Дороги, встречи, друзья

Как известно, у солдата нет Чемоданов. И ни тюков, ни сундуков не сдает он в багаж.

А между тем жизнь его неотделима от дороги. С нее начинаются и мирные учения, инастоящие войны. Отправляясь в дорогу, все свое солдат всегда берет с собой. Для этого, говорил ваш старшина Примак, у бойца есть два плеча, – вполне достаточно, чтобы уместить винтовку, скатку, вещмешок.

Помню, 22 июня 1941 года, на самой заре этого дня, фашистские самолеты бомбили наши казармы. Стояли они над быстрой горной рекой у карпатского городка Старый Самбор. Прозвучала тревога. И сразу – первые потери, первые могилы… А еще вчера мы шептались в тиши казарменной ночи, приглашая Друг друга в родные места, разбросанные по всей стране. До завершения действительной службы оставалось чуть больше месяца.

И вот, готовясь к боевому выступлению, по команде батарейного старшины мы укладывали в вещмешки нехитрый скарб: полотенце, мыло, бритву и все к ней, нитки с иголкой, две-три фотографии близких, недочитанную или просто любимую книгу да еще – справку о том, что после действительной имеем право для продолжения учебы вернуться в Московский институт философии, литературы и истории без экзаменов, так как успели сдать их до призыва.

Чуть ли не половину огневых расчетов нашего артиллерийского полкам составляли недавние студенты этого, по-своему знаменитого института. И не случайно из одной нашей батареи вышли четыре писателя, вскоре после войны завоевавшие читательское внимание и ставшие членами Союза писателей СССР. Это – белорусский прозаик, лауреат Ленинской премии Иван Мележ, известный кинодраматург-комедиограф и поэт-сатирик Яков Костюковский, переводчик украинской прозы на русский язык и критик Иван Карабутенко и автор этих строк, бывший в сорок первом наводчиком орудия.

В те первые часы войны мы совсем не думали о том, как сложится наша литературная судьба, не запасались, увы, ни записными книжками, ни даже лишним листком бумаги для дневников, а слушали голос Примака, от природы такой громкий и четкий, будто он обращался не к бойцам одной батареи, а ко всей Красной Армии:

– Лишнего – ни-че-го! Дорога легкой не будет. Но все необходимое – с собой! Слыхали?

И тут он прибавил слова, которые отчетливо запомнились на всю жизнь:

– Бывает, за плечами тяжело, а дорога дается легче. Ерунда будто! Ан нет! Что забыл, без того и остался. А что взял, тем и живешь, не побираясь. Слыхали?

Прохаживаясь между деревянными двухэтажными сооружениями для сна, он следил за нашими хлопотами, наставлял молодежь, и впервые сквозь металлическую накаленность его голоса пробивались отеческие и даже трогательные нотки, тем более странные, что вообще-то старшина, умевший начищать сапоги до неправдоподобного, сверхъестественного блеска, казался нам чересчур придирчивым, говоря еще откровенней – дубоватым, между собой мы нередко посмеивались над ним, сочиняли про него ироничные стихи. А с началом войны вдруг увидели Примака другим. После первых боев, когда у нашего старого орудия, не выдержавшего беглого огня, вытекло масло из противооткатной люльки, раненый старшина Примак соскочил с подводы, на которой его собирались увезти, и пыльными лепными дорогами, через ручьи и речки, мимо неубранных хлебов и телеграфных столбов, поваленных топорами, чтобы лишить врага связи, затопал с нами к Днепру, за которым мы надеялись найти артиллерийские мастерские, починить пушку и драться дальше.