Богатство опыта (Об «Истории украинской литературы» советского периода)

Історія української літератури», том другий, за редакцією О. Білецького, Л. Коваленку, С. Крижанівського, Л. Новиченка, А. Тростянецького, Видавництво АН Української РСР, Київ, 1957, 880 стр.

История литературы – это своеобразная научная эпопея, подлинно монографический, многоплановый тип исследования. Истории литератур пишутся обычно долго, но редко обладают завидным долголетием. Проблема «долголетия» литературоведческих и критических работ, пожалуй, одна из наиболее сложных и актуальных шля современного литературного процесса.

В последние годы определился характер литературоведческой «эпопеи» как коллективного лидирующего научного труда. Такое значение имеет для Украины двухтомная «История украинской литературы», созданная коллективом сотрудников Академии наук Украинской ССР. Второй ее том целиком посвящен советскому периоду.

Историко-литературное изучение советской литературы началось сравнительно недавно. Напечатаны краткие «очерки» – истории русской, украинской, белорусской, литовской и некоторых других литератур. Появляются развернутые исследования: опубликованы два тома трехтомной истории русской советской литературы; подготовка таких фундаментальных трудов идет и в ряде республик. Вот почему поучительно рассмотреть опыт украинских ученых.

Укажем и на то, что литературоведы Украины оказались впереди других исследователей искусства, – история украинской литературы появилась раньше, чем история живописи, музыки, театрального или киноискусства. А ведь методологические и эстетические вопросы у нас общие, и решаться они также должны сообща.

Наш отзыв никак нельзя считать оперативным; миновало уже два года со времени появления «Истории украинской литературы», она успела распространиться массовым тиражом, прочно вошла в научный обиход, стала основным учебным пособием в вузах республики. И, как говорят в таких случаях, получила признание, – не только повсеместное признание, но и заслуженное одобрение, не исключающее, само собой разумеется, критического разбора. Он тем более необходим, что до сих пор в общесоюзной печати не появилось отзывов на этот труд, по-настоящему широко не проанализирован он и в республиканской периодике.

Критический разбор должен быть тем требовательнее, что каждую Книгу по истории национальной литературы мы теперь рассматриваем, как подготовку к созданию всеобъемлющей истории советской литературы народов СССР.

Авторский коллектив «Истории украинской литературы» стремился создать своеобразную энциклопедию по своей теме. Собран огромный фактический материал: кроме основного литературоведческого анализа, том включает дополнительные сведения – биографические, библиографические, касающиеся организационной жизни творческих союзов и объединений, истории периодики, иконографию и т. п.

Как освоен этот материал? Каким должно быть исследование современного периода литературы, в каких пропорциях в нем должны сочетаться теория, история литературы и, наконец, критика, – ведь речь идет о писателях – в большинстве случаев наших живых современниках? Украинские литературоведы включили в исследование в равной мере теорию, историю и критику, что определило последовательность изложения и композицию книги.

«История украинской литературы» открывается большой теоретической главой; добрая половина книги отведена детальному рассмотрению литературного процесса; в заключение даны критические очерки о двадцати крупнейших художниках слова Советской Украины.

Во вступительной главе «Основные черты советской литературы» рассматриваются важнейшие проблемы – о традициях и новаторстве советской литературы, о ее идейных основах и творческом методе.

Советские украинские писатели, отражая новые условия жизни и борьбы народа, осваивая новые идейные, этические и эстетические позиции, создали образы героев революционной действительности, в их произведения властно вошли новые темы, новая проблематика. Все это обусловило богатство и разнообразие жанров. На Украине появилась литература для детей, приключенческая, научно-фантастическая литература, значительно развились эпические жанры – эпопея, роман в стихах, очерк, впервые появились киноповести, киноочерки и т. д.

Становление советской литературы проходило под направляющим руководством Коммунистической партии в напряженной борьбе с враждебными националистическими теориями, с космополитизмом и великодержавным шовинизмом. Говоря об идеях советского патриотизма, интернационализма и дружбы народов, которые питают многонациональную советскую литературу, авторы «Истории» развивают чрезвычайно важную и плодотворную мысль о все возрастающем единении литератур социалистических наций и мировом звании всей советской литературы, в том числе и украинской.

Таким образом, устанавливается как бы три концентрических круга: национальная литература, единая общесоветская литература и, наконец, общность прогрессивных литературных явлений всего мира. Только в таком единении и возможно разрешение проблемы социалистического реализма как творческого метода искусства нашей эпохи.

За годы советской власти произведения украинских писателей стали достоянием всего народа. Миллионными тиражами изданы не только сочинения Шевченко, Франко, Панаса Мирного, Леси Украинки, но и многих советских писателей – и на родном языке и в переводах более чем на сорок языков народов СССР и прежде всего на русский язык. Изданы они и во многих зарубежных странах.

Пьесы А. Корнейчука, например, издавались свыше 150 раз тиражом в два миллиона экземпляров на 24 языках; стихи П. Тычины достигли почти трехмиллионного тиража; произведения О. Гончара, который начал печататься по сути только после Великой Отечественной войны, переведены на 21 язык и изданы уже пятимиллионным тиражом и т. д.

Росту международного значения украинской литературы способствуют и многовековые связи ее с литературами зарубежных славянских стран, которые особенно усилились после установления там народно-демократического строя, а также деятельность прогрессивной украинской эмиграции в Канаде, США, в странах Латинской Америки.

Основные положения вступительного раздела развернуты в ряде глав, посвященных изложению литературного процесса, – в период революции и гражданской войны, в годы восстановления народного хозяйства и социалистической индустриализации страны, в годы довоенных пятилеток, в период Великой Отечественной войны и в послевоенный период (до 1957 года).

Молодые советские литературы народов СССР обладали богатым классическим наследием и «живой традицией» в лице уже сложившихся писателей, продолжавших плодотворно трудиться в новых условиях. В рецензируемой «Истории» этот процесс рассматривается как закономерный и общий для всех советских литератур: каждая из них может назвать и признанных мастеров, и талантливых молодых писателей, которые закладывали основы новой литературы: в России – Горький и Маяковский, Блок и Брюсов, Серафимович и другие; в Белоруссии – Янка Купала, Якуб Колас, Змитрок Бядуля; в Армении – Ованес Туманян, Акоп Акопян, Егише Чаренц; в Грузии – Галактион Табидзе, Тициан Табидзе, Георгий Леонидзе и др. ¹ (стр. 82 – 83).

Создание советской литературы, на Украине также имело свою «живую традицию», связанную в первую, очередь с именами поэтов: П. Тычины, М. Рыльского и др.

В первые послеоктябрьские годы в украинской литературе безраздельно господствует поэзия. Поэзия патетическая, страстная, порывистая, склонная к гиперболизации, к грандиозным символическим обобщениям. П. Тычина создает символы могучего Ветра, гигантского Плуга; «миллион миллионов мускулистых рук» олицетворяют массовость и непобедимость пролетарского движения.

Выражая содержание новой, советской эпохи, Тычина делает это в формах, свойственных национальным традициям. Национальная специфика чувствуется в народно-поэтической символике, заимствованной из дум и украинских исторических песен, в языковых и стилистических особенностях многих стихов.

Буржуазные националисты выдвигали версию о чужеродности для украинской нации (которую они считали сплошь «мужицкой») революционного мировоззрения; они пытались уверить, что революцию на Украине проводили «чужаки». Как опровержение этих лживых утверждений выступают образы и картины стихов Тычины «На майдане», «Сразу за селом…», «Ой, упал боец с коня…» Чабан, избранный командиром на майдане, и козацкий призыв к походу, и традиционное материнское благословение перед боем – все это имеет ярко выраженный национальный колорит.

О национальных традициях и особенностях в «Истории украинской литературы» говорится верно и обстоятельно. Но значительно слабее освещена вторая сторона процесса – общности, которая уже в первые годы после Октября проявлялась в литературах братских советских народов.

Общность эта выражалась не только в области идей, тематики, но и в образно-словесной фактуре; она охватывает не только русско-украинские литературные связи, – о которых в «Истории» сказано немало, – но и литературы других народов нашей родины.

В стихотворениях Тычины, Сосюры, созданных в годы гражданской войны, часто провозглашаются гимны в честь пролетариата, коммунистов и их идей.

Чтобы оценить значение этих мотивов в украинской поэзии, следует сослаться на некоторые аналогии.

Этот мотив мы найдем у народного поэта Янки Купалы в песне во славу героя, погибшего в боях за коммунизм («На смерть Степана Булата», 1920), у Сулеймана Стальского («Жди, Сулейман, большевиков», 1919). Все это были правдивые и вдохновенные голоса поэтов разных народов, которые выражали самые заветные думы трудящихся, все это были свидетельства того, что большевизм стал политической идеологией масс на всей территории советской страны.

Общность идейных основ приводит, естественно к образным подобиям, творческим перекличкам, близости художественных решений.

Процесс закономерного и естественного единения протекал и в области литературного языка. Годы революции в условиях Украины оказались периодом бурного развития национального языка, освобожденного от пут царской колонизаторской политики.

Первым плацдармом борьбы за язык было отношение к терминологии, связанной с развитием революции. Буржуазные филологи отрицали подобную терминологию на том основании, что она, дескать, не поэтична. Буржуазные националисты на Украине, так же как и в Белоруссии, и в других республиках, кричали не только об антихудожественности, но и о чужеродности терминологии революции для национальных языков.

Революционная поэзия восприняла новую общественно-политическую лексику, содействовала распространению в народе таких понятий и слов, как коммунизм, пролетариат, революция и т. д. Украинские революционные поэты Чумак, Эллан, Кулик вводят индустриально-рабочую лексику в практику художественной литературы, поэтически осваивают ее в рифмах, ритме, предоставляя ей полное право гражданства в национальном языке, в языке поэзии.

Само собой разумеется, что подобные процессы обогащения национальных языков были одновременно и факторами их взаимовоздействия и сближения. К сожалению, определив теоретически задачу исследования этих процессов во вступительной главе, авторский коллектив «Истории украинской советской литературы» в дальнейшем изложении реализует свое задание далеко не удовлетворительно.

В годы зарождения новой литературы обострилась идейная борьба между различными классовыми группами и течениями в литературе. На Украине эта борьба была особенно напряженной, даже в сравнении с Россией, ибо необходимо было нанести решительный удар по буржуазному национализму.

В «Истории украинской литературы» сложнейшие перипетии идейно-политической борьбы в литературе освещены верно и целенаправленно. Внимательно изучены партийные документы, относящиеся к художественной литературе, показано их благотворное влияние на формирование и развитие литературы в целом и на творчество отдельных писателей. Вопросы борьбы направлений рассматриваются широко не только в области идей, – речь идет и о художественных управлениях, стилевых принципах, их сущности и кристаллизации.

Открыто враждебные течения, – они были прежде всего связаны с украинским символизмом, – сошли с литературной арены сравнительно быстро. Более длительным во времени и опасным по своему влиянию был для молодого советского искусства формализм в его «левых» модификациях. Футуристические, пролеткультовские и подобные им школы не объявляли бойкота, их приверженцы не эмигрировали, как большинство декадентов. Иногда они, наоборот, кричали о своей авангардной роли. Так, лидер украинских футуристов Михайло Семенко объявил себя «командармом» поэзии, свои «поэзы» называл «ревфутпоэмами», а все возглавляемое им направление провозгласил «коммункультом». В попытках приспособиться к революционному искусству футуристы опирались на урбанизм, который якобы противостоял хуторянству буржуазного национализма. Но и в этих демагогических утверждениях футуристов не было ни истины, ни логики. Украинские буржуазные националисты сами уже давно отмежевались от хуторянского «селописания» и ориентировались на урбанизм западноевропейского декадентства.

Следует сказать, что в 1955 – 1956 годах появились статьи, авторы которых пытались «реабилитировать» футуризм в украинской литературе и особенно в области театрального искусства, где он якобы сыграл положительную роль в новаторских поисках художников. «История украинской литературы», показывая несостоятельность идейных и творческих позиций футуристов и пролеткультовцев, помогает своим собратьям по искусству получить более верное представление об этих явлениях.

Недостатком разделов, касающихся борьбы различных направлений в литературе, является, как и в других случаях, то, что анализ стилевых течений почти всегда ведется в локальных национальных рамках, хотя именно тут общность процессов, общность борьбы передовых писателей против ложных идей и тенденций творчества наиболее очевидна. Нетрудно заметить, что украинские символисты часто были эпигонами западных и русских символистов, о чем иронически сказал еще в 1920 году один поэт: «Перебивають копію з солодких поетес, ідуть з утопії і називають це «Sagesse». Творческие установки украинских футуристов – нарочитый техницизм, насилие над родным языком, нигилизм по отношению к родной классике – мало отличались, например, от грузинских.

То же относится и к модернизированной теории «чистого искусства», которую проповедовали так называемые «неоклассики», звавшие к уходу от современности. «Неоклассики» на Украине отнюдь не были локально национальным явлением и напоминают «Академическую группу» в Грузии, «Узвышша» в Белоруссии и т. д. Выигрыш в битве с «неоклассиками» привел к идеологическому укреплению советской украинской литературы. Он имел значение и для других национальных литератур, так же как и критика «Перевала» в России, группы «Голубые роги» в Грузии.

В обзорных разделах рецензируемой книги речь идет о становлении социалистического реализма в напряженной борьбе против враждебных сил и теорий. Очень важны, например, уроки так называемой «дискуссии» 1925 – 1927 годов с буржуазным националистом М. Хвылевым и его группой «Ваплите». Националистическому лозунгу «подальше от Москвы» украинские советские писатели противопоставили лозунги и практику великого союза с русской литературой.

Освещение идеологических битв в искусстве 20 – 30-х годов имеет для Украины не только историческое значение. Оно направлено и против измышлений украинских буржуазных националистов за рубежом. Можно указать, например, что в 1956 году были изданы в США и перепечатаны в некоторых других странах две книги: «Литературная политика на Советской Украине (1917 – 1934)» Дж. Луцкого и «Історія української літератури В. Радзикевича. Это книги, типичные для реакционной эмиграции, злобствующие и антинаучные. Для тактики и приемов нынешних фальсификаторов характерно то, что они, будучи не в силах замолчать достижения советской литературы, пытаются противопоставить период 20-х годов более поздним периодам, выделяя как наиболее значительное творчество Хвылевого, «неоклассика» Зерова, декадентско-натуралистические романы Пидмогильного, Ивченко и т. д. Не случайно такие «труды» издаются за счет «фонда Рокфеллера», они являются идеологическим подспорьем в холодной войне.

Верно освещая историю литературы, авторы книги, как видим, являются прямыми участниками борьбы против реакционных сил современности.

Характеристике литературного процесса посвящены в «Истории украинской литературы» пять разделов. Первые три начинаются с анализа поэзии, а два последних – переключают основное внимание на прозу. Это закономерно, ибо Украина всегда была страной поэтов, как и Грузия, Армения или Таджикистан. Но по мере укрепления творческих сил национальных литератур в них вырастали крупные мастера прозы, драматургии, стихотворного эпоса.

Всесоюзную популярность приобретают сначала поэты-лирики – Тычина, Рыльский, Сосюра, Бажан, Малышко, Первомайский и многие другие. Постепенно наряду с лирической поэзией укрепляются позиции эпоса – прозаического и стихотворного, вырастает драматургия. Тут происходит тот же процесс, что и в поэзии. Лучшие произведения немедленно переходят национальные рубежи, становятся явлениями общесоюзного и даже мирового значения. Так, к примеру, происходит с пьесами А. Корнейчука, которые одновременно ставятся на сценах Киева, Москвы, Тбилиси или Ташкента, которые печатаются на страницах «Правды» на русском языке и становятся достоянием всесоюзного читателя. Пьеса «Фронт» в годы освободительной войны шла на сценах многих фронтовых театров Китая. Поэма М. Бажана «Бессмертье», роман Ю. Яновского «Всадники», трилогия О. Гончара «Знаменосцы», поэма А. Малышко «Прометей» и многие другие произведения неоднократно переиздавались на русском языке и языках других братских народов.

Внимание, уделяемое в «Истории» различным литературным родам, пропорционально по объему, но далеко не равноценно по качеству. Украинские критики хорошо освоили анализ лирических произведений и стихотворной формы. Главы, посвященные поэзии, и разделы, посвященные поэтам, – лучшие в книге. Тут сказывается и традиция, и наличие монографических исследований, и мастерство авторов разделов.

Анализ произведений монументальной прозы и драматургии удовлетворяет нас меньше: преобладает регистрация тематики, точнее – объектов изображения. Самое ценное в художественном произведении – типы и характеры – упоминаются преимущественно для определения его социального содержания: «образ рабочего», «образ колхозника или колхозницы». «Человековедческая» сущность образов-персонажей не привлекла должного внимания авторов «Истории». Иногда разговор о литературе превращается в длинную регистрационную запись или библиографическую справку:

«Жизнь советского крестьянства показана в произведениях А. Копиленко («Лейтенанты», 1947), В. Козаченко («Новые Потоки», 1947), И. Рябокляча («Золототысячник», 1948), С. Скляренко («Хозяева», 1948), Е. Кротевича («Сыны земли», 1949), Ю. Дольд-Михайлика («Степовики», 1949), О. Гончара («Микита Братусь», 1951), М. Стельмаха («Большая родня», 1949 – 1951), Ю. Яновского («Мир», 1956), В. Земляка («Родная сторона», 1956), Д. Бедзика («Хлеборобы», 1956)» (стр. 360 – 361).

В двух последующих абзацах высказано критическое замечание о схематичности сюжетного развития в произведениях Копыленко, Козаченко, Скляренко. Все остальные авторы и все остальное в их романах и повестях не анализируется никак, – остается только справка и перечень.

Несколько подробнее рассмотрен лишь роман Стельмаха, названный авторами «Истории» в ряду «выдающихся достижений украинской советской прозы» (стр. 361), что, несомненно, справедливо. Но весь анализ большого романа-хроники сведен к отдельным замечаниям о пейзаже и о мастерстве переплетения сюжетных линий. Из героев внимание авторов привлек лишь один – Дмитрий Горицвет. Но вот что о нем сказано: «В образе главного героя романа – Дмитро Горицвета – автор раскрыл черты честного, трудолюбивого крестьянина-середняка, который не без колебаний и сомнений, но навсегда воспринял идеи Коммунистической партии, встал в первые ряды строителей социалистического общества…

Автор подчеркивает, что путь Дмитра от человека с психологией мелкого собственника, индивидуалиста до передового колхозника, рост его является результатом большой организаторской и воспитательной работы партии, постоянной помощи коммунистов (Мирошниченко, Бондаря), которые поднимали трудовое крестьянство на борьбу за победу социализма в деревне» (стр. 361).

В этой характеристике, как видит читатель, нет ничего индивидуального, свойственного именно атому персонажу этого писателя. Ее без труда можно отнести к очень многим произведениям советской литературы.

В художественном образе общие социальные черты неразрывно связаны с чертами индивидуального, неповторимого человеческого характера, – а как часто наши критики забывают об этой индивидуальной сущности образа!

Возьмем, к примеру, роман А. Головко «Бурьян», одно из лучших произведений украинской эпической прозы 20-х годов. Давид Мотузка в романе – это подлинный «герой своего времени», тип сельского коммуниста, действующего в бурные предколхозные годы. В этом человеке партийная убежденность сочетается с мужеством и прямотой характера, решимость действий – с личной храбростью и приобретенной в Красной Армии солдатской самоотверженностью. Коммунист Давид Мотузка противопоставляется • романе перерожденцу Матюхе, человеку деспотическому, себялюбивому, исполненному презрения к людям, Жадному и нечистоплотному в быту.

Ведь именно конкретные герои входят в сознание поколений, служат образцом поведения юля нашей молодежи. Вспомним, к примеру, образ Платона Кречета из одноименной драмы А. Корнейчука. У Платона Кречета не только «гуманная профессия» врача. Самоотверженность в труде, неудовлетворенность достигнутым, вечные поиски, даже его мечтательность, устремленная в будущее, – все эти черты характера Платона Кречета гармонируют с гуманизмом профессии. Именно единство профессиональной этики и человечности характера вызывает безграничную симпатию к герою и облагораживающим образом воздействует на читателя. Образ становится «знакомцем», советчиком и другом. Об этом всем надо говорить, когда речь идет о содержании художественных произведений. Социально-этический анализ необходимо должен сочетаться с эстетическим.

«История украинской литературы» построена так, что основное внимание все время сосредоточено на процессе и на творческом развитии ведущих писателей; нам кажется, что в дальнейшем надо несколько переместить акценты, уделяя внимание отдельным произведениям и подробному анализу наиболее талантливо созданных типов и характеров. Было бы, например, очень интересно и поучительно проследить на типах советской литературы, как изменялся душевный мир человека нашей эпохи. Для читателя такой анализ был бы нужнее всего.

Обзорные разделы построены по одному образцу – анализируются или регистрируются все значительные или заслуживающие упоминания авторы и произведения по рубрикам: поэзия, проза, драматургия.

В теории литературы применялось и применяется иное деление, известное издревле, – оно определяется способом, а не формой изображения, то есть родами: эпическим, драматическим, лирическим. Разделение литературы на роды и виды в современных исследованиях, к сожалению, отсутствует.

Что такое «поэзия» в том понимании, каким обычно пользуются и авторы «Истории украинской литературы», и многие другие? Это стихотворная форма. Но стихами можно изложить и лирику, и эпос, и драму, – примеров чему множество и в современной практике.

Отвлечемся несколько в сторону, взяв пример из литератур народов Советского Востока. Многие авторы пишут часто о том, что проза у таджиков или узбеков, возникшая совсем недавно, является исключительно следствием влияний извне. Во всем ли это верно? А как быть с традицией эпического творчества таких авторов, как Фирдоуси и его «Шахнамэ» или Навои с его «Пятерицей»? Что сильнее влияло на современную грузинскую прозу – рассказы и повести Важа Пшавела, Казбеги или «Витязь в тигровой шкуре» Руставели и «Давитиани» Гурамишвили? Ведь может быть, что поэмы Акакия Церетели или Ильи Чавчавадзе значат для современных грузинских прозаиков-эпиков больше, чем повести и рассказы этих же авторов.

Более детализированный анализ произведений эпоса может дать весьма плодотворные результаты, способствовать действенному эстетическому воспитанию читателя, научить его тоньше воспринимать художественное творчество.

Каковы должны быть границы охвата явлений, включаемых в подобные историко-литературные обзоры? У нас на Украине по этому вопросу возникла дискуссия. Одна группа ученых считает, что внимание следует сосредоточить на классических и популярнейших образцах. Авторский коллектив «Истории» придерживается иной точки зрения, которая нам представляется верной. Было произведено скрупулезное исследование множества забытых изданий центральной, периферийной, армейской и иной периодики, откуда извлечено немало ценностей.

Литературный процесс складывается из явлений неодинаковой значимости. Его творят писатели разной степени одаренности. Встречаются слабые вещи у талантливых и сильные у рядовых участников процесса. Само понимание поэтических рангов не может быть стабильным, ибо в искусстве нет такой «табели».

Приведем такой пример. На стр. 113 «Истории» сказано, что во второй половине 20-х годов «широкой популярностью пользовались песни, написанные комсомольским поэтом И. Шевченко…». Действительно, его песня «На коммуновской земле» была и до сих пор является одной из наиболее популярных в украинском песенном репертуаре. Но сам автор, в прошлом профессиональный писатель, выступает редко. Уже много лет он работает председателем колхоза (хорошим председателем хорошего колхоза). Как определить его место, точнее – место его песни, в истории литературы, если он даже не член Союза писателей, хотя немало членов Союза, писателей ни в какую историю литературы, конечно, не войдут.

Случай с И. Шевченко мало характерен для современной литературной жизни. Но известны и другие примеры. Музыкальная комедия Л. Юхвида «Свадьба в Малиновке» уже свыше двух десятилетий находится в репертуаре многих театров нашей страны, а упоминают о ней лишь в списках.

Но это только отдельные несправедливости, которые во многих случаях уже исправлены в рецензируемой книге. Сложнее решать вопросы переоценки не «забытых», а несправедливо «снятых с учета». Трудность заключается в том, чтобы не амнистировать враждебные имена и чуждые произведения, ибо в области идеологической борьбы не может быть ни перемирий, ни всепрощения. Авторский коллектив «Истории» провел большую работу, проявив партийную принципиальность и научную достоверность в исследовании литературного процесса. Так, например, в целом отрицательно оценивается творчества Г. Косынки, хотя граждански он и был реабилитирован. Подробно и всесторонне рассмотрено творчество украинских футуристов, конструктивистов, эволюция некоторых из них. К примеру, М. Семенко и В. Полищук, наиболее характерные представители этих групп, их лидеры, в конечном итоге заняли неверные позиции в литературе.

Но, с другой стороны, в полной мере, как они того и заслужили, введены в историю советской литературы И. Микитенко, М. Ирчан и некоторые другие писатели, причем следует отметить, что справедливая переоценка их творчества впервые дана именно в рецензируемой книге.

Не следует все же пройти мимо тех случаев, когда переоценка нам представляется непоследовательной. Не было, к примеру, никакой необходимости включать в круг зачинателей советской литературы А. Заливчего только на том основании, что он на каком-то этапе был близок к В. Эллану и В. Чумаку, – ведь творчество этих писателей тоже противоречиво. Сделана попытка сопоставления по тематике новелл Заливчего с советской прозой того времени. Но дело ведь не в теме. Безудержный пессимизм пронизывает новеллы Заливчего от названий до любой образной детали. Разве таков тон и устремленность лучших призывных, набатных стихов поэтов революции?

В массовой «переписи» писателей авторы «Истории» кое-где явно увлеклись, называя имена, о которых просто нечего сказать.

В некоторых местах обзорных глав чувствуется перегрузка фактами, своеобразный «пафос» чисел и наименований. Совсем не исключением является, например, стр. 206, на которой перечислены 34 фамилии писателей, приведены 60 названий произведений, 60 дат написания, – какой-то сплошной текстовой поток инициалов, кавычек, скобок, знаков препинания… Следующая страница начинается в таком же роде. В историко-монографических изданиях применялись и иные формы подачи библиографических и справочных материалов – синхронистические таблицы, библиографические приложения и т. п., – в ряде случаев было бы целесообразно пользоваться именно ими.

«История украинской литературы» включила разбор творчества тех писателей, которые до 1939, 1940 или 1945 года находились на украинских землях, не входивших еще в состав Советской Украины. Отдельные главы или подразделы посвящены писателям западных областей, Буковины, Закарпатья – таким, как С. Тудор, А. Гаврилюк, Я. Галан, П. Козланюк и др.

Впервые в «Истории украинской литературы» советского периода дан обзор творчества авторов, пишущих для детей, специально и подробно говорится об очерковом жанре, сделана попытка изложения истории советской критики и литературоведения.

Об этой последней попытке следует сказать особо. Да, почин сделан, и он заслуживает похвалы, поддержки. Но, право же, нельзя «сжимать» живой процесс развития критики до статистического перечня, до поименного списка. Вклад разных критиков и литературоведов в нашу науку отнюдь не однозначен. Есть, к примеру, А. Белецкий, автор шестисот отдельных работ, определявших «литературные репутации» и представлявших большинство ведущих писателей Украины! всесоюзному читателю, крупнейший специалист в области русской, украинской и западноевропейской литератур, отметивший уже пятидесятилетие своей деятельности. Что же, и о нем следует говорить только в списочной справке? А его тематика, стиль письма, открытия и находки – все это не явления литературного процесса?

На Украине плодотворно трудится и ряд других талантливых критиков и литературоведов, хорошо известных всесоюзной литературной общественности, разве их следует нивелировать до «обойменного» перечня? А так и написан весь подраздел о критике – без оценок работ, без упоминания об авторских стилях, – чуть-чуть разжиженная предлогами и союзами библиографическая справка. Все это невольно приводит к ничем не оправданному уничижению критики…

Отдельные разделы «Истории» посвящены двадцати украинским советским писателям. Здесь мы не находим имени Александра Довженко. И этот пропуск вызывает решительное возражение. Нет нужды говорить о том, что известность Довженко давно уже стала и всесоюзной и всемирной. Могут возразить, что это популярность кинорежиссера, что место Довженко – в истории киноискусства. Но своеобразие его таланта в том и сказалось, что он был одновременно кинодраматургом, его сценарии получили самостоятельную жизнь и без киноленты. Правомерно ли вообще кинодраматургию отделять от иных жанров драматургического рода? Кроме того, Довженко писал прозу, место которой также среди советской классики.

Двадцать портретных очерков писали пятнадцать критиков. Качественная неравноценность и пестрота стилей здесь еще более наглядна, чем в обзорных главах. Очевидно, нет смысла составлять такие огромные авторские коллективы, в которых неизбежно окажутся слабые исполнители.

Лучше написаны разделы, авторы которых проявили внимание к индивидуальному своеобразию писателя. Это относится прежде всего к главе, посвященной творчеству П. Тычины. Единство анализа идейно-тематического с анализом художественной ткани находим я в разделах о Сосюре, Малышко, Кочерге, Гончаре.

Мы считаем, что о любой критической или литературоведческой работе следует судить и по тому, как в ней анализируются литературные явления, и по тому, как она изложена. Литературоведение, как и всякий иной вид творчества, имеет не только свое содержание, но и свою форму. Если часто и справедливо восклицают, адресуясь к современным критикам и историкам литературы, что нет у нас Белинских и Писаревых, то имеют в виду не только верность суждений – не все у критиков-классиков безошибочно, – не только развитое эстетическое чувство, но и мастерство изложения, оригинальность построения каждой, даже небольшой статьи и рецензии.

Многие и многие страницы в «Истории украинской литературы» написаны с подлинным умением и талантом. Но в целом стиль авторов вызывает серьезные критические замечания. Удивительное дело, чем дальше книга читается, тем менее она увлекает.

Слабость ряда разделов в «Истории украинской литературы» проявляется в первую очередь в том, что они складываются, монтируются из готовых формулировочных фраз, как будто из стандартных блоков сооружают домики. Весь план и постройка безличны и по отношению к тому, кто пишет, и к тому, о ком пишется.

Раздел о Петре Панче начинается непременной небольшой «шапкой», призванной определить роль и место писателя в литературе. И материал и фасон этой критической «шапки» стандартны, как при массовом пошиве: «Петро Панч принадлежит к писателям старшего поколения, которые выступили в литературе в начале 20-х годов… Лучшие произведения Панча служат благородному делу воспитания советских людей в духе патриотизма, преданности Родине» (стр. 548).

Все положения в приведенной цитате справедливы, но, излагая истину, автор отказался от своей «духовной индивидуальности» (Маркс), что недопустимо в литературном труде.

Ведь стоит перелистать том до стр. 693 – и мы прочтем почти дословно ту же характеристику, но применительно к творчеству иного писателя: «Иван Ле принадлежит к старшему поколению советских писателей. Его творчество и общественная деятельность неразрывно связаны со всем развитием украинской советской литературы…

Для произведений Ивана Ле характерны смелое вторжение в жизнь, партийная принципиальность, умение видеть ростки нового, передового и показать его торжество в острой борьбе с враждебным и вредным».

Часто не надо даже перелистывать книгу, Так, на указанном выше развороте (стр. 692) заключительный абзац раздела об И. Микитенко весь составлен из тех же положений, тех же фраз и слов, которые приведены выше. Все это не может не привести к тому, что снижается воздействие книги на читателя, а это потеря огромная, ничем не восполнимая.

Две серьезные погрешности против языка и стиля особенно ощутимы в книге. Это, во-первых, стандартизация предложений, их синтаксической структуры. Открывая книгу на разных страницах и просматривая начальные слова абзацев, мы увидим, что все они стоят, как солдаты на смотру, одетые в униформу. Фраза начинается с цифры – «В 1928 году…», «В 1935 году…»; иногда униформа выглядит несколько иначе: «В стихотворении (имярек) поэт показал, воспел, изобразил» и т. д., а потом сообщается, что именно показал или изобразил. Создается нечто по образцу анафоры, единоначатия, уместного порой в поэтическом произведении и убийственного для литературоведческой работы.

И второй серьезный недостаток стилистики ряда разделов рецензируемой книги – это употребление стертых, надоевших слов. Кроме всего’ иного, это еще и «красивые» слова, «возвышенные», когда-то действительно добротные, а теперь превратившиеся в штампы: «ярко», «сочно» – или речения Типа: «сюжет драмы не сложен», «в своих лучших стихах поэт…» Что касается слова «яркий», то проницательный читатель, очевидно, не выносит его физически. Может быть, следует договориться в литературных кругах о специальном «табу» или даже составить соответствующий «Словарь запрещенных терминов» по образцу «Словаря поэтических терминов», – польза от такого издания была бы немалая…

Критические замечания о стиле книги относятся, понятно, не ко всем ее разделам; с другой стороны, они относятся не только к ней одной. Но совершенно ясно, что разговоры о мастерстве и стиле художественных произведений вряд ли будут убедительны, если критики будут излагать свои мысли бесцветно и скучно.

Нам бы хотелось и утверждение и критику обратить не столько в прошлое, сколько к современности. Как продолжать работу над объемной, возможно многотомной «Историей советской литературы»? К каким выводам подводят успешные начинания в этой области, к числу которых, несомненно, принадлежит «История украинской литературы»?

Пафос эпохи должен определить главную идею «Истории советской литературы». Идея, которая нам представляется наиболее продуктивной в дальнейшей работе над курсом, – это все возрастающее единение и сближение культур и литератур социалистических наций.

Каждая советская национальная литература – составная часть общесоюзного единства; разноязыкая и разноплеменная семья советских писателей выступает как интернациональное побратимство. Это в «Истории» показано на многочисленных примерах из русской и украинской литератур, на примерах благотворного влияния русских советских писателей.

Фактов общности, говоря по-украински – щирого побратимства, – в советском литературоведении накоплено немало.

Все растущее единение советских литератур можно легко увидеть на примере развития темы «чувства семьи единой». Сколько уже минуло времени после появления замечательной книги П. Тычины под этим названием, сколько раз и он сам, и его «однополчане» по поэзии обращаются к теме, а она не исчерпывается, как подлинно вечный источник.

Вот новейшие сборники стихов Максима Рыльского, его новое поэтическое «трёхзвездие»: «Розы и виноград», «Далекие небосводы», «Голосеевская осень». Книга «Далекие небосводы» состоит из ряда циклов, и они, как круги на воде, расходятся, охватывая все более широкие горизонты впечатлений: родная Украина, Москва и Минск, братская Болгария, зарубежные Франция и Аргентина. Широкий простор для мысли писателя-интернационалиста, – есть что любить и что ненавидеть. Какой это удар по сплетне о «железном занавесе» или «территориальной и психологической ограниченности» советской литературы!

Специальный цикл поэт посвящает Белоруссии, образ которой выписывается крупным планом. Первым признанием дружбы является то, что о Белоруссии рассказ ведется на украинском языке;

Хай славить мова українська

Край, де гніздяться журавлі,

Красу оновленого Мінська

І чесну дружбу на землі.

Все свое мастерство пейзажиста вкладывает украинский поэт в изображение природы того края, где он «не жил, не плакал, не любил». А между тем приведенный давнишний поэтический афоризм уже нельзя применить к советскому поэту, – побывав в Белоруссии, он полюбил ее и как гражданин, и как художник.

Сонеты белорусского цикла Рыльского объединены общностью тематики. От истории, от литературных реминисценций автор закономерно и логично приходит к современности. Заключительное стихотворение цикла поэт написал как итоговое, как подлинный гимн «новой, живой, веселой Белоруссии».

Явлений, подобных белорусскому циклу Рыльского, в советских литературах становится все больше и больше, они, несомненно, отражают все возрастающее единение культур братских народов.

Статьи о хороших книгах обычно заканчиваются пожеланием в повторном издании учесть критические замечания. В этом отношении мы не ищем оригинальности. Да, «История украинской литературы» достойна переиздания; что же касается критических замечаний, то они накопились в значительном количестве и в рецензиях, и во время обсуждения на специальных конференциях, и в самом авторском коллективе. Есть все основания рассчитывать на то, что второе издание будет не только дополненным, во и улучшенным, не только расширенным, но и обновленным. Книга может и должна обеспечить себе долголетие.

г. Львов

1. Отметим только, что когда авторы говорят о писателях братских народов, они недостаточно принимают в расчет идейную направленность их произведений. Так, например, творчество К. Гамсахурдиа 20-х годов отнесено к лучшим образцам советской литературы тех лет, хотя его позиция в те годы была довольно противоречивой. Очевидно, нет смысла в таких синхронных сопоставлениях ставить в единую линию творчество Маяковского и Сельвинского, Асеева и Есенина.[↩]