Год инсценировок

Минувший театральный год я назвал бы годом инсценировок. Именно инсценировка заняла лидирующее положение в репертуаре, стала, по выражению одного критика, «королевой сезона», В самом деле, от Балтики до Черного моря, от Карпат до Сахалина на афишах – «Поднятая целина» и «Совесть», «Иду на грозу» и «Свет далекой звезды», «До свидания, мальчики» и «Доброта», «Материнское поле» и «Петровка, 38», «Рассудите нас, люди» и «На диком бреге…», «Микрорайон» и «Девчата».

«Курс на прозу» продолжается и в новом сезоне. Театры усиленно репетируют «Правду и кривду» и «Зиму тревоги нашей»»прицеливаются» к «Живым и мертвым», заверстывают в свои планы только-только появившиеся на журнальных страницах повести и романы. Очевидно, это явление достаточно серьезное и требующее столь же серьезной оценки.

Когда герои прозаического произведения выходят на сцену, они, разумеется, не могут сохранить все те черты и особенности, которыми обладали на страницах книги. Свои законы имеет проза, свои – театр. И не механической переработки, а нового, самостоятельного произведения требует театр. Но возможен ли в принципе такой перевод?

«Нет, – решительно отвечает критик Е. Холодов, – пьеса, как правило, не получается. Герои романа… становятся, обычно, весьма безжизненными схемами. От романа остается лишь событие, лишь происшествие. Тогда-то автор инсценировки, поступаясь спецификой драматургии (благо ее всегда можно обозвать «так называемой спецификой»), сдается на милость прозе. Так, вместо драматизации прозы на деле происходит «прозаизация» театра… В инсценировке законы романа и драмы неизбежно приходят в столкновение» (Е. Холодов, Композиция драмы, «Искусство», М, 1957).

Я не берусь в настоящее время решить эстетическую проблему возможности перевода материала одного вида искусств в другой. Но при решении такой проблемы следует, очевидно, учесть живой опыт искусства; наряду с романом есть фильм «Чапаев», наряду с повестью – опера «Пиковая дама», наряду с поэмой – балет «Бахчисарайский фонтан». Почему же то, что возможно в кино,, опере, балете, – немыслимо в драме? Уже сам факт, что пьеса Вс. Иванова «Бронепоезд 14 – 69» получила популярность большую, чем ранее написанная им повесть, свидетельствует о праве инсценировки на жизнь.

Трудно заподозрить Бертольта Брехта в незнании «специфики драмы». Но это не помешало ему обратиться к инсценировке романа А. М. Горького «Мать».

Думается, что и страх перед «прозаизацией» театра – мнимый и надуманный. Еще в 30-е годы Ф. Ф. Раскольников и В. И. Немирович-Данченко не побоялись ввести в инсценировку «Воскресения»»лицо от автора». И эта «прозаизация» была (да еще в исполнении Качалова!) Театром с большой буквы, театром в самом глубоком и волнующем смысле этого слова.

Театр ведь привлекает не просто проза, а хорошая проза. И театры порой идут заведомо на определенные потери, вызванные инсценировкой, ибо «остаток» все же превышает «целое» многих вполне оригинальных пьес.

Именно значительностью своего содержания проза оказывает влияние на современный театр, играет роль своеобразного эталона по отношению к драматургии. Влияние прозы сказывается как на содержании, так и на форме драматических произведений.

С этой точки зрения показательна пьеса Б. Львова-Анохина «Материнское поле» (по повести Чингиза Айтматова). Проза подсказала здесь новую и интересную драматургическую форму – именно драматургическую. Я назвал бы ее пьесой-монологом. Наперекор всем догмам театральной специфики Б. Львов-Анохин не инсценировал трагические и задушевные, горестные и возвышенные воспоминания матери, а сохранил их, именно как воспоминания, как монолог.