№5, 1990/XХ век: Искусство. Культура. Жизнь

«Донская волна» в «Тихом Доне»

Проблема источников шолоховского «Тихого Дона»занимает исследователей с момента публикации великой эпопеи. К сожалению, и сегодня, полвека спустя после завершения последней книги романа, здесь еще немало «белых пятен», особенно в той части исторической подосновы, которая связана с донской прессой эпохи гражданской войны1. Нам удалось обнаружить интересные материалы в ростовском еженедельнике «Донская волна»(издавался в 1918 – 1919 годы2), которые, вне всякого сомнения, послужили важнейшим письменным источником для «Тихого Дона».

«Донская волна»издавалась группой оказавшихся на Дону интеллигентов, сторонников «единой и неделимой России»(из-за этого распространение журнала в период пребывания у власти П. Н. Краснова даже было ограничено: он, в частности, не допускался в учебные заведения Донской области). В первом номере «Донской волны», вышедшем 10 июня 1918 года (ст. ст. здесь и далее сохранен для датировки номеров еженедельника), редактор Виктор Севский (В. А. Краснушкин) провозгласил основную цель издания: «Миром, дружными усилиями мы поможем грядущему Гомеру написать «Войну и мир»на Дону». И вот действительно явился донской Гомер – Шолохов, почерпнувший из «Донской волны»бесценные, уникальные сведения о братоубийственной междоусобице в родном краю, увиденной здесь ярыми приверженцами белого движения.

Наибольшее значение материалы «Донской волны»имели для первых двух книг «Тихого Дона». Так, при работе над главой X пятой части романа использован очерк Ф. Г. Косова «Подтелков в Новочеркасске», опубликованный в N 27 «Донской волны»16 декабря 1918 года. Этот очерк содержал «почти стенографический отчет заседания правительства А. М. Каледина с делегатами «красного»казачества, приехавшими в Новочеркасск за властью».

Вот текст Косова:

«Наконец «они»приехали. С быстротой молнии весть облетела город, и к 11 часам дня зала областного правления наполнилась публикой.

Их было шестеро. Глава делегации – Подтелков – широколицый, с глазами, заплывшими от жира, одетый в черную кожаную тужурку, казался спящим, в затруднительных случаях обращался к своему секретарю Кривошлыкову и изредка улыбался, стараясь показать, что его не проведешь; но, произнося свою речь, держался спокойно, с достоинством, чувствовалось, что речь заучена основательно.

Прапорщик Кривошлыков – молодой, тщедушный, хрупкий, с ясными внимательными глазами, очевидно, представлял собою в совете не последнюю величину; по развитию он был значительно выше своих сотоварищей. Казак Лагутин, с прилизанными на лысеющей голове волосами и тщательно расчесанной бородой, в своих объяснениях старался брать искренностью тона и готовностью идти на уступки».

А вот – портретные характеристики членов делегаты и Каменского ревкома у Шолохова:

«Подтелков, в новой кожаной тужурке, сидел у окна. Против него, облокотясь на столик, смотрел в окно узкоплечий, сухой, как подросток, Кривошлыков. В детски ясных глазах его дневали тревога и ожидание.

Лагутин расческой гладил небогатую, русую бороденку» 3.

Автор «Тихого Дона»в основном следовал деталям, почерпнутым из «Донской волны», но устранил присутствовавшие у Косова элементы снижения: ведь описывал Подтелкова и его соратников враг, а не друг или даже нейтральный наблюдатель.

В тексте романа Шолохов использовал кожаную тужурку Подтелкова также и для того, чтобы нарисовать мелкую, но выразительную психологическую деталь: «высокий бравый есаул», встретивший делегацию по прибытии в Новочеркасск, «дольше, чем на всех, задержал глаза на Подтелкове, вернее – на его офицерской тужурке; уже с подчеркнутой враждебностью скомандовал…». Тужурка Подтелкова – явно с плеча убитого офицера, и этот факт усиливает ненависть к нему безымянного есаула.

Как и автор очерка, Шолохов отмечает, что «зал областного правления не вмещал собравшегося народа». Показывает он и роль Кривошлыкова – первого советчика Подтелкова в трудной ситуации. Когда из собравшейся на перроне толпы их называют «мерзавцами, предателями казачества», назревает угроза самосуда, «Подтелков побледнел, глянул на Кривошлыкова чуть растерянным, косящим взглядом. Тот выходил следом за Подтелковым; улыбаясь, шепнул:

– «Мы слышим звуки одобренья не в сладком рокоте хвалы, а в диких криках озлобленья…»Слышишь, Федор?

И Подтелков, хотя и не расслышал последних слов, все же улыбнулся».

На переговорах Подтелков «держался… с достоинством, но, видимо, как и все члены делегации, чувствовал себя не совсем уверенно». Ультиматум военно-революционного комитета, по требованию Каледина, зачитал Кривошлыков, чей «девичье-звонкий и в то же время неяркий голос… поплыл над забитым людьми залом»(текст ультиматума и помещенный в следующей, XI главе текст ответа войскового правительства дословно взяты Шолоховым из очерка Косова, только в подписи под ответом опущены фамилии старшин Войска Донского Уланова и Агеева и секретаря Фомина). Автор «Тихого Дона»намеренно в этой сцене придал Каледину внешнее сходство с Подтелковым: «Каждое движение его было налито твердой медлительной уверенностью, зрелой силой; обычно так держат себя люди, побывшие у власти, выработавшие на протяжении ряда лет особую, отличную от других осанку, манеру носить голову, походку. У него с Подтелковым было много тождественного». Оба они – два полюса политической борьбы на Дону в начале 1918 года. И обоим суждено вскоре погибнуть – от них, пусть в разное время, казаки отвернутся. Тут, в отличие от Косова, Шолохов придает Каледину черты уверенного в себе человека. Косов, когда писал очерк, уже знал о трагической судьбе атамана. Поэтому у него Каледин, как и другие члены правительства, не столь уверен в себе.

Тревогу передает само вступление очерка: «Казаки… уже «побрели розно». В станицах членов войскового круга встречали недружелюбно, их речи о единении на круге не слушались, станичные доморощенные большевики подымали головы… Сведения были самые туманные и оттого еще более пугающие»– ведь тогда «уже стояли «неприятельские»полки на границах донских, уже близко – под Таганрогом – шли бои с советскими войсками»…

Каледин, в изложении Косова, даже заявляет: «– Я вам говорю и предупреждаю: «Не ошибитесь!»Порядки на Дону будут делать другие, не вы. Воля народная выражается путем всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. У вас этого не было. На просьбу вашу о сдаче должности вам уже достаточно сказано. Мы не имеем права сдать. Если вы станете у власти, вы почувствуете тяжесть ее. За властью мы не стоим. Наша власть – исполнение воли народа. Войсковое правительство может быть сброшено, но вы проложите плохой путь. Им могут пойти и другие. Им идут во всей России. Власть никогда мне сладкою не казалась. Я принял власть потому, что не считал себя вправе отказаться от воли народа. Я шел потому, что не имел права отказаться. И, если бы можно, я с величайшею охотою сдал бы власть. Я пришел сюда с чистым именем, а уйду отсюда, может быть… с проклятием…»

Косов также свидетельствует, что во время переговоров Каледин зачитывал перехваченные телеграммы ВРК (захваченные отрядом Чернецова на станции Лихой или ставшие известными войсковому правительству ранее). Эти телеграммы не оставляли никаких сомнений в прямой связи Подтелкова и его товарищей с московским Совнаркомом. Понятно и чувство обреченности, владеющее войсковым атаманом: человек с большим военным опытом, он сознает, что против совместного натиска советских войск и мятежных донских полков войсковому правительству не устоять даже при поддержке корниловских добровольцев. Не спасал тут и чернецовский рейд, о котором, кстати, Подтелкову и его товарищам стало известно еще во время переговоров, – «они обратились к атаману с просьбой гарантировать им беспрепятственный от есаула Чернецова проезд в Каменскую. Войсковой атаман поспешил успокоить их в этом отношении».

Шолохов телеграммы, зачитанные Калединым, в тексте опустил. Только в XV главе он привел другую телеграмму Донревкома на имя главнокомандующего советскими войсками на Украине В. А. Антонову-Овсеенко с просьбой о помощи в связи с наступлением Чернецова. Автор «Тихого Дона»намеренно создает у читателя впечатление, что лишь провал переговоров и нападение Чернецова заставили Подтелкова окончательно встать на сторону Москвы. Дуэль в Новочеркасске между Калединым и Подтелковым перенесена, таким образом, целиком на донскую почву. И Каледин действует и говорит здесь куда решительнее, чем было в действительности, возлагает самые серьезные надежды на рейд Чернецова (сам этот рейд в романе происходит уже после переговоров, и такое временное смещение призвано оттенить возмущение Подтелкова, который после провала мирного захвата власти узнает о нападении чернецовского отряда и понимает, что переговоры для Каледина были лишь прикрытием). Поэтому атаман заявляет: «Я из Новочеркасска никуда не собираюсь уходить и не уйду», – а в своей заключительной речи «в последний раз»советует мятежным казакам «одуматься», называя их «слепым орудием»в руках «немецких наемников»– большевиков. Этого текста в «стенограмме»Косова нет, он – целиком шолоховский. Также сокращены Шолоховым и миротворческие речи членов войскового правительства, зато введена вымышленная речь вымышленного персонажа – подъесаула Шеина, выступающего с разрешения Каледина: «Неужели вы думаете. Подтелков, что за вами, за недоучкой и безграмотным казаком, пойдет Дон? Если пойдут, — гак кучка оголтелых казаков, какие от дома отбились! Но они, брат, очнутся – и тебя же повесют!»Эта речь, сорвавшая аплодисменты зала, восходит на самом деле к подлинным словам Каледина: «Сдача своего поста невозможна для войскового правительства. Нас будет судить страна. Они будут судить и вас за восстание. Это частное восстание против народа, и за него вас будет судить народ». Шолохов и здесь делает противопоставление сторон более острым (у него Каледин осознает безнадежность белого дела только перед самоубийством, узнав об уходе из Донской области Добровольческой армии).

Автор «Тихого Дона»умышленно сталкивает полюсы и уже в этой, едва ли не центральной в первой половине романа, сцене предсказывает конец главных ее героев. Сам Каледин еще не осознал неизбежности поражения, но для читателя уже по ремаркам: «мелко барабанил пальцами»,»осенне-тусклый тембр атаманского голоса»,»устало нагнул голову»– постепенно становится ясно, что конец войскового атамана не за горами. Пророчество же Шеина – такого же, как Григорий Мелехов, казака, полного георгиевского кавалера, дослужившегося до офицерского чина из рядовых (здесь сходство в биографии показательно), – основано на авторском знании, и похожими словами скажет Подтелкову уже под виселицей сам Григорий. Нет, Шолохов против «людской середки», но он против и полюсов. Крайние у него либо гибнут (Каледин – Подтелков), либо жестокостью своей отчуждаются от народа. Здесь необходимо вспомнить двух прежних друзей, а позднее лютых врагов – Коршунова и Кошевого. Митька Коршунов – хладнокровный палач, готовый истребить всех и вся. И в конце концов он исчезает из романа вместе с остатками белых армий. От народа Митька отчужден на протяжении всего повествования, финал его судьбы – за рамками романа, да и судьба эта к народной судьбе уже не имеет отношения: Коршунов отщепенец, изгой, «зверь – не человек». Иное дело – Мишка Кошевой. Он – тоже жесток, не щадит ни старого, ни малого. Но суждено Кошевому остаться с казаками, с народом, от которого Мишка, правда, все еще отчужден (это бросается в глаза в последней части романа). Но у него есть еще шанс сродниться с народом, восстановить потерянное в круговороте гражданской войны единство. Пока что единственная связующая нить для него – Дуняшка. Брак этот встал над кровью Петра Мелехова, убитого Кошевым. И не случайно открытый финал и у судьбы главного героя – Григория Мелехова. Что ждет его после возвращения к родному куреню – нам узнать не дано. Погубит ли Мишка Кошевой своего шурина, простит ли, – от ответа на этот вопрос зависит очень многое в жизни страны и народа, и Шолохов был один из немногих, кто тогда сознавал необходимость прощения и единения, возрождения тела народа и его души. Увы, в 1940 году, когда был завершен «Тихий Дон», писатель уже имел за плечами ужасы коллективизации, чуть-чуть не был смолот в мясорубке репрессий 30-х годов. Так что надежд на победу общечеловеческих ценностей, принципов гуманизма у него было мало. Почему и светит Григорию в последней сцене романа черное холодное солнце.

Как можно видеть, шолоховский художественный гений очень существенно преобразил материал первоисточника, изменил хронологию и детали событий, подчинив их сверхидее своего замысла. Но в то же время значительную часть диалога Подтелков – Каледин из очерка «Подтелков в Новочеркасске»Шолохов в романе цитирует дословно – это придает повествованию ощущение исторической точности. Так, из этого источника целиком взят приведенный Подтелковым перечень частей, уполномочивших представителей Донревкома на переговоры. Оттуда же – беседа войскового атамана с председателем Донревкома, начиная со слов: «Признаете ли вы власть совета народных комиссаров?»и кончая: «Кто же будет судьей? – Народ!» 4 Подобная документальная точность характерна для шолоховской поэтики. Точно так же в другом месте (ч.

  1. Источники «Тихого Дона»рассматриваются в трудах В. В. Гуры, С. Н. Семанова, К. И. Приймы, В. Г. Васильева и др.[]
  2. Это издание известно историкам главным образом в связи с тем, что там был опубликован едва ли не первый очерк, посвященный И. В. Сталину (1919, N 6, 3 февраля, с. 6 – 8), принадлежавший перу полковника Носовича (писал под псевдонимом «А. Черноморцев»), красновского агента в штабе Красной Армии в Царицыне. Этот очерк в 1929 году был использован К. Е. Ворошиловым в статье «Сталин и Красная Армия»для возвышения роли Сталина в гражданской войне.[]
  3. Здесь и далее цитаты приведены по изданию: М.Шолохов, Тихий Дон, т. 1 – 2, М., 1949.[]
  4. Иногда текст в этом диалоге слегка изменен. Так вместо слов Каледина «Как понимать вас, когда во главе совета стоят Бронштейн, Нахамкес и им подобные?»и ответа Подтелкова: «Бронштейну, Нахамкесу и другим доверила Россия. Мы не можем препятствовать ей»в романе: «– Как понимать вас, когда во главе Совета стоят Нахамкесы и им подобные? – Им доверила Россия, – доверяем и мы!»Имя Троцкого (Бронштейна) к моменту публикации «Тихого Дона»оказалось под запретом. Даже явно негативно характеризующий его эпизод главы LVII части 6 присутствовал только в журнальной публикации (восстановлен лишь в последнем прижизненном издании 1980 года), но и там Троцкий назван не по имени, а по должности – председатель Реввоенсовета.[]

Цитировать

Соколов, Б. «Донская волна» в «Тихом Доне» / Б. Соколов // Вопросы литературы. - 1990 - №5. - C. 3-23
Копировать