№5, 1961/История литературы

Чехов начинается с «Иванова»

В 1886 году умер Островский. В 1887 году Чехов написал свою первую пьесу «Иванов». Чехов как бы принял эстафету из рук великого русского драматурга с тем, чтобы передать ее – в начале века – другому классику – Максиму Горькому.

Строго говоря, «Иванов» не был драматургическим дебютом молодого писателя. Началом была драма «Безотцовщина», которую Чехов написал еще юношей-гимназистом и к которой возвращался в студенческие годы, когда у него уже было, пусть еще весьма скромное, литературное имя. После «Безотцовщины» последовал драматический этюд «На большой дороге».

Но все это были поиски, а «Ивановым» Чехов вышел прямо на сцену. Вышел уверенно и профессионально. Опытный театральный деятель Корш сразу принял пьесу к постановке.

До коршевской постановки «Иванов» был показан в провинции – в Саратове и Иркутске. Здесь пьеса тоже вызвала большой интерес зрителей. Через год с небольшим она была поставлена в Петербурге, в Александрийском театре, этот спектакль вызвал еще больший резонанс.

Так, казалось бы, счастливо началась сценическая жизнь первой пьесы Чехова. Но шумное начало по сути дела не имело продолжения. Пьеса скоро исчезла из репертуара театра.

Московский Художественный театр, сделавший драматургию Чехова своим знаменем, поставил первую пьесу Чехова последней – уже после смерти своего любимого писателя. Трудно сказать, чего больше было в этой постановке – увлечения пьесой или дани уважения ушедшему художнику.

Чеховские пьесы заняли прочное место в репертуаре советских театров. И только одна пьеса почти не появляется «а театральной афише. Это – «Иванов».

Нет необходимости ставить «Иванова» – произведение весьма несовершенное – в один ряд с такими чеховскими шедеврами, как «Три сестры» или «Вишневый сад». Но при всем своем несовершенстве пьеса эта интересует и волнует сегодняшнего зрителя.

В 1955 году М. Кнебель поставила «Иванова» в Московском театре имени А. С. Пушкина. Спектакль вызвал большой интерес, он и сейчас украшает афишу театра. Однако и этот художественный успех по существу ничего не изменил в судьбе пьесы, не сделал ее репертуарной.

Об «Иванове» сложилось мнение как о произведении художественно слабом и устаревшем по своим идейно-художественным мотивам.

Пожалуй, ни один из классиков драматургии не вызывал столько споров у современников, как Чехов. Чеховские премьеры превращались в горячие и страстные литературные диспуты.

Этот спор начался на премьере «Иванова».

Чехов писал брату Александру: «Театралы говорят, что никогда они не видели в театре такого брожения, такого всеобщего аплодисменто-шиканья, и никогда в другое время им не приходилось слышать стольких споров, какие видели и слышали они на моей пьесе».

«Аплодисменто-шиканье» продолжалось в газетах – похвальные отзывы сменялись уничтожающими, прямой бранью.

Однако одним из самых строгих критиков коршевского спектакля оказался сам Чехов. На премьере он выходил раскланиваться, но ушел со спектакля в самом тягостном настроении. Об одной из важнейших сцен спектакля он пишет: «Балаган и кабак, приводящие меня в ужас». «В общем, утомление и чувство досады, – подытоживает он впечатление от спектакля в письме к брату. – Противно, хотя пьеса имела солидный успех…»

После «Иванова», которого Чехов замышлял как печальную драму русской действительности, шла пьеса «Салон для стрижки волос». Так полагалось у Корша – публика не должна уходить из театра в минорном настроении. Интересно, что «Иванов» тоже был назван на афише комедией. Неизвестно – было ли это случайной ошибкой или желанием подчеркнуть в пьесе сатирическо-комедийные моменты (недаром Чехов с такой горечью пишет о балагане, о том, что актеры «выделывали коленца» и т. д.).

Ни один из критиков «Иванова» не сказал ни одного слова о спектакле – о сценических штампах и актерских отсебятинах, о вульгарной игре на публику и невзыскательных трюках. Все упреки были адресованы Чехову, пьесе.

Самым уничтожающим был отзыв П. Кичеева в «Московском листке». Это была, собственно, не столько критика, сколько брань. Кичеев возмущался тем, что «всю эту сумбурщину» Чехов «Обозвал комедией». Так и сказано – обозвал?

Драматург был назван в рецензии «бесшабашным клеветником на идеалы «старого времени». Начиналась рецензия так: «Просмотрели мы «новую пьесу и ахнули…» Далее следуют одна за другой уничтожающие оценки и характеристики.

Прозаик Чехов не встречал такой резкой и несправедливой критики, и, естественно, она больно его задела. Он пишет об этой рецензии несколько раз и не только родным, но и приятелям. «Моя пьеса нагло-цинична, безнравственна и отвратительна, – пишет Чехов своему приятелю А. С. Киселеву, в подмосковном имении которого (Бабкино) он отдыхал летом и который, вероятно, послужил прообразом Лебедева. Таково мнение Петра Кичеева…»

Отзыв Кичеева не был одиноким. В «Русском курьере» о пьесе писалось почти в тех же выражениях: «Циничное лганье на современную жизнь», «невежественное незнание жизни» и т. п.

Были и другие отзывы. Критики либерального лагеря («Московские ведомости», «Новости дня») считали, что от пьесы повеяло свежестью, что она является «лучшим выражением» господствующего настроения. Однако даже самые доброжелательные рецензенты, в частности известный театральный критик С. Васильев, писали о «неясности в изображении основного персонажа пьесы – Иванова.

Через две недели после премьеры, когда, казалось бы, улеглось тягостное впечатление от спектакля и от несправедливых рецензий, Чехов пишет брату Михаилу: «Как только вспомню, как коршевские… пакостили «Иванова», как они его коверкали и ломали, так тошно делается, и начинаешь жалеть публику, к[ото]рая уходила из театра несолоно хлебавши. Жаль и себя, и Давыдова… После коршевской игры ни один человек из публики не понял Иванова…»

Даже критики прогрессивные и объективные часто говорили об «Иванове» как о произведении, к которому сам Чехов относился не очень серьезно, «просто не любил. Эта упреки раздавались в момент появления пьесы, и отзвуки их слышатся и сегодня.

Если подходить формально, то можно подумать, что Чехов в самом деле относился к своей пьесе легкомысленно. «Пьесу я написал нечаянно…» – пишет он брату Александру.

Но ведь Чехов всегда говорил о своих произведениях в шутливом тоне. Вскоре после окончания «Иванова» он пишет И. Щеглову: «…начал пустячок для «Северного вестника»…» Этот «пустячок» – чеховский шедевр «Степь». О «Чайке», новаторском произведении, Чехов пишет так же «легкомысленно» – «вышло не ахти», «пять пудов любви» и т. п. Такие шуточки характеризуют скромность писателя, но их, конечно, не следует понимать буквально.

«Иванов» действительно написан очень быстро: менее чем за две недели. Но в эти годы Чехов одержим скорописанием. Он не прочь погордиться тем, что может каждый день писать по рассказу, что «Егерь» написан им в купальне и т. п. Это был человек жадный к жизни, богатство наблюдений и живое воображение не давали ему покоя. Писал он в эту пору легко, работалось ему весело. Болезнь еще не давала себя знать. Репин говорил, что Чехов представлялся ему силачом по своему складу. Силач – казалось бы, такое неподходящее слово для Чехова, но для молодого Чехова оно, вероятно, было точным.

Знаменитое письмо Д. В. Григоровича, в котором старый писатель возлагал большие надежды на талант Чехова и просил его прекратить писать наскоро, Чехов получил при начале работы над «Степью». Считая письмо Григоровича весьма знаменательным для своей дальнейшей работы, Чехов тем не менее продолжал работать над «Степью» очень быстро – крупное по объему произведение было написано за месяц.

Коршевский спектакль и уничтожающие рецензии, казалось, нанесли тяжелую травму автору, но силач Чехов оправился быстро и продолжил работу над пьесой. Эта работа началась сразу после коршевской премьеры, то есть в ноябре 1887 года, и закончилась после премьеры Александрийского театра в январе 1889 года. Следовательно, не так уж мало работал Чехов над «Ивановым». Никак нельзя согласиться и с тем, что Чехов не любил «Иванова». Ни к одной пьесе Чехов не относился так ревниво, как к своему драматургическому первенцу.

Дальнейшая работа над пьесой началась с купюр. Чехов вычеркивал то, что особенно шокировало его в спектакле. На премьере исполнители ролей шаферов паясничали, на следующем спектакле пьеса шла уже без этих действующих лиц.

Но основное внимание было направлено на дорисовку образа Иванова – ведь даже доброжелательные критики считали этот характер неясным. Чехов тщательно работает над монологами Иванова, с тем чтобы добиться ясности мировоззрения своего героя.

Особенно много работал он над переделкой последнего действия драмы. В первом варианте пьесы, шедшем в театре Корша, оно состояло из двух картин – первая происходила в доме Иванова, вторая – у Лебедевых. Уже на премьере Чехов заметил, что драма эмоционально проигрывает из-за утомительного антракта в середине действия, вызванного примитивной сценической техникой, – это и утомляло и раздражало зрителя. Чехов соединил две картины в одну (в доме Лебедевых), и это придало действию необходимую цельность и драматическую напряженность.

Но самое главное изменение – новый финал драмы. В первой редакции пьеса заканчивалась смертью героя от разрыва сердца. Чехов писал, что публика не понимает этой смерти. В этом непонимании Чехов винил не публику, а себя, – он понял, что такой финал является искусственным и пассивным, ибо герой не решает свою судьбу сам.

Чехов писал позже о шаблонности концов в современных пьесах – «Герой или женись, или застрелись!» В новой, окончательной редакции «Иванова» Чехов, казалось бы, соединяет сразу оба шаблона – герой и женится и стреляется. Но Чехов менял концовку не для большего сценического эффекта. В прежней концовке у Иванова была скорее пассивная покорность судьбе, во второй редакции Иванов сам меняет, вернее, обрывает свою жизнь. В этом поступке и его решительность, и его бессилие изменить окружающую его действительность.

В оценке пьесы резко разошлись не только театральные критики. Диаметрально противоположные отзывы вызвал «Иванов» у таких крупных художников, как Лесков и Короленко. По свидетельству сына писателя А. Н. Лескова, Лесков горячо говорил об «Иванове», побывав на премьере: «Учительная пьеса. И все хорошо: и замысел, и типы, и язык – у всех свой, живой, и самое название обобщающее, самое родовое…»

Короленко раньше Григоровича заговорил с Чеховым о том, что нельзя тратить талант на пустяки, о том, что пора переходить от юмористических миниатюр к серьезным повестям. И под его влиянием Чехов начинает писать «Степь» – она была восторженно принята Короленко и напечатана в «Северном вестнике». «Иванов» тоже печатался в «Северном вестнике», но эта вещь не понравилась Короленко. Он писал журналисту А.

Цитировать

Малюгин, Л. Чехов начинается с «Иванова» / Л. Малюгин // Вопросы литературы. - 1961 - №5. - C. 94-108
Копировать