№12, 1984/В творческой мастерской

Два интервью на одну тему

1. ИНТЕРВЬЮ, ВЗЯТОЕ У САМОГО СЕБЯ

– Если не знаешь – знай, если знаешь – вспомни: в Лондоне издан каталог всех вышедших за последние 400 лет книг. В нем 754 тома, в каждом томе 527 страниц, на каждой странице 22 наименования. Посчитай! И это только оригиналы без переизданий переводов. Да хоть сто лет проживи, да хоть грамотным родись, да хоть в день по книге осиливай, и то за всю жизнь успеешь прочитать лишь двухсотую часть, иначе говоря, полпроцента. Как же ты решился после этого написать еще одну книгу? И не просто книгу, а целую трилогию? На что ты рассчитывал?

– Ты прав, люди накопили уйму знаний, но я не повторял известное, я писал о том, что еще неведомо большинству людей, и писал для того, чтобы люди знали об этом. Не многие слыхали о Маманбие, Андосе, Ерназаре-Алакозе. Мало кому знакома история моего народа – каракалпаков.

– Но ты же не историк. Как ты осмелился рассуждать о том, что и ученым-специалистам не вполне понятно?

– Я расскажу тебе притчу. Однажды царь Сулейман, когда дожил он до середины своей жизни, стал вспоминать прошедшие годы. Увидев сосредоточенно молчащего царя, придворный книгочей и летописец спросил: «О великий!

Тень задумчивости легла на твое лицо. Не могу ли я чем-нибудь помочь тебе?»

«Едва ли, – произнес Сулейман, – я вспоминаю собственную жизнь».

«О мудрейший, – оживился летописец, – зачем же тебе утруждать свою память, когда все эти годы я записывал каждый твой шаг, каждое твое слово». И мгновенно исчез летописец, и мгновенно вернулся, неся огромную книгу: «Тут каждая твоя минута».

Открыл книгу Сулейман, полистал и отодвинул.

«О повелитель, – опечалился летописец, – неужели долголетний труд мой был напрасен?»

Царь его успокоил: «Ты честно и с тщанием исполнял свою обязанность. Но ты записал слова, что сошли с уст моих, и не записал те, что остались в уме и в сердце моем. В этой книге сказано, как я жил, а я вспоминаю прошлое, чтобы понять, как жить дальше».

Я рассказал эту притчу, дабы объяснить, в чем, по-моему, различие между исторической наукой и исторической литературой.

– Пока что я понял, во-первых, что ты любишь притчи, а во-вторых, не очень дружен с логикой. Сулейман вспоминал свою, обрати внимание, свою собственную жизнь. Ты же пишешь о людях, которых даже и в глаза ни разу не видел. А в таком случае летописям и хроникам – при всей их неполноте, исследованиям историков – при всей их научной сухости следует верить больше, чем твоим сочинениям. Разве не так?

– Не так.

Не знаю, как другие, но я всегда пишу о себе, всегда пишу либо автобиографию, либо родословную. Рассказать можно лишь о том, что понял и прочувствовал сам. Изображай современника или предка, но образ все равно окажется живым лишь настолько, насколько ты смог в него вжиться.

Ученый-историк изучает факты, чтобы сквозь них увидеть законы. Но законы действуют не сами собой, а через людей, через их души, через их сознание. А вот проникать в думы людей, постигать их души – это уже область литературы. Нужно знать, какие события и как происходили в прошлом, но, по-моему, столь же нужно, а может, еще важнее понимать, что и как думали и чувствовали люди, творившие эти события.

– И опять в твоих рассуждениях заметен логический просчет. Ты можешь знать нынешних людей, их нравы, их психику, их мировоззрение. Но этого недостаточно. Основываясь лишь на таком знании, невозможно представить, а следовательно, и верно изобразить, как люди чувствовали и думали века назад. Когда я смотрю исторические фильмы, когда читаю исторические романы, и твои в том числе, у меня частенько появляется вот какая мысль: предка, доведись им увидеть эти творения, не узнали бы себя. Что ты можешь возразить?

– Я когда-то был, как и ты, внуком. Теперь, как и ты, стал дедом. И разве тебе не знакомо это: глядишь на внука и вдруг замечаешь в нем свои черты? И разве не знакомо тебе другое: вспоминаешь деда и обнаруживаешь в себе его черты, привычки, свойства?

Я полагаю, что предки узнали бы себя во многих исторических произведениях, надеюсь, и в моих тоже. Но не так узнали бы, как человек, глядящийся в зеркало, а так, как дед, смотрящий на внука. Однако главное даже не в этом. Важнее, чтобы потомки узнали себя в предках.

Я уже говорил однажды и готов повторить стократно: минувшее подобно геологическим пластам. В них есть и то, что мы считаем полезными ископаемыми, и то, что нам кажется пустой породой. Историк подобен геологу, он знает, как образовались пласты, как они залегают, где какие минералы. Писатель же подобен разработчику – нефтянику, горняку, старателю. Он добывает из недр только то, что необходимо людям сегодня, добывает не из любви к науке, не из познавательного интереса, а потому, что у современного общества есть потребность в нефти, угле, золоте и т. д. Придут иные времена, возникнут иные потребности, и, возможно, люди будут доставать из-под земли не уголь, а, допустим, кварц. Да, придут иные времена, и другие писатели создадут новые книги, но я сегодня извлекаю из истории лишь то, в чем нуждаются мои современники, однако – не стану лукавить – хочется верить, что это пригодится и потомкам.

– Ты говоришь о потребностях, но с чего ты взял, что у современного общества есть потребность узнать побольше о судьбах трех каракалпакских биев, живших сто – двести лет назад? Разве кто-нибудь просил тебя об этом?

– Я это просто почувствовал, ощутил по себе. Если ты сам испытываешь жажду, неужели надо спрашивать других, хотят ли они пить? Я почувствовал – и для меня это достаточный довод. Но вот ты, прежде чем задать вопрос, мог бы и вспомнить, что к началу 70-х годов в литературе поднялась новая волна исторической прозы. Вспомни романы Шукшина, Балашова, Окуджавы, Чивилихина, Калашникова, Якубова, Касымбекова, Кадырова, Алимжанова, Есенберлина, вспомни исторические мотивы у Айтматова, у других писателей. Значит, есть все же потребность в исторической литературе.

Я писал, ни на кого не оглядываясь, ни с кем не сверяясь, писал и не подозревал, что другие занимаются тем же – пишут исторические романы. Но теперь знаю, что был не одинок. И вовсе я не стремился воспроизвести жизнеописание трех каракалпакских биев. Я рассказывал о людях, чьи судьбы неразрывно связаны с судьбой моего народа.

Мамав хотел повести каракалпаков к прогрессу, и не вина его, а беда в том, что сам он двигался быстрее остальных. Он оказался как бы единственным всадником в толпе пеших. Да еще и погонял своего скакуна.

Цитировать

Каипбергенов, Т. Два интервью на одну тему / Т. Каипбергенов // Вопросы литературы. - 1984 - №12. - C. 173-184
Копировать