Довлатов и его герой

В цикле рассказов «Наши» Сергей Довлатов писал:

«Мать работала корректором в три смены. Иногда ложилась поздно, иногда рано. Иногда спала днем.

По коридору бегали дети. Грохотал военными сапогами Тихомиров. Таскал свой велосипед неудачник Харин. Репетировала Журавлева.

Мать не высыпалась. А работа у нее была ответственная. (Да еще при жизни Сталина.) За любую опечатку можно было сесть в тюрьму.

Есть в газетном деле одна закономерность. Стоит пропустить единственную букву – и конец. Обязательно выйдет либо непристойность, либо – хуже того – антисоветчина. (А бывает и то и другое вместе.)

Взять, к примеру, заголовок: «Приказ главнокомандующего».

«Главнокомандующий» такое длинное слово, шестнадцать букв [на самом деле 17]. Надо же пропустить именно букву «л». А так чаще всего и бывает.

Или: «Коммунисты осуждают решения партии» (вместо – «обсуждают»).

Или: «Большевистская каторга» (вместо – «когорта»)».

Легче всего предположить, что об этих опечатках, гибельных для тех, кто их допустил и зевнул, Сергею Довлатову рассказала его мать, Нонна Сергеевна, коль скоро она работала корректором. Но не она была свидетелем драматических эпизодов, которые связаны с двумя из трех приведенных Довлатовым опечаток. Не на ее глазах они случились. Их пережил и перестрадал ее коллега по корректорской типографии им. Володарского Олег Вадимович Рисе. Это эпизоды его газетной работы. Он описал их в своих оставшихся неопубликованными воспоминаниях, которым он дал название «Мои друзья типографщики».

С ошибкой в слове «главнокомандующий» (пропуск буквы «л») Рисе столкнулся, работая секретарем редакции дивизионной газеты «Боевые резервы». Вот что он пишет в своих мемуарах (воспроизвожу с сокращениями):

«Шло последнее лето войны. Каждый вечер мы слушали по радио приказы Верховного Главнокомандующего и под диктовку диктора записывали передачу ТАСС для армейских и дивизионных газет.

И в ту достопамятную летнюю ночь ответственный редактор газеты Павел Степанович Солдатов, подписав номер с приказом на первой из двух страниц нашей газеты, завалился спать. Его примеру последовали и два других сотрудника редакции. Понадеялись на опытность и обязательность печатника Ивана Тихоновича Тихонова. Остался бодрствовать лишь я один. Новобранец в здешних местах, привыкший к ночной работе, не мог я лечь спать, пока не пустят печатную машину и с нее не станут сползать свежие оттиски.

Первые из них, которые я прочел от лозунга «Смерть немецким оккупантам!» до последней строки, не вызывали опасений. Но что-то удерживало меня от того, чтобы последовать примеру Солдатова. Подумал: еще разок наведаюсь к Ивану Тихоновичу, посмотрю, много ли осталось печатать.

Беру новый оттиск и возвращаюсь к своему столу. Глаза к концу ночи слипаются, но заставляю себя читать, как в первый раз, не пропуская ни строчки. И вдруг замечаю, что нижние строки на первой полосе «поехали». От неровного хода машины (ее вращали вручную солдаты с гауптвахты) и слабой заключки (вина наборщика, правившего полосу в машине) набор расшатался. Если сразу не «укрепить» полосу, то и буквы, чего доброго, начнет вырывать из текста.

Не дочитав до конца, тороплюсь обратно в нашу «нескоропечатню». За это время Иван Тихонович успел отпечатать 15 – 20 экземпляров. И с ужасом вижу, что в каждом из них вырвало букву. Да какую! Букву «л» в слове «Главнокомандующий».

Во всю силу легких кричу:

– Остановите машину! Немедленно!

Иван Тихонович недоумевает, но повинуется. Хотя ошибка обнаружена и подавлена как бы в зародыше, я поднимаю на ноги редактора. В памяти свеж еще недавний приказ начальника ГлавПУРа (Главное политическое управление) Красной Армии А. С. Щербакова, который нам давали читать под расписку. В приказе назывались фамилии редакторов военных газет, которые поплатились суровым наказанием за ту же пропавшую букву!

Солдатов решает:

– Давайте вчетвером проверим весь тираж.

Все номера с пропавшей буквой уничтожили. И о ЧП никто, кроме начальника политотдела дивизии, не узнал».

Олег Вадимович наверняка включал этот эпизод своей биографии в репертуар устных рассказов, которые могли слышать Нонна Сергеевна и даже непосредственно Сергей.

То же самое касается замены «когорты» – «каторгой». И это эпизод из жизни Рисса, более ранний, середины 30-х годов. Рисе – литературно-технический редактор «Лесной правды», многотиражки Лесотехнической академии. Вот как он представил эпизод в своих воспоминаниях «Мои друзья типографщики»:

«Для многотиражных газет типография «Советский печатник» держала отдельного корректора. Им был Анатолий Иванович Сизов. Не сразу я уразумел, что на моем первом в жизни редакционном удостоверении, которое я получил в редакции вечернего выпуска «Красной газеты» в ноябре 1926 года, стоит именно его подпись. Он заведовал там редакцией, являясь фактическим заместителем ответственного редактора. До этого он возглавлял ленинградское отделение «Известий», а до революции работал в сытинском «Русском слове», был харьковским его корреспондентом. Его сгубила водка, которая привела его в корректорскую типографии, а в конце концов на больничную койку, где он скончался от туберкулеза горла.

Об А. И. Сизове можно было сказать: «Ум, замученный водкой». Это обстоятельство в последний год его работы корректором едва не повлекло за собой беду. И если гроза пронеслась над головой бедняги и молния его не задела, то лишь потому, что его самоотверженно прикрыли собой чуть ли не все, кто работал в «Советском печатнике».

Это произошло незадолго до первых выборов в Верховный Совет СССР. Все газеты, в том числе и наша «Лесная правда», помещали много предвыборных материалов. Редактор газеты доцент лесохозяйственного факультета Петр Александрович Акимов подписал очередной номер в печать с двумя-тремя мелкими поправками. Оставалось лишь проследить за тем, чтобы при переливке строк не произошло какой-либо ошибки. Сделать это обязан был корректор типографии, т.