Что же такое эстетические чувства?

Долгие годы в эстетике шли мучительные поиски сущности, природы и специфики эстетического. Тянулись бесконечные и томительные споры и дискуссии об объективной основе красоты. Скучные, боязливые споры. Чахла на корню «объективности» наша эстетика…

И вот наконец-то появился в эстетике человек смелый, безбоязненный и решительный.

– Все вы трусы! – сказал он своим коллегам. – Все вы боитесь субъективности. А я вот не боюсь! Взял да во всеуслышание так и заявил, что нет-де никакой объективной основы красоты, «что существует она только в сознании» (стр. 94). Больше того: «У эстетического «двойная субъективность». «Чистая» субъективность» и «вообще в жизни нет ничего эстетического, кроме наших эстетических чувств» (стр. 99, 100).

Смело? Смело! Оригинально, ново? Не очень. Доказательно? А зачем смелости доказательства? Смелость не нуждается в аргументах: бесстрашие – ее аргумент, алогичность – ее метод. И вообще пора уже покончить с засильем в эстетике логической рассудочности и рационального мышления: «Противоречивость фактов и теорий настолько велика, что постигнуть сущность эстетического путем одних логических рассуждений – дело безнадежное» (стр. 101).

Вот тот поистине новаторский вывод, к которому пришел А. Нуйкин в своей, прямо скажем, неподражаемой статье. И нужно отдать ему должное: его трудно упрекнуть в обилии логических рассуждений и в наличии какой-либо логики вообще. Последовательности скучных логических рассуждений он смело и безбоязненно противопоставил эмоциональную непосредственность противоречивых утверждений и пафос риторических вопросов.

Защищая свои столь смелые постулаты, А. Нуйкин широко пользуется вышеназванным методом «аргументации» как в критической, так и в позитивной частях своей статьи. Посмотрим, к чему это приводит. Начнем с критики.

Весь критический запал А. Нуйкина направлен против объективности красоты и эстетического вообще, объективности в любом виде и форме. Независимо от того, кто из эстетиков что понимает под этими терминами, А. Нуйкин валит их всех в одну кучу и критикует, что называется, скопом – «одним махом семерых убивахом».

Однако вначале может показаться, что он выступает вовсе не против объективности красоты, а против отождествления ее объективности с объективностью материальных предметов и явлений. По мнению А. Нуйкина, «слово «объективный» употребляется в двух значениях. Когда говорят об объективности предметов, явлений, качеств, то это означает, что они существуют вне нашего сознания, независимо от него. Но когда говорят об объективности наших знаний и оценок, то речь идет совсем о другом» (стр. 94). Поясняя это «другое значение объективности», он пишет: «Объективная истина» – это не истина, существующая вне человеческой головы… Говорить об объективности красоты как о соответствии ее объективным качествам и закономерностям мира – значит признать, что существует она только в сознании, как отражение чего-то, что само по себе не есть красота. Но ведь именно против этого допущения и восстают наши эстетики. Следовательно, в споре об объективности эстетического это слово употребляется в первом значении» (там же; курсив мой. – Ф. К.).

А. Нуйкин прав: наши эстетики действительно восстают против того, что красота существует только в сознании, но он заведомо неточен, когда утверждает, что все они объективность эстетического понимают «в первом значении». Да и вообще вряд ли философы согласятся с нуйкинским подразделением значения слова «объективный». Понятие «объективный» в марксистской философии имеет одно, а не два значения, как то полагает А. Нуйкин, только в одном случае речь идет об объективности «материального», в другом – об объективности «идеального», в третьем – «общественного». Но во всех случаях речь идет не о различном значении«объективного», а об объективности качественно различных явлений.

Что дает автору сопоставление «объективности красоты» с объективной истиной?

Аналогия между истиной и красотой вряд ли придумана самим А. Нуйкиным. Скорее следует предположить, что она позаимствована у Гегеля. Но у Гегеля для проведения этой аналогии были свои веские основания: для него и истина и красота в конечном счете не что иное, как различные ступени самопроявления абсолютной идеи. А. Нуйкин же пытается объединить их на том основании, что обе они якобы существуют лишь в сознании, и тем самым дает извращенное представление не только о красоте, но и об истине.

Истина, как одно из проявлений «идеального», «рождается и существует не «в голове», а с помощью головы в реальной предметной деятельности человека как действительного агента общественного производства» ¹. У А. Нуйкина истина, помимо того, что существует «в голове», еще и «адекватно отображает какие-то явления и закономерности объективного мира» (стр. 94), то есть «объективная истина» наделяется «субъективной» способностью познающего субъекта. Это нечто совершенно новое в марксистской философии, где истина определяется как «адекватное отражение объективной реальности познающим субъектом, воспроизводящее познаваемый предмет так, как он существует вне и независимо от сознания» ² (курсив мой, – Ф. К.).

Истина ничего не отражает и тем более не «отображает», она сама есть результат отражения – констатация сознанием объективной реальности и ее закономерностей, то есть такое Отражение, содержание которого «не зависит от человека и человечества» ³. Истина – не оценка, а красота – не истина.

Если бы «красота» была подобна истине, то и спора никакого не было бы, так как в каждом конкретном случае можно было бы столь же определенно, как и по отношению к истине, сказать, какие именно закономерности или качества при этом познаются. А будь красота (и другие так называемые «эстетические качества») объективным свойством, не было бы нужды в излишней оценке ее как красоты – достаточно было бы адекватного ее отражения.

С этих позиций и была мной подвергнута критическому анализу теория «эстетических качеств» ⁴, в результате которого я пришел к выводу, что красота, как и польза, не качество предмета, а оценка его, оценка с позиции определенного подхода к действительности, диктуемого потребностью развития и совершенствования человека и общества, на основе которой возникает особое эстетическое отношение к миру и к самому себе. Отношение это объективно, поскольку так же мало зависит от воли и желания людей, как и само их существование. Появляется оно ничуть не раньше и не позже, чем человек становится человеком.

В этом и состоит принципиальное отличие моей точки зрения от точки зрения «общественников», для которых эстетическое отношение – это отношение все к тем же «эстетическим качествам» (прекрасному, безобразному, трагическому и т. д.), и именно наличием этих «качеств» оно и вызвано к жизни.

А.

1. «Философская энциклопедия», т. 2, стр. 221, [↩]
2. Там же, стр. 345.[↩]
3. Там же, стр. 347.[↩]
4. См.: Ф. Кондратенко, Эстетическое как отношение, сб. «Эстетическое», «Искусство», М. 1964.[↩]