«Большевик» и Марина Цветаева (Борис Бессарабов как личность и прототип героя стихотворения «Большевик» и поэмы «Егорушка»)

Борис Бессарабов как личность и прототип героя стихотворения «Большевик» и поэмы «Егорушка»

Надежда Ивановна Катаева-Лыткина (год рождения – 1918) – личность по-своему легендарная. Ветеран Великой Отечественной войны, хирург, кандидат медицинских наук, она известна в литературном мире как подвижница памяти о Марине Цветаевой. Ее второе высшее образование – историко-искусствоведческое (МГУ).

В течение тридцати лет ближайший друг Анастасии Ивановны Цветаевой, Н. Катаева-Лыткина долго боролась за «Маринин Дом», где сама в течение полстолетия прожила жильцом в коммуналке. Благодаря ее «сумасхожему характеру» (так говорила о ней санитарка медсанбата) и упорному энтузиазму в Москве к 100-летию Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке был открыт Дом-музей, вскоре ставший замечательным культурно-поэтическим центром столицы.

Н. Катаева-Лыткина – научный руководитель Дома и его содиректор. Она автор 23 публикаций о Марине Цветаевой.

Настоящая статья о Борисе Бессарабове как о реальной личности и прототипе стихотворения «Большевик» и поэмы «Егорушка» написана страстно, но документирована строго. За каждым фактом, за каждой датой и цитатой стоят поиски, находки и приключения, способные, как не без гордости замечает Н. Катаева-Лыткина, поспорить с разысканиями Ираклия Андроникова.

Итак, новое о Марине Цветаевой.

 

Революция всегда есть пылающая болезнь и катастрофа.

А. Солженицын, «Черты двух революций».

 

О разбойницех и о посылке на разбойников. Паки же древле враг наш диавол, не хотя роду христианского видети в добре, вложил в человецы лукавъство, еже есть лихоимъствовать, и введе многих людей в пагубу. Бысть в то же время, умножишась разбойство в земле Рустей не токмо что по пустым местом проезду не бысть, ино и под Москвою быша разбои велицы. Царь же Борис, видя такое в земле нестроение и кровопролитие, посылаше многижда на них. Они ж разбойники, аки звери, зубы своими скрежетаху на человека, тако противляхуся с посланными, и ничево им не можаху сотворити.

Из «Нового Летописца» – о событиях 1601 – 1607 годов.

Все происходило в доме N 6 по Борисоглебскому переулку, в 3-й квартире на втором этаже, зимой 1920 – 1921 годов. Цветаева писала свою поэму «Егорушка». Тогда же было написано стихотворение «Большевик». В судьбе Марины Цветаевой это было время тяжелых событий и крайнего напряжения сил: смерть младшей дочери Ирины, опасная болезнь старшей – Ариадны, неизвестность относительно судьбы мужа, добровольца Белой армии. Вселение в ее квартиру чужих и чуждых ей людей. Холод. Голод. Опасность при разгуле преступности в Москве. Отчаянное одиночество при многолюдстве дней.

Марина Цветаева была жизнерадостна, любила жизнь. Организм ее был крепким и здоровым, и у нее был большой запас жизненных сил. «Мне, чтобы жить – надо радоваться» ¹, – признавалась она. И радовалась. Умела «вырвать радость» у безумных дней. Она жила с какой-то вулканической энергией и очень многое успевала: работать, встречаться, записывать, преодолевая тяготы. Увидев вместе все приключившееся с нею в те дни, все наработанное и написанное, нельзя не быть потрясенным и восхищенным ею. Восхищает не только сила ее ума и таланта, но и, казалось бы, неожиданная педантичность в работе, строгая организация поэтического труда. Она ежедневно с утра работает несмотря ни на что и записывает все, что видит…

«Мне было 24 – 26 л<ет>, у меня были глаза, уши, руки, ноги: и этими глазами я видела, и этими ушами я слышала, и этими руками я рубила (и записывала!), этими ногами я с утра до вечера ходила по рынкам и заставам, – куда только не носили!» ²

Росли в тетрадках «Земные приметы» – стихи, поэмы, письма. Вторгались в жизнь опасные ситуации то с грабителями в квартире, то с толпой в переулке… И при всем этом она стремительно набирает силу в творчестве и окружена «умнейшими мужами России»: Вяч. Иванов, Н. Бердяев, Б. Зайцев, Евг. Вахтангов, семья Герцыков-Жуковских, художники Н. Вышеславцев, В. Милиотти… Актеры, поэты, художники. Их очень много, и имена их вошли в энциклопедии мира. С каждым у нее был свой диалог.

Бурной была ее жизнь в борисоглебской «трущобе». По уверению соседа снизу В. Коробкова, рояль ее тогда еще не был продан и иногда звучал. Марина Цветаева играла с князем Сергеем Волконским. Тогда это тоже было вызовом красному террору. Мужественная и удалая эта жизнь, похоже, была под ее волевым контролем. В глубине ее сильного характера стержнем была отцовская самодисциплина. И мать Мария Александровна могла быть источником такой силы. Оступалась и рисковала Марина Цветаева тогда, когда хотела себе это позволить, испытать свою силу и судьбу. «Рабочие бессонницы» варьировались и питали ее воображение.

Ко времени ее отъезда за границу – 11 мая 1922 года – она уже состоялась как поэт, драматург и прозаик и была той Мариной Цветаевой, которую мы знаем. Среди написанного ею уже многое стало бессмертным.

Ее творческий подъем и достижения особенно стремительны в период революции и гражданской войны, и этот всеми замеченный феномен еще предстоит анализировать.

В ее сочинениях настойчиво проходит сквозная тема кровавого противостояния внутри общества, непримиримости противоборствующих станов и их равнодоблестных героев. «При несомненной белогвардейскости – полная дань восхищения некоторым безупречным живым коммунистам» ³.

«Двух станов не боец», летописец «Лебединого стана», все глубже погружалась она в фольклор, изучая народный исторический опыт и нравы. Параллельно с продолжением стихов «Лебединого стана» Цветаева пишет своего героя, народного заступника – поэму «Егорушка». Она признает, что пишет его страстно. Однако не завершила поэму.

Отрывки неоконченной поэмы в 1971 году были опубликованы дочерью М. Цветаевой Ариадной Эфрон в «Новом мире» с ее предисловием, где говорится, что тогда Цветаеву захватила «народная стихия слова», «внедрилась» в ее творчество, «переиначив строй, лад и лексику ее произведений», и что ее «поразило и захватило богатство и разнообразие фольклорных материалов о Егории Храбром» ⁴.

Живописание Егория потребовало не только фольклорной речи, но и живой речи живой модели. Поэту нужно было «с кого писать». И в Борисоглебском переулке появился новый знакомый – красноармеец, коммунист, большевик… «донельзя пара» ее «Царь-Девице» – Борис Александрович Бессарабов (1897 – 1970) ⁵.

Иконописный Георгий Победоносец и фольклорный Егорий Храбрый у Цветаевой сближены.

К сожалению, в комментарии Ариадны Эфрон даны неверные факты биографии Бессарабова и ошибочные умозаключения о герое. Подлинные факты стали известны много позже.

Борис Александрович Бессарабов (а не Иванович, как было во всех книгах) явился вовремя и был идеальной «моделью» для Егория. Он был героем гражданской войны – искатель правды, юный красавец.

Марина Цветаева лукавит в письмах к Евгению Ланну, когда пишет о нем, жонглируя словами, и выдумывает не то сказочного Иванушку-дурачка, не то былинного богатыря. Он сразу пленил, «полонил» Цветаеву и очень нравился ей. Она и любовалась, и восхищалась им. Ей не пришлось.разочароваться в нем. Хотя приливы и отливы ее настроений менялись, особенно в процессе углубления совсем иных отношений – в пору возвеличенного ученичества в совместной работе с князем Сергеем Михайловичем Волконским⁶.

И тем не менее – «полная дань восхищения… живым коммунистом»: это о нем – Бессарабове.

Марина Цветаева и Борис Бессарабов тогда «вместе» любили одни и те же стихи. Зачитывались ими по ночам, греясь у огня ее буржуйки. Спорили до петухов о стихии революции, о стихах и особенно о «красных» и «белых». Для каждого из них эти споры были о самом насущном в их жизни. Но, увлеченные друг другом, они не отступили от своих, таких разных, позиций и оставались по «разные стороны баррикад».

Ночи Цветаевой проходили в крутых схватках с Борисом Бессарабовым и в погружении в любимые стихи, дни – в работе, в постижении трудной философии «Быта и Бытия» совместно с князем Сергеем Волконским.

Вечера Цветаевой часто бывали «авантюрными» с Т. Скрябиной, иногда – у Бальмонтов, иногда – во «Дворце искусств» и других местах.

В дом ее вереницей приходили Завадский, Бебутов, Подгаецкий, супруги Антокольские, и философ Николай Александрович Бердяев кидал в огонь буржуйки обломки павловских диванов красного дерева.

Революция закручивала в каждом доме собственные вихри и втягивала в свои воронки.

Споры с Борисом Бессарабовым, важные для поэта, постоянно вспыхивали вновь. В этих словесных схватках Цветаева постигала мотивы его поступков, а «красноармеец» упорно пытался открыть ей свою «правду». В усложненно-психологическом процессе их общения у Цветаевой вызревал свой поворот сказания об Егории Храбром.

Духовный стих об Егории был ей хорошо знаком, и не в одном варианте. Марина Цветаева искусно направляла исповедальные разговоры Бориса Бессарабова по канве событий духовного стиха. Она расспрашивала красноармейца в заданном себе фольклорном направлении. Ей интересен был и жизненный и боевой путь – Большевика, Егорушки. Она черпала свое в его рассказах, переиначивала и безжалостно отбрасывала лишнее. Слушая Бориса, она вникала только в те места, которые «шли в дело». Там, где рассказанная история «в дело не шла», Цветаева недослышивала, пропускала мимо ушей и души. Отсюда небрежения и домыслы. Пробелы в заданной канве она заполняла на свой лад. За горизонтом своей задачи она отпускала внимание и довольствовалась приблизительным знанием о герое. Марина Цветаева перерабатывала «матерьял», подчиняя его замыслу, и живой интерес к ПЕРСОНАЖУ явно брал в ней верх над интересом к ПЕРСОНЕ. Такова лаборатория поэта.

П. Полевой в «Истории русской литературы» в XI главе о духовных стихах на Руси пишет о наличии в них двоеверия и о смешении языческих и христианских понятий в стихе «О книге Голубиной» и в стихе об Егории. Полевой, пересказывая стих, дает образ «святорусского могучего богатыря Егория храброго», объезжающего землю Русскую и устанавливающего в ней новые, гражданственные порядки среди «лесов дремучиих и гор толкучиих». Горы перед ним расступаются… и стада волков рыскучиих разбегаются в стороны от пути его и, по его слову и велению, принимаются есть только повеленное, установленное «⁷.

Сказанное П. Полевым есть почти готовая программа «Большевика» об установлении гражданственного порядка и всего поведенного.

Стихотворение «Большевик» ⁸ печатают и декламируют не часто:

БОЛЬШЕВИК

От Ильменя – до вод Каспийских

Плеча рванулись в ширь.

Бьет по щекам твоим – российский

Румянец-богатырь.

 

Дремучие – по всей по крепкой

Башке – встают леса.

А руки – лес разносят в щепки,

Лишь за топор взялся!

 

Два зарева: глаза и щеки.

— Эх, уж и кровь добра! —

Глядите-кось, как руки в боки,

Встал посреди двора!

 

(Картина во дворе Борисоглебского дома написана с натуры. – Н. К. -Л.)

Весь мир бы разгромил – да проймы

Жмут – не дают дыхнуть!

Широкой доброте разбойной

Смеясь – вверяю грудь!

 

И земли чуждые пытая,

— Ну, какова, мол, новь? –

Смеюсь, – все ты же, Русь святая,

Малиновая кровь!

 

Доброта, смеясь, обозвана разбойной, и тут же – и ширь, и удаль, и встречный шаг доверия на милость той доброты. Кто же этот герой? Большевик – и он же Егорий? Во всяком случае, здесь у Цветаевой нет речи о «жалких усилиях самозванцев».

1. Из письма Е. Л. Ланну от 6 декабря 1920 года (см.: Марина Цветаева, Собр. соч. в 7-ми томах, т. 6, М., 1995, с. 163).[↩]
2. Письмо Роману Гулю в ночь с 5 на 6 марта 1923 года. Мокропсы («Здесь и теперь», 1992, N 2, с. 188).[↩]
3. Из письма А. В. Бахраху от 9 июня 1923 года (см.: Марина Цветаева, Собр. соч. в 7-ми томах, т. 6, с. 559).[↩]
4. М. Цветаева, Егорушка. Публикация А. Эфрон. – «Новый мир», 1971, N 10, с. 119.[↩]
5. Во многих комментариях: год рождения 1903 – ошибка.[↩]
6. В марте 1921 года поэма «Егорушка» была оставлена автором на начале четвертой главы (по сообщению Е. Б. Коркиной – материал из архива РГАЛИ). В декабре, подводя итоги, Цветаева делает по этому поводу следующую запись: «Егорушку» из-за встречи с С. М. В[олконским] не кончила – пошли «Ученик» и все другое. Герой, с которого писала, верней, дурак, с которого писала героя, – омерзел» (14 декабря 1921 года). Через десять лет, переписывая эту запись в сводную тетрадь, Цветаева сопровождает ее следующей ремаркой 1932 года: «С кого же, как не с дурака – сказку? во всяком случае дело не в дурости героя (курсив здесь и далее мой. – Н. К. -Л.), не в дурости героя, а в схлынувшей дурости автора» (РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 3. Л. 65).[↩]
7. »История русской литературы в очерках и биографиях. Сочинение П. Полевого», изд. 5-е, ч. 1, СПб., 1883., с. 140. [↩]
8. Впервыеопубликовановальманахе: «Marina Cvetaeva, Studien und materialien». – «Wiener Slawistischer Almanach», Sonderband 3, Wien, S. 180.[↩]