Глубина исследовательской мысли
Д. С. Лихачев, Развитие русской литературы X-XVII веков. Эпохи и стили, «Наука», Л 1973, 254 стр.
Новая работа Д. Лихачева является итогом ряда его предыдущих исследований и глубоких раздумий над развитием русской литературы в первые восемь веков ее существования.
Автор ставит перед собой задачу «дать некоторые обобщения для построения будущей теоретической истории русской литературы X-XVII веков». Книга рассчитана на читателя, имеющего «необходимый минимум знаний, сведений и некоторую начитанность в древней русской литературе». Она привлекает необычайным богатством материала, широтой его охвата, огромной эрудицией и для читателя, которого имеет в виду автор, тем более для специалиста в области древнерусской литературы, представляет исключительный интерес.
Д. Лихачев делит русскую литературу X-XVII веков на четыре периода: эпоху стиля «монументального историзма» (X-XIII века), эпоху Предвозрождения (XIV-XV века), эпоху «второго монументализма» (XVI век) и период перехода к литературе нового времени (XVII век). Это деление не является чем-то новым и не вызывает возражений, так как выделенные эпохи, несомненно, обладают ярко выраженными, только им свойственными характерными чертами, отличающими их друг от друга. Названия, которые присваивает им автор, должны подчеркнуть их специфические особенности, но они в достаточной степени условны и могли бы быть заменены более простыми определениями. Тем не менее следует приветствовать стремление автора создать терминологию, конкретно определяющую периоды развития русской культуры и стилей русской литературы, хотя эта терминология должна будет еще отрабатываться и уточняться в последующих исследованиях древнерусской литературы.
Изучение литературного процесса Д. Лихачев предлагает вести в связи с историей народа, частью которой является литература. Это положение бесспорно, как и то, что только изучая движение литературы, особенности ее исторического пути, можно понять ее национальное своеобразие. Но, замечает автор, «человеческая история едина. Путь каждого народа «в своем идеале» сходен с путями других народов. Он подчинен общим законам развития человеческого общества», поэтому, изучая развитие культуры и литературы данного народа, необходимо сопоставлять этот процесс с развитием культуры других народов.
Опираясь на книгу Н. Конрада «Запад и Восток», Д. Лихачев устанавливает следующие этапы «нормального» развития культуры народов: античность, средневековье, Возрождение, – и тут же указывает, что русская литература, как и литература других славянских народов, не переживала периода античности, который базировался на основе рабовладельческого общества. Миновала русская литература и эпоху Возрождения. Это очень ценное наблюдение, и поскольку к народам, которые полностью прошли все этапы развития рабовладельческого строя и феодализма, Н. Конрад причисляет, кроме греков и итальянцев, только персов, индийцев и китайцев, то есть лишь часть народов, населяющих землю, может быть, «изучая и выявляя своеобразие русской литературы на всем пути ее развития», важнее сравнить ее с другими литературами, более близкими ей по характеру литературного процесса? Здесь, несомненно, существовали какие-то свои закономерности – их-то и следует выявить и объяснить. В этом плане очень верно замечание Д. Лихачева, что русскую литературу нельзя изучать изолированно от развития литератур других славянских народов. Дальнейшее изучение мировой литературы, возможно, позволит установить общие закономерности в развитии русской литературы и не только с славянскими народами.
Большое место в работе Д. Лихачева занимает вопрос о стиле. В это понятие он вкладывает как стиль литературы и языка, так и стиль отражения мира: описание человека и его поведения, понимание природы и отношения к природе, понимание общественных отношений и проч.
Эпохальными стилями, по его мнению, были романский, Ренессанс, классицизм и реализм. Кроме них, существуют вторичные стили, возникающие при переходе от одного основного стиля к другому. Это готика, родившаяся в Западной Европе в преддверии Ренессанса, барокко, появившееся в эпоху перехода от Ренессанса к классицизму, наконец, романтизм, возникший при переходе от классицизма к реализму. В книге очень интересно говорится о взаимосвязях и взаимоотношениях между основными и вторичными стилями, выясняется их социальная и историческая обусловленность.
Свои разыскания в области стиля Д. Лихачев кладет в основу характеристики четырех периодов развития русской литературы. Он дает последовательный анализ хода развития русской литературы с X по XVII век включительно. В книге очень верно охарактеризована деятельность славянских просветителей Кирилла и Мефодия и роль Болгарии в литературном процессе русского средневековья. Удачны и термины, введенные автором: «литература-посредница» и «язык-посредник», – уточняющие отношение русской литературы к литературе Византии и роль старославянского языка в деле развития русского литературного языка X-XII веков.
В главе, посвященной русскому Предвозрождению, автор раскрывает разницу между понятиями «Предвозрождение» и «Возрождение». Основную черту Предвозрождения он видит в интересе к человеку, к его переживаниям. Д. Лихачев указывает и другой очень важный признак Предвозрождения в сознании русских людей этой эпохи – обращение к родной старине, к своему прошлому. В этом явлении исследователь находит общее с тем, что наблюдается в Западной Европе по отношению к античности.
Д. Лихачев указывает на вырождение в официальной литературе XVI века эмоционального стиля предыдущей эпохи, отмечает появление в публицистике «черт ренессансной мысли», а в литературе – развитие вымысла. Общественное место литературы в жизни государства возрастает, определяются различные писательские точки зрения на отдельные вопросы русской жизни. Все это, как справедливо замечает автор, подготавливало переход литературы на новые позиции, переход, совершившийся в XVII веке. Д. Лихачев блестяще раскрывает эти новые черты в литературе XVII века и выясняет историко-литературное значение этого периода в общем ходе развития русской литературы.
Позволю себе сделать несколько замечаний, возникающих при чтении очень интересной работы Д. Лихачева. Говоря о русском Предвозрождении, он усматривает связь новых явлений в русской литературе и искусстве с разрушением феодальной иерархии, возвышением новых незнатных людей, с одной стороны, и с распространением учения исихастов и влиянием, идущим из Византии и славянских стран, – с другой. Но исихазм в Византии был движением, направленным против начинающегося Возрождения, и отдельными чертами сближался с восточными религиями; в России он не был распространен, поэтому, думается, здесь следует отдать предпочтение первой причине, а именно – социальной, и общению с южными славянами.
Далее. Д. Лихачев противопоставляет два направления в искусстве и литературе эпохи: экспрессивно-эмоциональное, выразителями которого являются Феофан Грек в искусстве и Епифаний Премудрый в литературе, и умиротворенно-эмоциональное, носителями которого являются в искусстве Андрей Рублев, а в литературе – автор «Повести о Петре и Февронии Муромских». Таким образом, эпоха Предвозрождения на Руси представлена произведениями, очень мало похожими друг на друга, хотя и имеющими в чем-то общие черты. Стараясь примирить это противоречие, Д. Лихачев указывает на то, что второй стиль «является как бы продолжением и следствием первого. Стиль экспрессивно-эмоциональный – это своеобразная русская готика, готика, в общем не нашедшая себе такого развития, как на Западе. Готика заключала в себе элементы, предшествующие Возрождению, – динамичность, эмоциональность, хотя и «абстрактную». Стиль же умиротворенной эмоциональности, как мы его условно называем, был ближе к Возрождению. Это – как бы второй этап Предвозрождения» (стр. 93). Здесь возникает вопрос: можно ли считать второй стиль «следствием» первого? Если это верно в области искусства и творчество Рублева в чем-то продолжает достижения Феофана Грека, то в области литературы вряд ли есть основания говорить о преемственности между «витийством» Епифания Премудрого и безыскусственной простотой рассказа в повести о Петре и Февронии, восходящей к фольклорным мотивам. Это литературные явления разных планов. Очень трудно также обнаружить «готику» в произведениях Епифания. Хочется поставить вопрос: нужно ли обязательно искать в русской литературе и искусстве, которые развивались своим путем, все элементы, наиболее характерные для развития западноевропейской культуры?
В главе, посвященной «русскому барокко», автор полемизирует с проф. Андьялом и А. Морозовым, пытавшимися рассматривать всю русскую литературу XVII века как литературу барокко. Сам он вслед за И. Ереминым склонен видеть черты барокко в силлабической поэзии XVII века и в том, что в эту эпоху заимствовалось из Украины и Польши. Но все, что заимствовалось в XVII веке, воспринималось у нас творчески, поэтому возникает вопрос: барокко ли это? В Западной Европе этот стиль, возникший, как считает Д. Лихачев, при переходе от Ренессанса к классицизму, был порожден реакционными событиями (контрреформация) и был своеобразным возвратом к средневековью. Основные черты этого мрачного направления, культивируемого иезуитами, хорошо показаны в книге Д. Лихачева. В России же, по словам исследователя, «барокко приняло на себя функции ренессанса» и носило жизнерадостный, человекоутверждающий и в принципе просветительский характер.
Возникает недоумение, почему, попав на чужую почву, стиль вдруг превращается в свою противоположность? Далее выясняется, что в России нет такой отчетливой грани между классицизмом и барокко, как на Западе, что у нас не было «возвращения к средневековью», характерного для западноевропейского барокко. Здесь, наоборот, наблюдается отход от средневековья, переход к новой литературе, которая была связана с абсолютизмом, носила «придворный» характер, а это как раз черта классицизма. Те явления в литературе, в которых исследователи пытаются усмотреть барокко, носят на себе печать Ренессанса и выполняют его функцию. Естественно, возникает вопрос: следует ли рассматривать эти явления как русское барокко? Если, пишет Д, Лихачев, эти черты в России были иными, чем в других странах, и барокко «было лишено тех четких форм, которые позволили бы отличить его от классицизма с полной ясностью», то было бы правильнее, вслед за такими авторитетными учеными, как П. Берков и В. Кузьмина, видеть в чертах, о которых спорят исследователи и которые мы находим в творчестве Симеона Полоцкого и других поэтов – силлабиков XVII века, не барокко, а элементы предклассицизма. Русская литература миновала эпоху античности, у нас по ряду причин, хорошо показанных в книге Д. Лихачева, не было Ренессанса, нет оснований и для того, чтобы искать в ней барокко. Сам этот термин применительно к русской литературе XVII века требует такого количества оговорок, что более чем сомнительна его целесообразность.
Книга Д. Лихачева ставит перед читателем кардинальные вопросы, связанные с литературным процессом древней Руси. Она заставляет размышлять над этими проблемами, по-новому оценивать явления литературы этого периода и поднимает вопрос о методе, который следует положить в основу построения «теоретической истории древнерусской литературы». Исследование Д. Лихачева позволяет сделать вывод, что лучше строить ее вне зависимости от стилей, характерных для развития западноевропейской литературы и искусства, а, проследив сперва ее собственное последовательное и оригинальное развитие, так сказать, «изнутри», лишь потом соотнести ее особенности с явлениями и стилями в литературе других народов, указывая как общие, так и индивидуальные особенности, для того чтобы в итоге найти подлинное место великой русской литературы среди литератур мира. В этом плане книга Д. Лихачева является великолепным началом сложной и трудной работы. В ней мы находим блестящие страницы, показывающие своеобразие этой литературы; именно они, а не указания на наличие в нашей древней литературе элементов того или иного стиля, характерного для западноевропейского искусства, – главное в работе исследователя. Она привлекает глубиной анализа, свежестью мыслей, открывая новые пути для изучения русского литературного средневековья.