Достоинство читателя

А. М. Левидов, Автор – образ – читатель, Изд. ЛГУ, 1977, 360 стр.

Характер участия разных наук в освоении проблемы читателя определяется все отчетливее: к особенностям читательских и зрительских реакций обращаются психологи; интерес к статистике читательского спроса, к анализу духовных потребностей наших современников проявляют социологи; к решению конкретных вопросов воспитания читателя в школе стремятся педагоги… Проблема эта имеет и свой особый филологический угол зрения, при котором преимущественное внимание сосредоточивается на определении роли и места читателя в писательском труде, в судьбе художника, в общественно-литературной жизни эпохи.

Если говорить о сверхзадаче литературоведения, о его смысле и назначении в современном мире, о его реальной практической пользе, то, в конечном счете, надо иметь в виду воспитание новых поколений читателей, научное руководство «художественным развитием» (В. И. Ленин) общества. Разумеется, сверхзадача не предполагает прямолинейного подчинения ей всех видов, способов и методов разномасштабных исследовательских работ. Но и забывать о такой стратегической цели нельзя. Вот почему заслуживают самого пристального внимания появившиеся за последние годы книги, статьи, сборники, в которых убедительно обосновывается мысль о том, что читатель был и остается не только главным объектом литературного воздействия, но и непременным субъектом художественного творчества, активным сопереживателем и соучастником литературного, а в нераздельности и творческого процесса.

В ряду подобных публикаций специальный интерес вызывает книга покойного ленинградского педагога А. Левидова, увидевшая свет благодаря усилиям учеников и продолжателей его дела. Цель капитальной работы определена ясно и точно: «научить читать художественную литературу», «повысить культуру чтения». Цель эта, в сущности, совпадает с одним из главных назначений филологии, литературоведения, литературной критики, с задачами преподавания литературы в школе – с последовательной и разносторонней пропагандой книги. Поначалу так объемно обозначенный замысел может даже показаться излишне широковещательным. Между тем по мере знакомства с книгой А. Левидова становится очевидным, что перед нами оригинальное, широкое по охвату материала исследование, способное оказать немалую помощь в пробуждении и совершенствовании читательских интересов, в научной популяризации некоторых существенных законов художеств венного творчества, в точной оценке многочисленных опытов интерпретации литературной классики и т. д.

А. Левидов обращается к важнейшим теоретико-литературным категориям, размышляя об их содержательной глубине, воспринимая теорию в живой связи с творческой практикой художников разных времен и народов. Под пером автора традиционные понятия «сюжет» и «фабула», «характеры» и «обстоятельства», «художественный образ» и «типизация», герои «положительные» и «отрицательные» и многие другие обретают осязательную, поэтически выразительную силу. А. Левидову свойственно умение понимать и чувствовать теоретические формулы и положения в их художественной плоти, в их конкретно-творческом преломлении. Огромное множество примеров из различных областей искусства (литература древняя и новая, отечественная и зарубежная, живопись, музыка, театр, кино) служат не просто иллюстрацией заданного исследователем теоретического построения, но существенно уточняют, дополняют и развивают авторскую мысль. Для А. Левидова примеры из жизни искусства, пользуясь его же словами, «хлеб», питающий эстетику читателя художественной литературы, «точило», обостряющее его эстетический вкус». Ученый вводит нас в безграничный мир художественных фактов и явлений для того, чтобы показать «тончайшую зависимость, какая существует между творчеством писателя и творчеством читателя».

В редких случаях автору изменяет чувство меры и появляется назидательно-императивная форма: «читатель должен…», «писатель должен…» или «мы вправе требовать от каждого писателя-реалиста…» и т. п. Но повторю: таких случаев очень немного. Последовательно и убежденно рассказывается о том, как велики возможности читательского восприятия, сколько по-настоящему увлекательного содержит в себе истинно художественное произведение, если подходить к нему без нормативной предвзятости, с естественной заинтересованностью.

А. Левидов убежден, что «чтение художественной литературы есть творческий процесс» и каждый настоящий читатель – это тоже «художник в миниатюре» (Д. Овсянико-Куликовский), наделенный «качествами мыслителя, умеющего по немногим данным восстановить прошлое персонажа и верно предвидеть его будущее», развивающий в себе «способность к перевоплощению и готовность к сопереживанию«. Важно при этом, «что ищет читатель в художественной литературе, чего он ждет».

Автор предупреждает читателя против верхоглядства, против скоропалительности и безапелляционности суждений и «приговоров». А. Левидов – противник распространения модного ныне «скорочтения» на сферу искусства слова. «Быстрота чтения и глубина понимания, – заявляет он, – находятся в обратном соотношении. Перечитывание, – сюжет уже известен, – создает предпосылку для более спокойного темпа, а это в свою очередь приводит к открытию «мелочей» – золотых крупинок отдельных наблюдений, из которых слагается целое».

Интересны соображения А. Левидова, относящиеся к области интерпретации искусства, к вызывающим острые споры вопросам экранизации и инсценировки классических произведений. Автор книги ищет мудрую меру творческой самостоятельности позднейших интерпретаторов (писателей, режиссеров, актеров, исполнителей). Он считает, что интерпретатор должен воспроизвести не только «букву», но и «дух» произведения, выявить творческое лицо автора. Такой подход к художественному первоисточнику противостоит распространенным попыткам активного вторжения в авторский текст, насильственной актуализации и нарочитого осовременивания, попыткам, за которыми, прежде всего, угадывается недоверие к нравственно-поэтической силе и глубине созданий великих мастеров.

В теоретических и в некоторых более конкретных суждениях А. Левидова не все может быть признано бесспорным. Пафос искусствоведческой концепции исследователя обнаруживает себя в «призыве к максимальному творческому напряжению», в горячей защите принципа прямого авторского невмешательства в художественно-образную систему повествования: «Только изображение, только ситуация, только жизнь с ее противоречиями, и этого достаточно». Если нет в художественном тексте ни слова «от автора», если автор «умирает» в своем творении, полагает А. Левидов, значит, нет в произведении и «никакого насилия над читателем, никакого «указующего перста», нет «прямой идейной атаки на читателя». Важно при этом, чтобы персонаж был показан в действии, чтобы авторская тенденция была тщательно скрыта.

В примечаниях к книге «Автор – образ – читатель» редакторам стоило бы прокорректировать ряд излишне жестких теоретических заключений, отметив при этом, что поэтическая тенденция не существует вне содержательной формы, но многозначно просвечивает сквозь нее, и что тенденция может проявиться более или менее зримо и внятно: и в одном, и в другом случае перед нами подлинно художественные произведения, организованные по разным законам внутреннего единства, признанным их авторами.

Справедливости ради надо сказать, что возможность «субъективного» обнаружения автора в художественном тексте отрицается А. Левидовым не всегда. Делается исключение для «не заурядной, а титанической личности», многие характерные приметы которой «по целому ряду причин… созвучны своей эпохе». Но и то верно, что из таких «исключений» состоит мировая история искусства и черты личности художника вбирают в себя типичные приметы времени. Что же касается так называемых «лирических отступлений», то их возникновению в художественном произведении дается следующее объяснение: «автор как бы компенсирует себя за подвижнический труд объективации образа, и то личное, которое он не захотел дать в созданном персонаже, он сознательно дает отдельно, от своего имени». Едва ли полезно так резко противополагать лирико- или философско-публицистическое и художественно-образное начала в литературе. Они взаимопроникают и дополняют друг друга в произведениях Сервантеса и Свифта, Гёте и Вольтера, Пушкина и Гоголя, Л. Толстого и Салтыкова-Щедрина, Чернышевского и Гл. Успенского…

Когда А. Левидов ратует за самоустранение автора, пафос его выступления ясен: противостоять поверхностному пониманию искусства как приложения к идеологии. Но здесь же отчетливо проступает другая крайность: художник словно бы лишается своего права на самостоятельность и определенность решений, на доказательную твердость и последовательность позиций и оценок.

Излишне доверчивого читателя может смутить и категорический вывод о природе эпиграфов к «Капитанской дочке» и «Анне Карениной». Нельзя согласиться с А. Левидовым в том, что пословица «Береги честь смолоду» – эпиграф к «Капитанской дочке» – не имеет отношения к авторской позиции, к идейно-художественному смыслу повести, но лишь отражает «убеждение, жизненный принцип, этическую (и политическую) норму» Андрея Петровича Гринева и его сына, «ограниченного (? – В. П.) и верноподданного» Петра Андреевича. В равной степени неприемлемо и заключение относительно эпиграфа к «Анне Карениной», который якобы «выражает не идеологию автора, Л. Н. Толстого, а одного из центральных персонажей романа – А. А. Каренина, наиболее типичного представителя чиновного Петербурга второй половины XIX в.».

Методически небезупречно и строгое предупреждение: «Нельзя эпиграф отрывать от романа и «пришивать» к автору». Природа эпиграфа такова, что автор стремится через него установить более непосредственный и тесный контакт с вероятным читателем, обратить внимание на глубинный смысл, содержащийся в произведении.

Удельный вес отмеченных здесь и других неточностей сравнительно мал, но о них надо сказать, так как книга А. Левидова из числа тех, которые надолго остаются в памяти читателей.

г. Саратов