Человек и его время

«Конец романа – конец героя – конец автора…» Это была одна из последних фраз умирающего Горького. Она яснее ясного говорит нам, чем было для него создание романа «Жизнь Клима Самгина»: итогом жизни и творчества, актом борьбы, последним долгом художника.

Действительно, редкостно широки и глубоки связи романа с эпохой, с историей и современностью, с жизнью и всем творчеством самого писателя, со всей русской и мировой литературой.

О романе существует уже большая критическая литература, в ней высказано немало ценных соображений. И все же задачу его изучения нельзя считать решенной, особенно в свете социально-исторических процессов наших дней. И прежде всего необходимо освободиться от весьма распространенного представления о романе лишь как об «истории пустой души» Клима Самгина на фоне судеб интеллигенции. Роман неизмеримо шире, богаче, значительней. Это настоящая художественная энциклопедия русской жизни предоктябрьской эпохи, синтез всего творческого пути основоположника литературы социалистического реализма, сочетавший в себе строгую мудрость истории и высокий пафос современности…

Не представляет ли в таком случае последний роман Горького по своему идейно-художественному существу и программному значению своего рода художественное завещание (или по крайней мере важнейшую часть такого завещания) великого писателя, если не упустить из виду его мечту создать произведение о новой, советской действительности, о ее героях?

Литературная реакция яростно ополчается ныне на Горького, на его литературное наследие, художественные идеалы, открытия, заветы, утверждая, будто его творчество – вчерашний день литературы. Но горьковские традиции живут в прогрессивном литературном движении. И более того: объективное развитие современной действительности с ее социальной борьбой двух миров – социализма и империализма – создает почву нового развития этих традиций в мировой литературе.

В сокровищнице этих традиций особое и огромное место принадлежит роману-эпопее «Жизнь Клима Самгина». Достаточно указать хотя бы на такие проблемы, как реализм и его непримиримая вражда с модернизмом, гуманизм социалистической литературы и дегуманизация в буржуазной литературе, судьбы романа и его так называемый кризис, роль идеи в искусстве и буржуазная проповедь безыдейности, народность искусства и его ограничение кругом некоей «элиты», традиции и новаторство и т. д.

Очень примечательна уже сама эволюция творческого замысла романа – от «истории пустой души» к эпосу предоктябрьских десятилетий революционной эпохи. В романе заключена настоящая художественная летопись эпохи, кристаллизующаяся в образ русской революции.

Не имея возможности осветить здесь все социальные проблемы, поставленные в романе, мы остановимся на одном вопросе: человек и его время, история и действительность, личность и общество, в конечном счете – человек и его ответственность перед историей. Это, несомненно, одна из важнейших, центральных проблем и горьковского романа, и всего современного мирового литературного развития, и – еще шире – всего современного искусства.

Энциклопедическая широта и философская глубина художественного изображения жизни придает самому роману значение выдающегося исторического документа. Мы узнаем из романа, какой была Россия в предоктябрьскую эпоху, как жили, что думали и что делали тогда русские люди, – писатель хотел, чтобы новые поколения людей на опыте прошлого учились жить и бороться.

Роман учит ненавидеть врагов социализма, в каком бы обличий они ни являлись. А самгинщина – явление международное: контрреволюционная идеология, буржуазно-индивидуалистический протест против «насилия действительности», антигуманистическая идеология и психология «господ», прикрывающаяся часто «гуманизмом» пассивности, цинизм в отношениях между людьми, обожествление так называемой «свободы личности» в буржуазном мире.

Горьковский роман, насыщенный духом классовой борьбы и революции, отвечает самгиным, которые вопят ныне об «угнетении личности» революцией, о «жертве», якобы приносимой личностью на алтарь общественного служения, оплакивают ее, будто бы неизбежно переживающую «трагедию индивидуального бытия» в социализме, клевещут на народ, якобы «неспособный к историческому творчеству».

Действительность порождает и еще будет рождать романы о крушении буржуазного господства, о. распаде буржуазного сознания, о разрушении личности – и о начале, развитии и победе народной борьбы за освобождение и возрождение человека. Содержание и художественные формы такого романа будут различны, основываясь на национальном своеобразии социального развития и на национальных традициях литератур, но его общая идейная суть, о которой мы говорим, будет проходить В нем красной нитью нового эпоса новой истории. Большое будущее у такого романа, ибо его рождает эпоха всемирно-исторической борьбы народов за социализм и коммунизм. И историю этого нового романа-эпопеи открывает в мировой литературе «Жизнь Клима Самгина».

1

Судьба личности всегда была одной из важнейших и чаще всего мучительных проблем русской и мировой литературы. В творчестве Горького эта проблема встала по-новому в свете тех социальных идеалов, которые открыла эпоха социалистической революции. Для буржуазно-декадентской концепции личности характерны стремление утвердить, опоэтизировать разрыв человека с обществом и действительностью, неверие в возможность изменить ее, проповедь бессмысленности бытия человека, апология индивидуализма и субъективизма, презрение к народным массам, философия отчаяния и страха, фрейдистское отрицание социальных связей между людьми, экзистенциалистское «таинственное существование человека» и т. д. – то, чем отличается буржуазное сознание особенно после второй мировой войны, в наши дни. Горький превосходно знал все эти изгибы и ухищрения распадающейся буржуазной мысли и вел по ним огонь в романе «Жизнь Клима Самгина».

Знаменитый девиз горьковского гуманизма «все – в человеке, все для человека» – признание в любви не только к гармоническому человеку, который явится когда-то в будущем, но и к людям, живущим и действующим ныне, к своему современнику, всегдашнее убеждение писателя, что человек – чудо природы и если в нем гнездятся пороки, то они растут не из самой натуры человека, а из классовой организации общества, – все эти коренные горьковские взгляды в «Жизни Клима Самгина» приобрели новую остроту. Широкая постановка вопроса о человеческой личности и ее интересах в эпоху крайнего обострения борьбы классов, когда самгины, жалуясь на «насилие действительности», носятся с мыслью о том, что «гуманизм и борьба – понятия взаимоисключающие», и составляет одну из главных особенностей романа-эпопеи Горького. Горьковский гуманизм, порожденный революционной эпохой с ее народной борьбой за свободу, -это один из самых жизненных элементов наследия великого писателя. Ибо в наше время, как никогда раньше, развилась и проявила себя энергия и сила человека, а, благо людей провозглашено в новой Программе партии критерием деятельности социалистического государства на пути к коммунизму.

В горячем споре о месте человека в мире, идущем на страницах романа (и напоминающем знаменитые сцены в поэме «Кому на Руси жить хорошо» или страстный диалог о лжи и правде в пьесе «На дне»), плотник Осип ставит вопрос: «Кто человек на земле – гость али хозяин?» По мнению Самгина – гость, по мнению Осипа – обязательно должен стать хозяином. И стать им он может в борьбе за свободу. В романе этот спор о человеке бросает свой отсвет на рассказ о революции, оказывается его своеобразным гуманистическим прологом.

Если новое, свободное общество воспитывает в человеке честность, энергию, трудолюбие, благородство, то в несвободном обществе, в самом его «воздухе» носятся «вирусы» и «микробы» зла, лжи, страха, приспособленчества, – это хорошо знали уже передовые мыслители прошлого, когда доказывали, что многие люди, находясь под властью деспотии, легко становятся трусливыми и расслабленными-, что в деспотических общественных устройствах правители могут властвовать, лишь убивая в людях их человеческое существо.

Горький считал, что в борьбе за свободу человек способен противостоять уродующему влиянию социальной несправедливости, чтобы затем, когда будет «распахана почва», создать условия жизни, достойные человека.

Клим Самгин проходит через весь роман со своей главной мыслью, звучащей как одна из основополагающих заповедей буржуазно-индивидуалистического сознания: «Социальные вопросы ничтожны рядом с трагедией индивидуального бытия». Именно это утверждает и сегодня герой буржуазной литературы. Самгинщина – олицетворенная «веховщина». Она основана прежде всего на противопоставлении личности – действительности, народу, обществу. «Вехи» призывали: долой общественность и альтруизм, гражданственность и солидарность; человек независим от общественной жизни, «религия общественного блага» изжила себя. Внутренняя правда личности важней переустройства внешних форм жизни… Нетрудно видеть, сколь близка этим «веховским» теориям идеология литературной реакции наших дней.

Люди – жертвы истории, по мнению самгиных; люди могут стать и становятся ее творцами – так рисует картину жизни горьковский роман.

От самгинской теории о человеке-«жертве» путь лежит к индивидуализму. Личности якобы нет дела до интересов общества – так хотят жить самгины, кстати говоря, и оказывающиеся бессильными «жертвами истории», «гостями» на земле. Как раз в обратном направлении – к народной борьбе с «плохой исто

рией» и несправедливой действительностью, требующей жертвы себе, – идут Кутузовы. Перед ними как подлинными творцами истории нет альтернативы жертвы ни человеком – истории, ни обществом – человеку. Эта альтернатива снимается в сознательном революционном творчестве человека.

В этом свете приобретает поучительный интерес переписка о страданиях «маленьких людей» в историческом процессе, завязавшаяся между М. Горьким и К. Фединым как раз в начале работы над «Жизнью Клима Самгина», в середине 20-х годов. «На замечательного, красивого, умного и, конечно, полезного рысака – например – я всегда немножко досадую, – писал Федин, – а забитая и никчемная кляча меня волнует глубоко» ¹, Не удивительно, что Горький сразу живо откликнулся на эти размышления молодого писателя – они были не только интересны сами по себе, но и шли, так сказать, в русле основной социально-этической проблемности горьковского романа. «Муму» Тургенева, Акакий Акакиевич Гоголя и другие «клячи» – это больше не нужно, это – патока, которой не подсластишь горечь жизни нашей… – отвечал Горький. – Но и «рысак» не должен, не может быть идолом художника… Эйнштейн, пытающийся радикально изменить все наше представление о вселенной, равен – для меня – герою рассказа «О тараканах» ² (то есть «неизвестному человеку», о котором должно быть рассказано, ибо в каждом существовании есть свой интерес).

Известно, как Горький ненавидел поэтизацию страданий, унижающих человека и нередко корыстно используемых «игроками на сострадании». Тем значительней пафос горьковского романа-эпопеи, где «сквозь сердце художника» прошли в «печали, сомненьях, тревоге тысячи детей земли» – и «клячи» и «рысаки».

Проблема личности и «массы» не впервые возникла в литературе с творчеством Горького, но то, что у него она приобрела крайнюю остроту, находит свое объяснение в действительности эпохи. История вплотную подошла к задаче разрушения социальной системы классового господства и угнетения, к постижению подлинной свободы, к задаче переустройства жизни всего народа на путях социалистической революции. Решать такую всемирно-историческую задачу могло лишь движение масс. Не потому ли проблема роли народных масс и личности в истории с такой остротой и силой встала в творчестве Горького?

2

«Ничто не мешает мне думать, – полагает Самгин, – что Курция толкнул в пропасть страх, вызванный ощущением неизбежной гибели. Его могло бросить в пропасть и тщеславное желание погибнуть первому из римлян и брезгливое нежелание погибать вместе с толпой рабов» (лучше «погибать с Наполеоном», чем с «Емелькой Пугачевым» – говорит в романе другой персонаж). Такое толкование легенды о Курции весьма примечательно. На пути русской литературы эта легенда уже однажды послужила вопросу о человеке и обществе. Чернышевский обратился к ней при аргументации своей теории «разумного эгоизма». Мы не считаем эту теорию сильнейшим звеном в мировоззрении великого революционера-демократа, но она была несомненно гуманистична, в ее основе лежала забота о благе человека. Личность со своим «эгоизмом» не противопоставляет себя обществу, а находит цель и смысл жизни в прогрессивном движении общества, что и придавало эгоизму его разумность. Героический поступок Курция Чернышевский и трактовал в духе своей теории. Нужен был совершенно извращенный софистический ум Клима Самгина, чтобы истолковать подвиг Курция как апологию индивидуализма и аристократизма.

Раз уж мы вспомнили Чернышевского, то и продолжим обращение к этическим взглядам представителей русской революционной демократии – прямых предшественников Горького. Тем более что в романе Самгин обычно нападает на одних представителей этой линии русской общественной мысли – таких, как Белинский, Чернышевский, Добролюбов, – и, наоборот, пытается «привлечь на свою сторону» других – например Герцена. Но человек, по мнению Герцена, может быть свободен в «общем деле». Есть времена, когда «все бросается в круговорот событий, живет в нем, страдает, наслаждается, гибнет» («а натуры пошло бесцветные остаются равнодушными…» – замечает Герцен); «В такое время нет нужды толковать о самопожертвовании и преданности, – все это делается само собою… Жертв, собственно, нет, – жертвами кажутся зрителям такие действия, которые составляют простое исполнение воли, естественный образ поведения» ³. Очевидно, что герценовские воззрения решительно враждебны самгинщине, как системе буржуазно-индивидуалистических взглядов. Но Горький не погрешил против правды, показывая, как Клим Самгин пытается опереться на Герцена, – такие попытки не раз делались в то время различными представителями либерально-буржуазной социологии вплоть до «веховцев» (в частности, тенденция противопоставить Герцена как защитника «блага личности» Белинскому, Чернышевскому и Добролюбову – как якобы противникам ее. Эта совершенно ложная тенденция и ныне популярна во многих зарубежных «историях» русской литературы и общественной мысли).

В каждый новый период своего развития литература обращается по-своему к «тяжбе» личности и истории. Как видим, присуща эта проблема и творчеству Горького, в том числе особенно его последнему роману.

Ленин учил, что народу и истории нужны истина и историческая справедливость. Так думал и Горький, когда на первых же этапах своего пути провозглашал устами Сатина: «Все – в человеке, все для человека», – и когда в конце своего творческого пути утверждал устами Осипа, что человек на земле – не гость, а хозяин, то есть не «жертва истории», не ее «сырье», не ее «ломовая лошадь», как говорится в романе, и не «винтик», как сказали бы мы.

Влияние же окружающей действительности на человека было для Горького-художника вопросом конкретно-историческим: о какой действительности и каком человеке идет речь? О действительности социального гнета, «свинцовых мерзостей жизни» эксплуататорского строя или о борьбе против этого строя, за освобождение народа? О человеке-угнетателе или человеке – борце за свободу?

Самое решительное разоблачение самгинщины, как в корне ложной, фальшивой «защиты» личности от действительности, было для Горького спутником настоящей борьбы за всестороннее развитие человека, за его подлинную свободу. «Человек живет затем, -писал Горький, – чтоб сопротивляться всей массе условий, угнетающих его»## М. Горький, Собр. соч. в 30-ти томах, т.

1. »Литературное наследство», т. 70, Изд. АН СССР, 1963, стр. 499. [↩]
2. Там же, стр. 502.[↩]
3. А. И. Герцен, Полн. собр. соч. и писем, т. V, Петербург, 1919, стр. 473 – 474.[↩]