Брехт-лирик
Klaus Schumann, Der Lyriker Bertolt Brecht. 1913 – 1933, Berlin, 1964, 338 S.
За 1961 – 1964 годы в ГДР увидели свет семь из предполагавшихся восьми томов стихотворений Бертольта Брехта. Многие стихи были перепечатаны из малодоступных теперь газет и журналов. Множество стихотворений опубликовано впервые. Как бы примыкая к этому изданию, в 1964 году в свет вышла еще одна книга – «Брехт о лирике». Поэзия Брехта предстала явлением новым и очень значительным.
Книга Клауса Шумана, анализирующая поэзию Брехта от первых опытов до стихов начала 30-х годов, написанных еще в Германии, перед уходом в эмиграцию, – далеко не первая попытка посмотреть на творчество драматурга со столь непривычной «недраматургической» точки зрения. Только в последнее время о лирике Брехта писали швейцарский литературовед В. Мушг, а также Р. Гримм, Г. -Э. Хольтхузен, В. Енс в Западной Германии. Вышедшая в ГДР книга К. Шумана во многом полемична по отношению к этим исследованиям. Полемика ведется чрезвычайно основательно. К. Шуман превосходно знает историю создания каждого брехтовского стихотворного цикла. Начав с ранних, до сих пор не печатавшихся стихов, созданных еще гимназистом, критик и дальше использует непубликовавшиеся, малоизвестные тексты. К. Шуманом всесторонне рассмотрены взаимосвязи поэтического и драматургического творчества Брехта. Книга оснащена множеством тщательно отобранных и оцененных историко-литературных фактов, материалами тогдашней прессы, интересными примерами литературной полемики 20-х годов.
Творческая история поэтических циклов Брехта не случайно упомянута здесь на первом месте. В какой-то степени она остается не выясненной и до сих пор. В свои ранние сборники Брехт включал стихи разных лет, не ставя дат. Самая известная книга его ранних стихов «Домашние проповеди» вышла в свет в 1927 году, а включала она стихи, созданные аугсбургским студентом еще до 1922 года. От одной группы стихов к другой менялись художественные цели и выразительные средства поэзии Брехта, постепенно, через преодоление порой не оправданных односторонних увлечений нащупывались принципы зрелого мастерства. В своей книге К. Шуман указывает на ошибку швейцарского литературоведа В. Мушга, основывавшего свою вульгаризаторскую интерпретацию стихов Брехта на неверной их датировке. Однако не только для исследователя, но и для читателя стихов Брехта важно знать намерения автора и улавливать хронологию его творчества: чтение стихов Брехта, особенно ранних, произведет впечатление более глубокое и острое, если понимать их цель и замысел. Поэзия молодого Брехта – характерное явление XX века – близка в этом плане книгам корифея современной немецкой литературы Томаса Манна, всегда стремившегося донести до читателя содержание самой поставленной автором задачи, замысла. Одной из наиболее сильных сторон исследования К. Шумана и является умение проследить смысл постепенного художественного развития поэта.
Стихи из сборника «Домашние проповеди» – баллады о молодой матери Марии Феррар, убившей своего новорожденного ребенка, или о подростке, спрятавшем трупы убитых им родителей в шкафу («Не знаю», – ответил он на вопрос: зачем он это сделал?), – К. Шуман справедливо ставит эти, безусловно странные, стихи в связь с поэзией немецких кабаре, с подмостков которых тогда звучали стихи Мюзама и Ведекинда. Увлечение Брехта поэзией и самой личностью Ведекинда неоднократно подтверждено самим писателем. Но критик идет дальше. Он говорит о причинах этого влияния. Брехт ищет новых способов общения с читателем и новую большую аудиторию, или, как пишет К. Шуман, «восстановления «древних» взаимоотношений между поэтом и народом». Брехта интересует «употребление» лирики. Рассказывая в своих ранних балладах, напоминающих «жестокие романсы», истории с убийствами (подобные стихи можно найти и у Мюзама, и у Ведекинда), Брехт осуществляет контакт с аудиторией средствами грубой занимательности (не случайно он впоследствии всю жизнь с таким далеко не бескорыстным интересом относился к детективному роману, не случайно в его более поздней поэзии – песнях из пьесы «Расцвет и падение города Махагонии» – всплывают образы из банальных песенок-шлягеров 20-х годов).
Отвергая «высокую традицию» баллады XIX века, Брехт заглядывает глубже – в XVI век. Его занимает «техника» церковных песнопений, хоралов и проповедей, слагавшихся с точным учетом интересов общины и понятных ей. Так возникают антирелигиозные по своему содержанию стихи Брехта, в которых ясно ощущается, однако, старый «скелет»: «Первый псалом» о «пустоте» мира («Над миром облака… Над облаками – ничего»), «Большой благодарственный хорал», в котором автор требует хвалы небу (посмотрите наверх: до вас нет дела, и вы можете спокойно помирать). Так же нетрадиционна по отношению к поэзии XIX века знаменитая антивоенная баллада Брехта «Легенда о мертвом солдате», где причудливая призрачность сюжета приправлена дерзкой насмешкой уличных песен.
Вместе с традицией народных баллад, церковных песнопений и творчеством Ведекинда особенно значительным для Брехта критик считает воздействие Киплинга. Объясияя причины этого влияния, К. Шуман затрагивает еще одну проблему, относящуюся на этот раз к самому содержанию творчества Брехта – его взглядам на человека. И здесь, пожалуй, самое увлекательное состоит в том, чтобы вместе с критиком следить не просто за развитием творчества поэта, но за постепенным изменением его художественных идей. В стихах из первой пьесы Брехта «Ваал», с их пьяным угаром жизни, из сборника «Домашние проповеди» ничто не могло остановить напористого цинизма героя. Преднамеренный цинизм был направлен тогда, как известно, против другого представления о человеке, распространенного в произведениях немецких экспрессионистов с их нереальной, как считал Брехт, верой в идеальную самоотверженность человека.
Но вот проходит несколько лет. И в стихах Брехта середины 20-х годов человек уже не в силах сохранять гордый индивидуализм, напоминавший в ранних циклах о киплинговских героях: люди поставлены в нерасторжимую связь с «обстоятельствами». Необузданная одержимость героев Брехта, поступавших по велению своих страстей, сменяется признанием их зависимости, о которой написано с трезвой суровостью. В стихах из цикла «Из хрестоматии для жителей городов» (1930) Брехт говорит о жестокости жизни и вынужденной, но как будто бы неодолимой жестокости людей:
Кинь друга на вокзале.
Застегни все пуговицы, входя поутру
в город.
Ищи квартиру, а если твой друг
постучится:
Не отворяй, о, не отворяй двери!
И:
Замети следы!
Так отчетливо возникает в поэзии Брехта прошедший через все его творчество вопрос: а возможна ли человеческая доброта? Впоследствии та же проблема по-разному вставала в «Трехгрошовой опере», «Св. Иоанне скотобоен», в «Добром человеке из Сезуана».
Говоря о суровой будничности поэзии Брехта середины и конца 20-х годов, о его понимании смысла поэзии, ценность которой он видел тогда прежде всего в «информации», о его увлечении техникой и известным принижением возможностей человека, К. Шуман пишет о связях стихов Брехта со стилем «новой деловитости», распространенным в немецкой литературе и искусстве. Далеко не одного только Брехта восхищала в то время точность техники, далеко не только Брехту казался неоправданным расчет на духовную щедрость и «добрые» стороны в- натуре человека, вынужденного бороться за свое существование. К. Шуман вспоминает характерное для литературной ситуации конца 20-х годов выступление Томаса Манна, разделявшего литераторов на две партии: «духовных» – и «недуховных», «антидуховных» писателей. К последним Т. Манн не без оснований причислял Брехта.
Констатируя связи творчества Брехта с литературой «новой деловитости», К. Шуман отмечает и несовпадения: по своим политическим убеждениям Брехт стоял заметно левее. Однако различие было и еще более глубоким, чем утверждает критик. По существу в этом несовпадении уже можно увидеть новый шаг в постепенно менявшемся у Брехта понимании человека.
Действительно, вряд ли правильно игнорировать, как это делает К. Шуман, то (пока явно не обнаруживаемое) утверждение героического начала, которое сквозит уже в резком отделении позиции автора от, казалось бы, столь безапелляционного поучения по поводу необходимого в этом мире поведения. За кодексом «естественного» поведения «городского жителя» из цитировавшегося стихотворения Брехта следует неожиданная и поэтому особенно выразительная строчка, взятая в скобки: «(Этому меня учили!)» – фраза, полная «отстраняющегося» недоверия, скрывающая осуждение, требующая несогласия. И в другом стихотворении:
Не думайте о том, что вам сказать:
Ведь вас не спросят!
Те, кто едят, – в полном составе.
Им нужно только мясо
(Но отчаиваться
Вы не должны!).
К. Шуман пишет о сухости и намеренной «нелиричности» стихов Брехта этих лет. По нашему же мнению, трудно понять секрет зрелой поэзии Брехта, не распознав уже здесь его скупого на сантименты лиризма, прорывающегося сквозь объективность как будто бы не одухотворенных авторским присутствием строчек.
Новый ответ на вопрос о возможностях человека К. Шуман связывает с циклом политических, революционных, антифашистских стихов Брехта конца 20-х – начала 30-х годов. В это время Брехт создает совместно с композитором Г. Эйслером завоевавшие широкую популярность «Песню солидарности» и «Песню единого фронта», обращенные к борющимся рабочим и написанные от их лица. Так же как в «Песне о классовом враге», в стихотворениях «Непобедимая надпись» или «Уголь для Майка» провозглашалась классовая солидарность, нерушимая общность людей, посвятивших себя революционной борьбе.
Эти стихи К. Шуман рассматривает в специальных разделах своей книги. Однако в данном случае (как и для всей книги) такое разграничение кажется хотя и необходимым для удобства анализа, но схематичным и не раскрывающим живое единство творчества писателя. К новым для него политическим идеям начала 30-х годов Брехт шел, не только упорно изучая теорию марксизма, но и решая сложные морально-этические вопросы о возможностях и обязанностях человека. Цикл «Из хрестоматии для жителей городов», стихи конца 20-х годов, не включенные самим Брехтом в сборники, и революционные, политические стихи этих лет глубоко связаны между собой. К. Шуман доказательно полемизирует с попытками увидеть в политической поэзии Брехта следующего десятилетия – итоге его развития за 20-е годы – падение лирического таланта поэта. На самом деле зрелая поэзия Брехта, конечно, немыслима без присущей ей в высокой степени политической мудрости. Однако тем более необходимой представляется задача заметить в поэзии Брехта 20-х годов те нити, которые органически связывают разные циклы поэта с его революционными стихами и песнями, тогда еще отличавшимися схематизмом и упрощенным представлением о человеке. Клаус Шуман довел свое исследование до 1933 года. В конце книги нет специального заключения. Она как будто остается открытой. И это, пожалуй, оправданно: найденные Брехтом решения, идеи его творческого развития, детально исследованные критиком на материале ранних циклов поэта, жили, изменяясь, в его дальнейшем творчестве, на редкость цельном, несмотря на несовпадение принимавшихся в разное время решений.