже, чем члены «Блумсбери», они вызывали то чувство досады, какое, скажем, вызывал у младшего поколения Тургенев. Нам хотелось чего-то менее уступчивого. Мы отдавали предпочтение, при всех его недостатках, гуманизму Уэллса и Шоу. В пределах целого ряда человеческих чувств Уэллс и Шоу говорили на языке, близком Горькому. Не думаю, чтобы это можно было сказать о группе «Блумсбери». Из русских писателей, которых я знаю лучше других, я назвал бы Чехова и Горького представителями подлинного гуманизма, и еще, пожалуй, Лескова. Я сдержанно отношусь к Тургеневу, но, возможно, я несправедлив в этом смысле. Что касается Толстого, величайшего из романистов, то он не подходит ни под какую категорию.

Но как бы там ни было, в этих сплетениях гуманистических воззрений, сильного и немощного гуманизма, я убежден, есть нечто нерасторжимое, нечто такое, что при разумном подходе с нашей стороны способно дать действенному обществу дополнительную глубину чувств и психологическую устроенность. Терпимость хороша, но в том случае, если она не ведет к пассивности в отношении надвигающейся опасной ситуации. Активный гуманизм должен понимать людей и сочувствовать людям, несущим ответственность перед лицом этой опасности, не уменьшая собственной обязанности уменьшить опасность. Великодушие-вещь хорошая, когда оно, однако, не подтачивает воли. Временами необходима ненависть. Необходима, однако, и осмотрительность в том случае, если нет достаточной терпимости и великодушия.

Гуманный взгляд таит множество нравственных ловушек. Не меньше ловушек содержат в себе все виды ненависти и праведного гнева. Ловушек этих также следует остерегаться. Забота об отдельном человеке – хорошая вещь. Жизнь не столь проста, как иногда нас пытаются убедить в этом. Мы жили и живем в величайшей исторической буре, и вас это касается больше, чем какого-либо другого народа на земле».

Ч. Сноу рассказывает о своем последнем романе «Дело».

«Это – реалистическое произведение, – пишет он. – Кое-что в этой книге, мне кажется, вносит вклад в дело активного гуманизма».

Письмо Ч. Сноу было с большим вниманием выслушано участниками дискуссии. В этом письме, по общему мнению, ярко и сильно выразилось стремление передовой западноевропейской интеллигенции к действенному гуманизму.

Вопрос о гуманизме современной литературы поставлен на повестку дня огромными историческими изменениями, происходящими в мире. Появился социалистический лагерь, идет борьба против угрозы войны, атомного уничтожения человечества, начался штурм космоса, семимильными шагами развивается наука.

– Огромное значение при определении дальнейших задач литературы, – сказал В. Щербина, – имеет провозглашение в новой Программе партии морального кодекса строителя коммунизма.

Оно указывает на насущную потребность большего внимания к вопросам нравственного облика человека. Отчетливость и постепенное обогащение нравственного социалистического идеала вносят в общественную жизнь и литературу новые духовные силы, дают им неисчерпаемые творческие возможности.

Сегодня гуманизм, подчеркивали выступавшие, это не только очень важная, но и очень боевая проблема. Вокруг нее идет острейшая борьба мнений, идейная и политическая борьба. В современных условиях именно из окопа или из дота гуманизма, как образно выразился один из ораторов, особенно часто наши противники ведут огонь по нашей идеологии, по социалистическому реализму, которому якобы чужд гуманизм.

Наша наступательная, бескомпромиссная борьба против реакционной идеологии должна быть вооружена знанием новейших течений буржуазной философии, морали, эстетики, – эта мысль звучала в ряде выступлений. Современные буржуазные идеологи хорошо знают, какой притягательной силой обладает идея гуманизма; поэтому сейчас на Западе в таком ходу всевозможные спекуляции на этой идее. Возникают все новые и новые «системы» и «доктрины», создатели которых хотят противопоставить их социалистическому гуманизму. Существуют даже специальные учреждения и организации, деятельность которых направлена на разработку определенной системы мировоззрения, выдаваемой за гуманизм XX века. В докладе Р. Самарина приводились конкретные примеры; так, программа «Международного гуманистического и этического союза», образовавшегося в 1952 году на базе «Американской гуманистической ассоциации» и «Британского этического союза», именуемая «этическим» или «естественным» гуманизмом, на деле сводится к пропаганде некоего «улучшения» капиталистического общества «в морально-психологическом плане».

Н.Гей в своем докладе говорил о попытках реакционной идеологии использовать гуманизм в качестве средства, компрометирующего марксизм. Такого рода «отлучения» марксизма от гуманизма, равно как и обвинение советской литературы в конформизме, в том, что она противопоставляет партийность человечности, – избитые приемы буржуазной пропаганды.

– Марксизм-ленинизм, – подчеркнул в своем докладе Л. Новиченко, – с презрением отбрасывает и разоблачает буржуазно-либеральную проповедь надклассового «гуманизма», способного якобы примирить эксплуататоров и эксплуатируемых.

В докладах было показано, какой актуальной задачей является сегодня углубленная разработка марксистского наследия со стороны его гуманистического содержания, чрезвычайно существенного для решения всех других проблем – экономических, философских, исторических, этических и эстетических.

Марксистский гуманизм предъявляет к человеку не абстрактные требования, исходя из умозрительных норм и критериев. Отправляясь от человеческой личности, ее жизненных потребностей и общественного характера труда, марксизм анализирует реальные общественные и исторические условия существования человеческого рода, которые должны быть изменены, чтобы могло осуществиться всестороннее развитие человеческих способностей, чувств, интеллекта.

Нашим идейным противникам становится все труднее выдавать коммунизм за антигуманизм. Все чаще можно встретить невольные признания, что марксизм спас гуманистическую этику от ее искажения в капиталистическом обществе. В качестве примера, весьма показательного, Н. Гей ссылается на книгу аббата Пьера Биго, вышедшую в Париже несколько лет назад. Биго, отнюдь не сочувственно относящийся к марксизму, не может не признать органической внутренней связи между марксизмом и идеями гуманизма.

В докладах Г.Ломидзе, В.Ермилова, во многих выступлениях подчеркивалась всемирно-историческая роль гуманистических принципов нашей литературы.

Многие из выступавших говорили о том основополагающем значении, которое для современной культуры имеет горьковская концепция активного и революционного гуманизма. В статье «Пролетарский гуманизм» М. Горький, указав на ведущую историческую роль рабочего класса в великих битвах XX века, назвал его гуманизм «подлинно общечеловеческим».

– К горьковскому наследию нельзя относиться только как к традиции, – сказал А. Овчаренко. – Это последнее слово даже трудно как-то применить к Горькому. Тем более это относится к проблеме социалистического гуманизма, в решение которой великий писатель внес наибольший вклад не только как художник, но и как мыслитель, теоретик. Доказательством и подтверждением этого служит превосходное письмо нашего друга Сноу, в котором я услышал еще раз отклик на тот большой разговор, который начат был в мире Горьким и был поддержан Ролланом, Барбюсом, Шоу.

Быть до конца последовательным в борьбе за человека и человеческое достоинство – таково было требование Горького, обращенное к «мастерам культуры». Горьковская концепция, основанная на марксистско-ленинском учении, опыте социалистической революции и социалистического строительства в нашей стране, остается и сейчас надежным компасом современного гуманизма. Горьким были разработаны незыблемые критерии истинного гуманизма, противостоящего массе «гуманных» слов, водопадом льющихся со страниц буржуазных газет. Посмотрите, сколько там говорится о защите человека, о праве человека на свободу! Однако она очень часто понимается так: человек может быть свободен лишь наедине с собой, но перед обстоятельствами он не свободен. Если обстоятельства уродуют человека, говорим мы, надо изменить обстоятельства, сделать их человечными. Такому решению буржуазные писатели предпочитают замыкание в себе, уход от мира. Но верно говорил Горький, что, если человек прячется, значит, он не свободен.

Формы западного гуманизма разнообразны, там есть позитивные элементы, о которых, в частности, говорит Сноу в своем письме. Горький всегда был внимателен к этому позитивному. Однако разные виды сострадательного отношения к человеку не могут быть поставлены в один ряд с нашим активным социалистическим гуманизмом, к которому они относятся в лучшем случае как низшие ступени к вершине развивающегося явления. Поэтому, – говорит А. Овчаренко, – не могут не встретить протеста попытки некоторых наших критиков стереть различие между социалистическим гуманизмом и гуманизмом абстрактным, так сказать, согнуться с точки зрения социалистического до точки зрения абстрактного гуманизма.

– Я согласен с А. Овчаренко, что Горький сегодня – не только традиция, – начал свою речь Б. Бялик. – Для меня Горький тоже явление живое и современное. Но живое значит – развивающееся. Самое важное для нас – это тот новый акцент, который сегодня получают горьковские суждения о гуманизме.

Б. Бялик говорит о той сложной обстановке, которая сложилась вокруг Горького в последние годы его жизни, когда не сам Горький, а другие стали так толковать горьковскую формулу воинствующего гуманизма, что у гуманизма остались и борьба, и классовая ненависть, и другие очень важные и священные для нас вещи, кроме одной «детали» – кроме… гуманности, самого гуманизма.

Многое вокруг Горького в последние годы заставляло его задумываться, вызывало внутренние сомнения и борьбу, которые проявлялись иногда в очень неожиданных формах. В одном из горьковских «Рассказов о героях» крестьянка говорит так: «А Ленин что сказал? А Сталин что вам приказал?» Эта разница в словах «сказал» и «приказал» – убийственный оттенок, возникший у художника непроизвольно. Но Горький отгонял от себя сомнения.

– Сейчас, – заключает оратор, – мы на это смотрим с высоты сегодняшнего дня, мы знаем, что получалось с некоторыми формулами, когда из гуманизма выпадал самый гуманизм. Мы повторяем, что подлинный гуманизм – это гуманизм борьбы, а не примирения противоборствующих начал. Но мы не можем забыть того, о чем порой забывалось, – что сама борьба по целям и средствам должна быть гуманной, человечной.

Обсуждение того нового, чем за последнее время обогатились наша гуманистическая мысль и советская литература, стало главным содержанием дискуссии. В выступлениях затрагивался широкий круг вопросов и тем, но была у дискуссии единая внутренняя тема – те процессы глубоких преобразований, которые развиваются в жизни нашего общества, в нашей идеологии и литературе после XX и XXII съездов партии. Освобождение от пережитков периода культа личности, дальнейшая демократизация во всех областях жизни, переход нашего общества к развернутому построению коммунизма – все эти изменения в гуманистическом содержании самой нашей действительности сопровождаются изменениями в понимании социалистического гуманизма, очищением его от догматических наслоений.

В то же время, как отмечали выступавшие, эта дискуссия положила начало выяснению того нового, что за последнее время вошло в нашу художественную и теоретическую мысль. Наше понимание социалистического гуманизма стало несравненно шире, объемнее, а главное – истиннее по сравнению с теми представлениями, которыми мы, к сожалению, нередко догматически и наивно довольствовались.

Благодаря освобождению от догматических искажений сегодня как никогда убедительно и веско звучат основополагающие истины нашей гуманистической концепции, определившие ее историческое новаторство.

Наш гуманизм – не идеология обособленной группы; это общенародная идеология, программа, объединяющая самые широкие массы на борьбу за истинно человеческую жизнь, за коммунизм, который и будет реальным осуществлением гуманистических стремлений человечества. Сейчас, когда преодолены существовавшие во времена культа личности тенденции сектантского истолкования социалистического гуманизма, на первый план выступает его общечеловеческое содержание, подчеркнутое в новой Программе партии.

Полнота и цельность человеческой личности – таков наш гуманистический идеал. В практике революционной борьбы и коммунистического строительства становится реальностью единство общественного и личного, единство слова и дела, сознания и поведения человека. Наш гуманизм – не только гуманизм сочувствия к человеку; это гуманизм реального общественного действия, активной любви к людям. Поэтому он с необходимостью включает в себя ненависть ко всему, что человеку враждебно, мужественную решимость бороться со злом.

Доверие к людям, ценность человеческой жизни, уважение к неповторимому своеобразию личности – эти мотивы прозвучали на дискуссии с особенной силой. Вместе с тем, подчеркивали выступавшие, доверие предполагает ответственность, сознание человеком своего общественного долга. Наш гуманистический идеал многосторонен, но целен. И преимущественное внимание к «личному» в отрыве от социального и гражданского ничуть не ближе к подлинному гуманизму, чем пафос жертвенного подчинения долгу. Понятия «доброта», «любовь», «доверие», «отзывчивость» столь же органично входят в наш гуманистический словарь, как и понятия «мужество», «воля», «ответственность», «долг», «целеустремленность», «моральная стойкость».

ЗА ЦЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА

Концепция человека составляет основу, движущее начало искусства, внутреннюю сущность художественного образа. Поэтому вокруг понимания человека в настоящее время вполне закономерно развертывается самая обостренная борьба, в которой идеологические расхождения переплетаются с эстетической полемикой. Таковы исходные положения доклада В. Щербины«Концепция человека в современной литературе».

Концепция человека в литературе нашего столетия имеет весьма различные художественные решения и теоретические трактовки. В. Щербина подверг критике недифференцированное, неконкретное употребление понятий «XX век в искусстве», «гуманизм XX века», «человек XX века» и т. п. Нередко за подобными формулировками стоит узкое, обедненное представление о художественной культуре нашего века. В буржуазном литературоведении и критике Запада принято под литературой XX века понимать модернистские течения и круг связанных с ними героев и тем. Мы же подчеркиваем качественно новую природу социалистического гуманизма.

За годы почти полувекового развития советская литература определила свою концепцию человека. Обратившись к произведениям таких разных советских авторов, как М. Горький, В. Маяковский, А. Фадеев, Л. Леонов, Н. Асеев, А. Твардовский, В. Луговской, докладчик показывает, что существует, при всем многообразии индивидуальных решений, принципиальная общность гуманистической основы советской литературы. Это литература, утверждающая новый тип отношений человека и общества, показывающая, как преодолевается их вековой конфликт.

Во времена культа личности в нашем искусстве получил распространение ложный монументализм, который вел к притуплению внимания к отдельной личности. Подобный же смысл нередко вкладывался в формулу о приоритете общественного над личным, которая толковалась зачастую весьма догматически и прямолинейно. Но обостренное внимание к человеческой личности, отличающее нашу литературу последних лет, не должно вести к противопоставлению многообразного «индивидуального» безликому однообразию «общественного», как это делается в некоторых произведениях. Сейчас очень важно для наших писателей раскрывать богатство и многосложность общественного в советской действительности – так, как это сделано в произведении А. Твардовского «За далью – даль».

Много внимания докладчик уделил развенчанию модных зарубежных концепций, согласно которым «расщепленная», внутренне бесформенная личность более сложна, чем определенные целеустремленные характеры. Мы ушли, отмечает он, от упрощенных взглядов, отрицавших возможность противоречий в сознании передового героя. Но живые, реальные противоречия и бесформенность души – совсем не одно и то же.

Докладчик говорит о потребности в крупномасштабном синтезирующем искусстве, отвечающем духу нашего времени. Широкий художественно-философский синтез, к которому тяготеет искусство современной эпохи, необходимо отличать от многочисленных форм псевдообобщений, подменяющих интеллектуальные искания рассудочной, абстрактной условностью.

Необыкновенную остроту приобрел вопрос о будущем человека и искусства в связи с потрясающими открытиями в науке и технике, особенно в связи с успехами кибернетики. Марксизм видит в могучем ускорении общественного и научно-технического прогресса предпосылку нового всестороннего расцвета человеческой личности. Однако довольно широкое распространение получил сейчас на Западе пессимистический взгляд, в известной мере порожденный реальными противоречиями современной капиталистической цивилизации. Бурное развитие науки и техники, согласно этому взгляду, вызывает также «машинизацию» человеческого сознания и эмоций, ведет к стиранию индивидуальных особенностей людей, автоматизирует и нивелирует личность. Так на будущее общество переносятся представления о современном буржуазном мире с его голым практицизмом и антиэстетичностью.

Содержание и особенности художественной жизни человечества, утверждает В. Щербина, определяются гораздо более сложной совокупностью факторов, нежели изолированно взятый научно-технический прогресс. При выяснении вопроса о содержании и форме современного искусства вернее исходить из общего, широкого прогресса человечества, вступившего в новую полосу своего всемирно-исторического развития, из коренных перемен в бытии народов всего мира.

Значительную часть своего доклада В. Щербина посвятил вопросу о значении нравственной проблематики в литературе наших дней. Возрастающее значение нравственного элемента в бытии личности и общества обостряет актуальность задач «художественного освоения» этого важнейшего процесса. В этой связи В. Щербина анализирует «За бегущим днем» и «Суд» В. Тендрякова.

Одна из самых глубоких проблем, которую разрешает наша литература, изображающая развитие нового человека, – это проблема органического слияния в его характере убеждений, сознания со всем нравственно-психологическим и эмоциональным существом человека. Неумение показать это взаимодействие В. Щербина считает причиной многих художественных слабостей в изображении человеческих характеров у наших писателей. Ведь политические и идейные начала общества и отдельного человека лишь тогда прочны, когда находят закрепление в нравственной сущности характера.

Обратившись к проблеме героического в советском искусстве, докладчик возражал против выявившейся у нас в последнее время тенденции неправомерного противопоставления героического повседневной жизни людей, против мнения, будто героическое начало по своей природе однолинейно. Неверно, что героическое раскрытие образа притушевывает, ограничивает его многогранность, порождает риторических героев, направляет художника на путь упрощенных характеристик. В эстетике социалистического реализма не противостоят друг другу понятия героического и обыкновенного. Одно из многих доказательств этого – замечательное произведение А. Довженко «Повесть пламенных лет». В советском искусстве проблема обычной жизни рядового человека – это уже не традиционная проблема «маленького человека». Теперь, когда облик масс совершенно изменился, ограничивать гуманистическое содержание литературы одним этим типом абсолютно неправомерно.

Советской литературе последних лет посвятило свои выступления большинство ораторов. Развитие нашей литературы, ее герои, ее идеалы, ее нерешенные проблемы и перспективы – эти вопросы волновали всех. Споров вокруг отдельных писателей и произведений и по вопросам более общим, расхождений в оценках и мнениях, естественно, было много.

Говоря о новых тенденциях в нравственной, гуманистической концепции человека, которые очень сильно и наступательно, очень целеустремленно и последовательно развиваются в нашей литературе, Ф. Кузнецов обратился к последним произведениям В. Липатова, В. Тендрякова, В. Фоменко и Е. Мальцева.

– Вот в повести В. Липатова «Стрежень» – образ Виктории Перёлыгиной. Это очень энергичная девушка, хорошо знающая, чего она хочет. Ей только семнадцать лет, она только что кончила десятилетку. Она говорит очень правильные слова, с восхищением цитирует Николая Островского. Она правильно критикует рыбаков за недостаточно производительную работу, она говорит правильные слова о пьянице Тихонове. Что же, она положительная героиня?

Вероятно, это было бы так раньше. Да и сегодня еще иногда такая Виктория в более взрослом обличье и более чиновном положении фигурирует в некоторых произведениях в качестве положительного героя. Но вот у В. Липатова старый рыбак говорит Виктории, когда она собирается идти учиться: мы путевку в институт тебе не дадим, тебя надо посылать в жизнь, надо учиться жить. При всех добродетелях, при всей правильности, Виктории не хватает одного – душевной доброты, сердечности, чуткого и внимательного отношения к людям. В повести это показано очень хорошо.

Или в романе В. Фоменко: Орлов, председатель райисполкома, мужественный человек, сильный характер, великолепный организатор. Он привык, как говорит автор, руководить по-генеральски, так же, как командовал на поле боя, когда главное для него – стратегическая цель и не имеет значения, если у телефонистки сломана нога или умирающий человек лежит рядом.

Сейчас подобные черты характера оцениваются не так, как они лет десять назад могли быть оценены во многих произведениях. Современная литература ведет напряженную и последовательную борьбу против бездушия и душевной черствости, против психологических последствий периода культа личности.

Я хочу подчеркнуть актуальность проблемы, поставленной В. Тендряковым в «Коротком замыкании», несмотря на некоторый ее рационализм, – говорит Ф. Кузнецов. – Эта проблема выражена сопоставлением двух характеров, как они проявились в напряженной ситуации, требовавшей немедленного решения. Столярский – слюнтяй, он растерялся и сник. Соковин принимает мужественное решение и спасает город. Что же, это два противоположных характера? Нет, они находятся в неразрывном единстве, они спаяны между собой. Столярский – порождение Соковина, потому что тот привык руководить властно, подавляя индивидуальность и инициативу других. Сильный человек Соковин виноват в том, что Столярский слаб. Соковин – один из таких героев, которые лет десять назад ходили в нашей литературе в безусловно положительных героях.

Произведения, в которых в качестве положительных героев выступают люди, произносящие «правильные» слова и совершающие «правильные» поступки, но лишенные человеческого обаяния, того, что привязывает нас к любимым героям книг, – такие произведения сегодня не норма, а исключение, они в штыки принимаются и критикой и читателями. По этой причине, – говорит оратор, – не принят многими читателями образ Денисова из последнего романа В. Кочетова.

Очень знаменательно возросшее внимание к ленинской теме. По мнению Ф. Кузнецова, гуманизм Ленина по-новому раскрыт в таких произведениях, как «Синяя тетрадь» Э. Казакевича.

– В нашей литературе идет сейчас двуединый процесс, – сказал в заключение Ф. Кузнецов. – Вместе с борьбой за человечность и доброту усилилась, стала более страстной борьба против всего антигуманного, бесчеловечного, антинародного.

– Рост и развитие идей социалистического гуманизма, – говорит С. Крыжановский, – органически связаны с углублением реализма нашей литературы, торжеством правды, подлинной партийности и народности. Литература стала ближе к народу, исчезают такие зоны, куда она прежде не могла вторгаться.

Конечно, и во времена культа личности раздавались призывы писать правду, говорилось, что человек – самый ценный капитал, – но во многом слово расходилось с делом, существовали страх, скованность, догматизм. Разве это не ограничивало реализм нашей литературы?

С. Крыжановский говорит о сдвигах, происходящих в концепции человека в советской литературе: черты, которые могли казаться положительными для вчерашнего дня, ныне подчас предстают отрицательными. По мысли оратора, некоторые недавно еще положительные герои не выдержали экзамена на человечность. Вспомним образ руководящего работника, образ директора. Разве Вальган из «Битвы в пути» Г. Николаевой не выступал некогда положительным героем? Подумаем, как из Листопада развился Вальган. Меняется мерило человеческих качеств. В «Памяти земли» В. Фоменко положительным героем становится «слюнтяй» Сережа Голиков, а «олимпиец» Орлов перестает им быть.

Немало острых вопросов стоит перед литературой. Разве мы не волнуемся, когда видим, например, как женщины работают в каменном карьере или таскают шпалы? Сейчас много говорят о новом романе М. Стельмаха «Правда и кривда». Вспомним, как озабочен герой этого романа Марко Бессмертный положением женщины в деревне, проблемой женского труда (а в то время, когда происходит действие романа, сразу после войны, как, впрочем, нередко и сейчас, женщины в колхозе выполняли самую тяжелую работу). Или вопрос о положении престарелых людей в деревне, не получающих пенсии. Думается, вопрос, найдет ли себе место в жизни дед Евмен (персонаж из романа Стельмаха), не менее важен, чем вопрос, найдет ли себе место под солнцем Димка из «Звездного билета» Аксенова.

– Мне представляется, – сказал В. Разумный, – что главнейший вопрос сейчас – вопрос о политической активности человека. В литературе нашей до сих пор не устранено еще последствие культа личности, которое выражается в том, что победа героя в общественной коллизии обусловлена не его общественной активностью, а вне его борьбы и его жизни находящимися обстоятельствами. Например, в пьесе Н. Зарудного «Антей» герой попадает в драматическую ситуацию, но человеческой борьбы за него в пьесе не ведется, на первый план выступают обстоятельства, действующие помимо героя.

«Правду и кривду» М. Стельмаха справедливо оценивают очень высоко. Но даже здесь победа героя – не результат его политической активности. Заднипровский выходит из тюрьмы не потому, что за него боролся коллектив, а потому лишь, что случайно найдены следы преступной деятельности Черноволенко и Поцелуйко. Самое главное теперь – преодоление концепции маленького человека, воспитание большой политической личности в самом обычном человеке. Как сделать каждого действительно социальным человеком – мимо этой главной задачи не имеет права проходить литература.

Почему, – продолжает оратор, – пользуются таким успехом лучшие наши кинофильмы последних лет? Потому что там есть прорыв в эту гражданскую проблематику.

Когда мы говорим о новом герое и его характере, мы должны на первый план выдвинуть то, о чем иногда забывают в разговорах о гуманизме, – а именно общественную деятельность героя.

Это главное в облике героя теперь как никогда важно подчеркивать. Когда же выдвигают проблему личности как центральную проблему, но при этом обходят общественную деятельность личности, – это неверная тенденция.

С выступлением В. Разумного перекликалась речь Д. Старикова.

– Идейный узел нашей литературы, – сказал он, – это вопрос об отношениях человека и его дела. Разговор о гуманизме плодотворен тогда, когда он не является отвлеченным, когда он исходит из конкретного представления о современном обществе, его социально-экономической структуре и положении в нем человека.

Д. Стариков находит, что в «Коротком замыкании» В. Тендрякова звучит призыв к человеколюбию почти что в духе евангельского «возлюби ближнего своего».

– Не отвлеченное требование человеколюбия надо предъявить Соковину, – говорит оратор, – а другое требование – соответствовать тому, во имя чего он поставлен управлять энергосистемой.

Цитировать

От редакции Гуманизм и современная литература / От редакции // Вопросы литературы. - 1962 - №11. - C. 3-49
Копировать